Морское свечение

ВЕЧНАЯ ЮНОСТЬ ТВАРДОВСКОГО

Всю жизнь свою придумывал Твардовский
Как ускользнуть от смерти. И нашел.
За несколько годов пред тем, как Дьявол
Его унес,
Он верному велел ученику
Себя рассечь, и рассказал подробно
Как дальше поступать. Разнесся слух,
Что умер чернокнижник. Был Твардовский,
И нет его. А ученик меж тем
Его рассек, и приготовил зелья,
Облил куски вскипевшим соком трав,
И в землю схоронил наоборот их,
И не в ограде, а перед оградой.
Твардовский поручил ему, чтоб он
Не прикасался к тем кускам три года,
Семь месяцев, семь дней и семь часов.
И ученик всё в точности исполнил.
Один пришел он, в полночь, в новолунье,
И семь свечей из жира мертвеца
Зажег перед оградой. Сбросил землю,
Прогнившую сорвал он с гроба крышку, –
Какое чудо. Больше нет останков, –
Где саван был, фиалки там цветут,
С пахучею травою богородской.
На этой мураве дитя лежало,
Объятое дремотой, и в чертах
Обличие Твардовского являя.
Он взял ребенка, и принес в свой дом.
За ночь одну возрос он как бы за год,
Семь дней прошло, и он уж обо всём
Так говорил, как говорит Твардовский,
В семь месяцев он юношею стал.
Тогда-то обновившийся Твардовский
В искусстве чернокнижном стал работать.
Он щедро наградил ученика,
Однако же, чтоб тайна возрожденья
Не разгласилась, он его заклял,
И стал тот пауком. Его держал он
В своих покоях, в добром попеченьи.
Когда потом Твардовский из корчмы
Бесами унесен был в вышний воздух,
Паук, что прицепился паутинкой
К его одежде, вместе с ним повис…
Паук ему товарищем остался,
На нити он спускается к земле,
Глядит, что там, взбирается к высотам,
Над ухом у Твардовского присядет,
И говорит, что видел он, что слышал,
Чтобы Твардовский очень не скучал.

Итак, когда Твардовский был унесен Дьяволом, он имел лик юноши, он был юношей. Над юностью боги блюдут. Твардовский, не боявшийся ничего, не побоялся и таинства того самоуничтожения, через которое проходят посвященные. Он не только знал тайны чернокнижия, но еще светлый талисман имел – бесконечность доверия одной человеческой души к другой. Ведь ученик-то мог солгать, забыть, изменить. Не так ли? А он поверил. И силой своего доверия осуществил возможность того, что ученик не обманул, и не ошибся. Пожалуй, бесконечность доверия Твардовского и бесконечность любви ученика к своему учителю создали магический круг, в который не взглянули, во всё течение должного срока, ни глаз человека, ни глаз Дьявола, ни болезнь, ни ошибка, ни смерть. Троекратный круговорот человеческого года пропел свою триаду, похоронную балладу дней над изношенным телом, решившим через смелую чару достигнуть вечной юности. И священная семикратность свершила осуществленье желания, которое умело быть беспредельным. Смертию смерть. Гроба нет. Где был саван, там фиалки. Цветок предельный по цвету, и детский, столь детский по нежному духу своему. Ученик был превращен в паука, ибо, когда таинство окончилось, в ученике опять проснулось человеческое – человека, еще не достигшего предельностей. Но, как паук, сплетающий вечные паутинки под серебряным светом Луны, он, словно сосуд высокого колодца, вечно поднимается и опускается, и узоры жизни бессмертны в своих очарованьях и просветлениях.

Твардовский был цельным во всём, и потому он не добыча Дьявола, а ключ свода. Тот свод широк, как Небо, и тот храм бессмертен, как жизнь, и в нём осуществляется таинство Вечной Юности.

На основе серебряного света Луны Твардовский во плоти чернеет как точка. Но ведь точка есть атом, начало, исход. От белого света безгласного Целого к ликующим крикам и рыдающим гимнам нашего великого человеческого я.

И пожалуй скорее Твардовский – не черная точка на круге Луны, а нечто иное. Тут развернулась особая звездная книга души. Твардовский кометой понесся в пространстве с Дьяволом, но Дьявол тут был прицепкой, у кометы был страшный змеиный хвост. И кометный хвост полетел себе вниз по параболе, а комета, волею чары, превратилась в блестящую звезду. Мы видим ее. Всегда когда любим.

Сполна.