Морское свечение

Бретонские Легенды

ПЕРЕДАВАЯ на Русский язык несколько Бретонских легенд, предпосылаю им замечания Вилльмаркэ об интересном Бретонском поверьи, о таинственных Бретонских духах, Корриганах. Беру эти замечания из книги Vicomte Hersart de la Villemarqué, Barzaz Breiz, Chants Populaires de la Bretagne, Paris, 1903.

Главные сверхъестественные действующие лица народной поэзии Бретани суть феи и гномы.

Наиболее общее имя Бретонских фей есть Korrigan, мы его находим, хотя в латинском видоизменении, в имени Garrigenae, в латинских изданиях Помпония Мелы, и почти без изменения в имени Koridgwen, в поэмах древних Галльских бардов. У латинского писателя это имя означает девять жриц или колдуний Армориканских, у Камбрийских же поэтов – главную из девяти дев, охраняющих водоем бардов.

Это имя, по-видимому, происходит от слова korr, маленький, уменьшительное korrik, и от gwen или gan, гений [армориканское – kor, валлийское corr, греческое χορος, сравни χουρχι, нимфы, и χουρητες].

Корриганы предсказывают будущее; они ведают искусство врачевания неисцелимых болезней с помощью некоторых чар, которые, говорят, они открывают своим друзьям; находчивые протеи, они принимают, по прихоти, форму такого-то животного; переносятся, во мгновение ока, с одного конца света на другой. Каждый год, при возвращении весны, они празднуют великий праздник ночи. Скатерть, белая как снег, расстилается на мураве, около водоема; она покрывается сама собою самыми изысканными блюдами; посредине сияет хрустальная чаша, распространяющая такой блеск, что служит вместо светильников. В конце пиршества эта чаша переходит из рук в руки; она заключает в себе чудесный напиток, одна капля которого, уверяют, может сделать человека столь же мудрым, как Бог. При малейшем шуме человеческом всё исчезает.

Действительно, именно около источников наиболее часто встречают корриган, особенно у источников, находящихся по соседству с дольменами; они остались их патронессами, в уединенных местах, откуда Пресвятая Дева, считающаяся великой их врагиней, не изгнала их. Бретонские предания приписывают им великую страсть к музыке и к красивым голосам, но они не заставляют их плясать, как Германские предания. Народные песни всех народов изображают их расчесывающими белокурые свои волосы, к которым, по-видимому, они относятся с особенным тщанием. Рост их – рост других Европейских фей; не более двух футов вышины. Тело их, великолепно сложенное, так же воздушно, деликатно и прозрачно, как тело осы: у них нет никакого убора, кроме белого покрова, который они как шарф овивают вокруг себя. Ночью краса их в полном блеске; днем же видно, что у них белые волосы, красные глаза и морщинистое лицо: они и показываются лишь ночью и ненавидят свет. Всё в их существе указывает на падший разум. Бретонские крестьяне уверяют, что это великие царевны, которые не пожелали принять христианство, когда апостолы пришли в Арморику, и были поражены проклятием Бога. Валлийцы видят в них души друидесс, осужденных претерпеть покаяние.

Везде их считают исполненными страстной ненависти к духовенству и к религии, смешавшей их с духами тьмы, что́, по-видимому, их весьма раздражает. Вид рясы, звук колокола – обращает их в бегство. Народные сказки всей Европы, впрочем, должны, как кажется, подтвердить священническое верование, сделавшее из них духов злокозненных. В Бретани, их дыхание смертельно; в Валлисе, в Ирландии, в Шотландии и в Пруссии, они причиняют сглаз; каждый, кто возмутил воду их источника, или застал их в то время, как они расчесывают свои волосы, либо считают свои сокровища близ своих дольменов (ибо они там, говорят, скрывают золотые копи и алмазные), почти достоверно обречен на гибель, особливо если это в субботу, день посвященный Пречистой Деве, им ненавистный.

Почти все Европейские предания приписывают им также определенную наклонность воровать человеческих детей. Это верование, как все верования, касающиеся фей, должно основываться на каком-нибудь действительном событии; быть может на хорошо известных обыкновениях колдуний и цыганок: феи составляют ужас для крестьянки долин Одера, как и для крестьянки Арморики. Эта последняя препоручает своего младенца попечению Пресвятой Девы, вешая вокруг его шеи четки, предохранительное средство против всякого рода злокозненных существ. Не одни, впрочем, корриганы воруют детей; в этом обвиняются также и морганы, или водные духи, также женского пола: они, говорят, увлекают на дно морей или прудов, в свои золотые и хрустальные дворцы, тех, кто неосторожно приходит играть близ их вод.

Цель их, воруя детей, возродить проклятый свой род. Так говорят крестьяне. Именно поэтому также они любят соединяться с мужчинами: чтобы достичь этого, они нарушают все законы стыдливости, как Галльские жрицы.

