Золотая чаша

Фанни Ассингем для того и находилась здесь, чтобы оправдывать; она вполне понимала свою задачу. По крайней мере, так обстояло дело до сих пор. Но в свете сказанного Мегги, при всей неопределенности ее намеков, дело могло показаться трудным как никогда. Вдобавок даже и в столь неопределенном рассказе Фанни с каждой минутой все явственнее ощущала то, что видела сама Мегги. Сама Мегги видела правду. Именно потому они и стоят здесь так долго, чтобы и миссис Ассингем смогла это почувствовать. В словах княгинюшки звучала такая сила, что подробности ее открытия уже не имели основополагающего значения. В самом деле, Фанни на мгновение стало стыдно оттого, что ей необходимо выяснить по крайней мере одну деталь.

– Не стану отпираться, – заговорила она, помолчав, – я тоже обращала внимание на разные мелочи, о которых, как я понимаю, ты говоришь. Точно так же, как не могу забыть, что любой возможный для меня образ действий таил в себе множество трудностей и опасностей. Я старалась, я очень старалась сделать как лучше. И, знаешь ли, – продолжала Фанни, к которой при звуках собственного голоса понемногу возвращалось мужество и даже слабый проблеск убежденности, – знаешь ли, я уверена, в конце концов окажется, что так оно и вышло.

За этим изречением последовала пауза, в течение которой княгинюшка и ее гостья не прерывали своего разговора, наоборот, понимали друг друга лучше прежнего, но в полном молчании, обмениваясь лишь долгими взглядами, исполненными глубокого смысла, и все это в конце концов было освящено словами Мегги:

– Не сомневаюсь, ты старалась сделать как лучше.

На это Фанни Ассингем снова не сразу нашла в себе силы ответить:

– Золотко, я всегда знала, что ты ангел.

Впрочем, проку от этого было маловато!

– Ты понимаешь, все продолжалось почти до самой свадьбы, – продолжала княгинюшка. – Еще за два-три дня до нашего венчания. Уж это, знаешь ли! – Она умолкла со странной улыбкой на устах.

– Да, да, я уже говорила, она в то время жила у меня. Но я ничего не знала, – сказала Фанни Ассингем. – То есть не знала ничего определенного. – Она сама понимала, что это очень слабо сказано, и поторопилась с объяснениями: – Я хочу сказать, что и сейчас не знаю ничего такого, чего не знала бы тогда. Я в полном неведении, – продолжала она барахтаться, увязая все глубже. – То есть тогда была в неведении.

– А разве это на деле не одно и то же, что ты знала тогда и что знаешь теперь? – спросила Мегги.

В словах старшей подруги ей послышались крайне неуместные в настоящую минуту интонации их недавнего соглашения, заключенного в ту пору, когда ничего не требовалось опровергать, поскольку ничего еще не было доказано. Ситуация изменилась, теперь в ней – как бы сказать? – присутствовал элемент определенности, и это, по крайней мере, придавало Мегги силы быть твердой. И голос ее прозвучал достаточно твердо:

– У них все было в самом разгаре, когда мы с Америго поженились. – На этих словах взгляд Мегги снова обратился в сторону компрометирующей чаши. – В разгаре, в самом разгаре! – Но она опять обернулась к своей гостье. – И в самом разгаре всего отец женился на ней.

Гостья достойно встретила удар.

– Уверяю тебя, они вступили в брак с самыми лучшими намерениями!

– Отец – да, безусловно! – при воспоминании об этом на Мегги снова нахлынуло волнение. – Принести такое в нашу жизнь, продолжать это здесь, при нас, день за днем, день за днем, за все, что он!.. С ним, с ним поступить вот так!

Фанни нерешительно подала голос:

– Значит, ты больше всего страдаешь из-за него?

Княгинюшка только глянула на нее и, отвернувшись, быстро прошлась по комнате, отчего вопрос почему-то показался бестактным.

