Морское свечение

МОНАХ

На той поляне, что зовут Погостом, –
Прошла ли там война или чума, –
Есть грубый пень, узлистый и корнистый,
И в разные часы из-под него
Монах являлся. Выходил он малым,
Но, чуть вставал, велик был рост его.
Показывался в разных он фигурах,
Но чаще – в белом, или в клобуке.
Не только слухи. Можно было видеть,
Как в воду он входил, распростирал
Монашеский клобук, и становился
Всё меньше, меньше, – меньше, – исчезал.
То кающийся был монах какой-то,
Который из обители бежал,
И был убит разбойниками злыми.
Как женщину его видали также,
В шляхетском одеянии. Ничего
Не говорил, и никому не сделал
Чего-нибудь дурного. Человек,
Что здесь его в последний раз увидел,
Испуганный виденьем, закричал:
«Да хвалит Бога каждое дыханье».
А он сказал: «И я Его хвалю».
Сказав, исчез, и был с тех пор невидим.
А ежели когда еще являлся,
Коль спрашивали, он не отвечал,
Лишь головой кивал или рукою.

Я молюсь беззакатному Солнцу, и от безмолвных причастий кругом расцветают цветы. Мне становится странно-легко. Я лелеем в цветочных звонах, лелеют меня качанья, дрожанья голубых колокольчиков. Я шевельнул рукой… Я вижу – она дотянулась до голубых колокольчиков. Я живу. Ручей звенит. Лес раздвигается. Прочь, призраки. Когда я, возжаждав всемирной напевности, коснусь голубых колокольчиков, буду их слушать, стану на них глядеть, надо мною не властны ни тяжкие своды Прошлого, ни чудовища, которые меняться не хотят, не могут захотеть.

Я восстал.

Мне весело знать, что темные силы души, как летучие мыши от света, бегут от моих голубых колокольчиков. Одним цветком, когда в нём звон всемирности, я побеждаю Ад.

И какой-то голос поет мне о страшных Дивожонах, о которых нужно нам знать, как поступают с насилием, кошмарно хотящим давить живое. Этот голос далекий, и кажется мне, что он Польский. А быть может он Южно-Русский. А быть может Всечеловеческий.

Ну, являйте себя, Дивожоны.

ДИВОЖОНЫ

Дивожоны, дивожоны,
Чужды наши им законы,
Страшен смех наш, страшны звоны
Наших храмов вековых.
Если даже, меж цветами,
Колокольчики пред нами,
Мы от них как за стенами,
Вольны мы от женщин злых.
Дивожоны – с грудью длинной,
Зыбкой точно сон пучинный,
Двухаршинной, трехаршинной,
Чуть увидишь, так беги.
А не то узнаешь лапки
Дивной женки, дивной бабки,
Промелькнет в червонной шапке,
Страшны дивные враги.
Будешь раб. Белье стирай им.
Чтобы жизнь была им Маем,
Будешь холодом терзаем,
Будешь знать, как спину гнут.
А не хочешь, груди эти,
Словно дьявольские плети,
Будут бить тебя, и в свете,
И во тьме узнаешь кнут.
Тут вот девушка пропала,
Пропадает их немало,
В этой песне нет начала,
Вряд ли будет и конец.
Поискали, позабыли,
Дивожоны тайну скрыли,
Да нашел в живой могиле
Ту девицу молодец.
Шел в лесу, и слышит стоны,
Он крутые видит склоны,
Вот куда вы, дивожоны,
В тайну прячете людей.
Только конь был недалеко,
Сердце к сердцу, зорко око,
Он с ней скачет, вот, далеко,
Дивьих жен толпа за ней.
Вот бегут, и добегают,
Устрашая настигают,
И уродливо мелькают
Груди-плети вверх и вниз.
Только девушка смекнула,
На цветы она взглянула,
Быстро молодцу шепнула:
Колокольчиков держись.
В травянистой колыбели
Колокольчики звенели,
В самом деле, в самом деле,
Дивожоны разошлись.
Если встретишь их, так это
Ты запомни для совета,
Необманчива примета:
Колокольчиков держись.

Твардовский