Существа, которые они подменивают иногда вместо детей человеческих, также суть отпрыски расы карликовой и считаются их порождением; как они, существа эти называются корр, коррик, и корриган, или корригана. Их называют также корнандон, гвазиган, и дуз. Этот последний, шаловливый домовой, был отцом Мерлина, он был древним божеством, обожавшимся в графстве Йоркском Бретонцами, весьма его опасавшимися, ибо они считали, что дуз может захватывать женщин врасплох во время их сна.

Могущество карликов то же, что и фей, но их лик совершенно отличный. Отнюдь не будучи ни белыми, ни воздушными, они обыкновенно черны, волосаты, противны, и приземисты; руки их вооружены кошачьими когтями, а ноги козлиными копытами; лицо у них морщинистое, волосы в завитках, глаза впалые и маленькие, но блестящие, как карбункул; голос глухой и сломанный возрастом. Они всегда носят на себе большую кожаную мошну, говорят, полную золота, но те, которые ее уворовывают, ничего в ней не находят, кроме грязного конского волоса, шерсти, и пары ножниц. Это хозяева дольменов; считается, что это они их выстроили; ночью они пляшут кругом, при свете звезд, припев круговой их пляски был «Понедельник, вторник, среда», позднее они прибавили «четверг и пятница»; но конечно остереглись доходить до субботы, и особенно до воскресенья, – дни зловещие для них, как и для фей. Горе запоздавшему путнику, который пройдет мимо! Он будет увлечен в круг и должен будет плясать, иногда до тех пор, пока не настанет смерть. Среда их праздничный день; первая среда в месяце Мае – годовой их праздник; они празднуют этот день с великими ликованиями, песнями, плясками, и музыкой.

Бретонцы, так же как Валлийцы, Ирландцы, и горцы Шотландии, считают карликов фальшивыми монетчиками и чрезвычайно ловкими кузнецами. Невидимые свои мастерские они прячут в глубине своих каменных гротов. Это они начертали кабалистические знаки, что находят выгравированными на многих Кельтийских памятниках в Морбигане, и особенно на Гавринисе, или на острове Гиганта: кто сумеет разобрать их надписания, тот узнает все места края, где скрываются клады.

Карлики суть колдуны, вещуны, пророки, и маги. Они могут говорить как их брат Альвис, в «Эдде»: «Я был везде и знаю всё». Юные девушки весьма их боятся, хотя их резвость уже не так теперь опасна, как во времена Мерлина. Крестьянин вообще боится их меньше, чем фей: он охотно над ними издевается и смеется, если день на дворе, и если он благоразумно окропил себя святой водой; он приписывает им ту же ненависть к религии, что и феям; но это недоброжелательство принимает скорее характер лукавый и комический, нежели злой. Говорят по этому поводу, что с наступлением ночи видали, как в круговой пляске, с многократными взрывами дьявольского смеха, они свершали, наполовину серьезные, наполовину шутовские, но всегда очень кощунственные и цинические, обряды, у подножья крестов, что стоят на распутиях.

Таков, по современным преданиям, лик Бретонских карликов; многие из их черт – общие у них с гениями других народов, особенно с Куретами и Карикинами, культ которых, завезенный без сомнения Финикийскими мореплавателями, существовал еще в Галлии и на острове Британии, в третьем веке христианской эры.

Итак мифология Финикийская приводит нас к мифологии Кельтийской; каринины и куреты Азийские – к корриганам и корредам Бретонским.

Древние барды, знакомя нас с богиней Коридгвен, соединяют ее с таинственным существом, имеющим много сходства с Бретонскими карликами. Они называют его Гвион, дух, и прозывают пигмеем. Он блюл однажды мистический сосуд, содержавший влагу угаданья и ведения, сосуд напоминающий разительным образом чашу Куретов (смотри Страбон, 10, и Диодор Сицилийский, 4). Три кипящие капли упали ему на руку, он поднес ее ко рту, и внезапно будущее и все тайны мира разоблачились перед ним. Разгневанная богиня хотела предать его смерти, он убежал, и, чтоб ускользнуть окончательно, превращался по очереди в зайца, в рыбу, в птицу, она же превращалась в левретку, в выдру, и в коршуна; но гений имел роковое вдохновение превратиться в пшеничное зерно, богиня внезапно превратилась в черную курицу, проницающим оком своим нашла его в куче зерна, куда он приютился, схватила клювом, проглотила, и тотчас зачавши, через девять месяцев родила очаровательного ребенка, который стал зваться Талиэзин, имя общее главарям бардов и Бретонских колдунов.

Чудесная влага магического сосуда называется у бардов вода Гвиона. Остров Альвион, или Гвион, и Альбион, отсюда берет свое название. Цезарь говорит, что островные Бретонцы весьма почитали Гвиона, он имел отображение в многочисленных идолах, они почитали в нём изобретателя словесности, поэзии, музыки, всех искусств. Отплывая в торговое, или иное, путешествие, они призывали его благословение на предстоящее странствие.

Заканчиваю это повествование о призраках народной поэзии Бретани своим песнопеньем «Корриганы», которое, опираясь на народное Бретонское поверье, не есть лишь его пересказ.