– Я спросила, – продолжала миссис Ассингем, – потому что, мне думается, все это, все, о чем мы сейчас говорим, может быть, для него не существует… можно сделать так, чтобы для него этого как бы и не существовало.

Но Мегги уже стремительно обернулась, словно не слышала ее слов.

– Отец сделал это для меня! Он пошел на это только ради меня!

Миссис Ассингем порывисто вскинула голову, начала говорить, но опять запнулась.

– Да как же!..

Она не закончила, но Мегги через секунду доказала, что понимает ее вполне.

– Ты хочешь сказать, причина действительно в этом – одна из причин?

Однако Фанни, почуяв ее отклик, сказала вначале не то, что собиралась, а нечто совсем другое.

– Он сделал это для тебя – во всяком случае, в значительной степени. И я тоже вмешалась ради тебя, в меру своих скромных возможностей. Ведь кое-что я все-таки могла, – продолжала миссис Ассингем. – По-моему, я понимала твое благо так же, как и он сам. И благо Шарлотты тоже. Я верила в нее.

– И я в нее верила, – сказала Мегги.

Миссис Ассингем подождала еще немного, затем снова принялась за свои объяснения:

– В то время она и сама в себя верила.

– О? – негромко отозвалась Мегги.

Ее восклицание, совершенное в своей простоте, с легким оттенком страстного желания поддаться убеждению, придало Фанни Ассингем новые силы.

– И князь верил. Непритворно верил. Точно так же, как он верил в себя самого.

Целую минуту Мегги не отвечала ни словом.

– Он верил в себя?

– Как и я в него! Потому что я верила в него, Мегги, верила абсолютно. – Фанни этим не ограничилась. – И до сих пор верю. Я хочу сказать, – прибавила она напоследок, – вот верю, и все тут!

Мегги снова смолчала и беспокойно заходила по комнате. Потом остановилась:

– В Шарлотту ты тоже веришь до сих пор?

Миссис Ассингем сочла, что по этому вопросу может позволить себе некоторую уклончивость.

– О Шарлотте мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз. Во всяком случае, оба они в то время были уверены, что опасности нет.

– Тогда почему они скрыли от меня все, что я могла бы узнать?

Приятельница взглянула на нее с кротостью во взоре:

– А я сама почему тебе ничего не рассказала?

– Ах, тебя честь не обязывала!

– Мегги, радость моя! – возопила несчастная. – Ты просто божественна!

– Они притворялись, что любят меня, – настаивала княгинюшка. – Притворялись, что любят его!

– А я разве не притворялась?

– По крайней мере, ты не делала вид, будто я тебе так же дорога, как Америго и Шарлотта. И это вполне естественно, ведь они такие интересные люди, не то что я. Разве ты могла не привязаться к Америго?

Этого миссис Ассингем не вынесла.

– Разве я могла, о, разве я могла! – И с благородной откровенностью Фанни не стала останавливаться на полпути. – Разве я могу! Разве я могу!

Тут уж широко раскрытые глаза Мегги снова остановились на ней.

– Понимаю… Понимаю! Что ж, это прекрасно, что ты способна… И, конечно, – прибавила княгинюшка, – ты хотела помочь Шарлотте.

– Да, – задумчиво согласилась Фанни. – Я хотела помочь Шарлотте. Но, видишь ли, я хотела помочь и тебе тоже. Потому и не стала ворошить прошлое, ведь с тех пор случилось столько всякого, я была убеждена, что старое похоронено и забыто. Я хотела помочь всем, – с пафосом провозгласила она, – и теперь хочу!

После этих слов Мегги снова сорвалась с места, но ее метания вскоре вновь разрешились стремительной репликой:

– Значит, я во многом виновата сама, если все начиналось так замечательно?

Фанни Ассингем попыталась возразить:

– Ты виновата только в том, что была слишком хороша! Ты всего лишь слишком много думала о…

Но княгинюшка уже зацепилась за одно из ее слов.

– Да, я слишком много думала! – На целую минуту она замолчала, погрузившись в созерцание этого своего недостатка. – О нем, моем дорогом, хорошем… О нем!

Ее подруга, увидев в этих словах образ отца Мегги, насторожилась вновь. Вот где может скрываться путь к спасению! Вот он, луч света в непроглядном мраке!

– Он тоже верил – о, как великодушно он верил в Шарлотту!

– Да, и это я заставила его поверить. Я тогда не особенно и хотела, ведь я не имела представления о том, что из этого выйдет. Но я это сделала, я это сделала! – воскликнула княгинюшка.

– Великодушно, и ты тоже – так великодушна! – не сдавалась миссис Ассингем.

Но Мегги смотрела на дело по-другому.

– Главное, что он заставил ее подумать, будто это может быть.

Фанни снова озадачилась:

– Князь заставил ее подумать?..

Мегги удивленно взглянула на нее – она-то говорила о своем отце. Но немедленно восприняла и новую возможность.

– Они оба заставили ее так думать. Если бы не они, она бы не решилась.

– Но намерения у Америго были самые честные, – настаивала миссис Ассингем. – А уж о твоем отце и говорить нечего.

Мегги на мгновение замерла в неподвижности.

– Нечего… Может быть. Кроме того, что он знал, что она знала.

– Знала?..

– Что он делал это прежде всего ради меня. Как ты думаешь, – спросила она вдруг, – насколько он отдавал себе отчет в том, что она знает?

– Ах, кто может сказать, что происходит между мужем и женой? Мы можем быть уверены только в одном: он был неизменно великодушен. – И миссис Ассингем улыбнулась, как бы ставя точку. – Несомненно, он знал ровно столько, сколько было лучше для него.

– То есть лучше для нее.

– Ну, хорошо, лучше для нее. Главное, – объявила Фанни, – сколько бы он ни знал, намерения у него были самые прекрасные.

Мегги не сводила с гостьи глаз, а та как будто выжидала следующего ее шага.

– Разве не главное, – во всяком случае, важнее многого другого, – что его намерения наверняка определялись верой в то, что я для нее значу почти так же много, как для него?

Фанни Ассингем ответила, подумав:

– Он знал о вашей давней дружбе, понимал и принимал это. Но он не подозревал ее в каких-либо эгоистических побуждениях.

– Да, – согласилась Мегги, задумавшись еще глубже. – Он считал, что эгоизма в ней почти так же мало, как в нем самом.

– Совершенно верно!

– Очень хорошо, – продолжала Мегги, – раз в нем самом эгоизма не было вовсе, он и от нее ожидал того же. А она, может быть, узнала об этом только потом.

– Потом? – удивилась миссис Ассингем.

– А он заметил, что она знает. – Мегги не позволила сбить себя с мысли. – Что она догадалась, уже после свадьбы, как много от нее требуется – гораздо больше, чем она думала вначале. Может быть, ему в конце концов стало ясно, что надолго ее не хватит.

– Может быть очень много разных вещей, – откликнулась миссис Ассингем, – но в одном я уверена твердо: он никогда не требовал от нее даже четверти того, что готов был ей дать, и она наверняка это понимала.

– Было бы очень интересно узнать, – протянула Мегги, – что на самом деле понимает Шарлотта. Но она ни разу не говорила об этом со мной.

– Со мною тоже, так что мы этого, скорее всего, никогда не узнаем. Будем считать, что это не наше дело. Много есть на свете такого, – сказала миссис Ассингем, – чего мы никогда не узнаем.

– Никогда, – задумчиво отозвалась Мегги.

– Но есть и другие вещи, на самом виду, – продолжала ее приятельница, – и этого для нас должно быть достаточно, какие бы ужасные трудности тебе ни мерещились. Твой отец все это время вел себя просто необыкновенно.

Мегги, казалось, ощупью выискивала дорогу, но на эти слова отозвалась с большой поспешностью: