Воспоминания о России. Страницы жизни морганатической супруги Павла Александровича. 1916—1919

XXVIII

Все более и более лихорадочно мы ловили новости, приходившие с севера России. Мы знали, что одиннадцать союзных посольств и миссий, находившихся в Вологде с 3 апреля, покинули этот город 11/24 июля и выехали в Архангельск, вопреки возражениям народных комиссаров, желавших завлечь представителей Антанты в Москву, чтобы держать их в качестве заложников. Они прибыли в Архангельск 15/28 июля и, не без труда, отплыли в Кандалакшу, у Белого моря, на линии Мурманск – Петрозаводск.

Несколько дней спустя французский батальон, поддержанный несколькими английскими и французскими кораблями, оккупировал Архангельск, чтобы сделать его базой движения, имевшего целью восстановить, при помощи остатков русской армии, Восточный фронт против германцев. Союзные дипломатические миссии вернулись в Архангельск 6 августа. Власть взял назвавшийся Северным русским правительством кабинет во главе с правым социалистом Чайковским и выступил против большевиков, сделавшихся союзниками Германии.

Отправленные в Архангельск французские, русские, итальянские, английские и американские части подчинялись британскому Верховному командованию. Их прибытие было обещано на август, но в большинстве своем они прибыли в сезон дождей, превращающих север России в одно огромное болото. Эти запоздания и вялость, с которой велись военные операции, создали впечатление, что англичане не желали серьезно действовать против большевиков. С этого времени многие русские полагали, что британское правительство, далекое от желания покончить с коммунистической анархией, думает, напротив, о ее продлении. Правда, американские и японские войска, после попыток наступления на Дальнем Востоке и в Сибири, остановились в Харбине, вместо того чтобы идти на помощь чехам, державшимся против большевиков в Омске и восточнее Урала. Так что ответственность за бездействие союзных войск англичане делят с другими правительствами.

Во всяком случае, подписание в ноябре 1918 года перемирия между Антантой и Германией, а также всеобщая усталость от войны остановили осуществление программы военной интервенции, разработанной против Советской России и Германии. Большевики праздновали победу. В действительности союзники сами отказались от своих планов и отозвали свои войска. Это решение довершило несчастье нашей бедной России и наше собственное.

В ночь с 30 июля/12 августа верный слуга великого князя[58] сообщил нам, что из Колпино в Царское доставили чудотворную икону святого Николая и что священники предлагают привезти ее к нам и устроить торжественный молебен. В России существует традиция приносить чудотворные иконы в дома больных и очень несчастных людей. Мы сразу же согласились. Около четырех часов в столовой великого князя Бориса был отслужен торжественный молебен. Богу было угодно, чтобы в последний свой день на свободе великий князь смог помолиться святому Николаю, особенно почитаемому в России, поддержать его на страшном крестном пути, начинавшемся этой ночью.

Г-н Скавениус был прав: большевики наметили новую добычу – нескольких великих князей, еще остававшихся в России. Великий князь Николай Михайлович был привезен из Вологды вместе со своим верным адъютантом генералом Брюммером. Его брат, великий князь Георгий Михайлович, ожидавший в Гельсингфорсе, Финляндия, парохода, чтобы отплыть в Англию, где ждали его жена и две их дочери, был выдан красными финнами и доставлен в Петроград. Великий князь Дмитрий Константинович, которого, как и моего мужа, оставили в столице[59]из-за болезни, был вместе с двумя своими кузенами отправлен в тюрьму на Шпалерной. ЕЕа свободе оставались только великий князь Павел и князь Гавриил.

По окончании молебна великий князь испытал чувство блаженства. Он знал, что накануне арестованы три его кузена, и я читала в его дорогих глазах твердую и спокойную решительность. В тот день нас навестил Иванов, который часто приходил к нам. Он пытался создать антибольшевистскую армию, но средства его были ограниченны, и он имел в своем распоряжении лишь собственную храбрость. Тем не менее он пришел предложить великому князю немедленно увезти его на автомобиле, одолженном для этой цели, и спрятать в надежном месте. Великий князь вновь отказался. Потом пришел г-н Руманов, издатель моего сына, и еще два или три человека. Вечер прошел спокойно. Великий князь, как обычно, прочитал вечернюю молитву вместе с дочерьми. В полночь дом погрузился в тишину и сон.

В три часа ночи в дверь постучали, и мы услышали глухой голос полковника Петрокова:

– Ваше высочество, княгиня, вставайте, пришли с обыском.

С сильно колотящимся сердцем мы быстро встали. Прежде чем отпереть, я спрятала на груди бумажник с пятнадцатью тысячами рублей, полученными от продажи мехового манто. Я дрожащими руками открыла дверь и увидела полковника Петрокова, белого как снег, и десяток солдат, вооруженных револьверами и винтовками, устроивших ужасный шум, стуча прикладами и топая сапогами. Везде горел свет. Во всех комнатах, выходивших на галерею второго этажа, открывались двери. Я увидела мисс Уайт, Жаклин, мою горничную, потом появились обе девочки в своих длинных ночных рубашках, босые, обнимавшие друг друга и смотревшие на нас огромными испуганными глазами.

Главарь банды, жуткий бандит, бритый по-американски, начал обыск. Он послал одного солдата искать в шкафах на втором этаже съестные припасы: муку, сахар, чай и т. д. В своем гардеробе я спрятала большой мешок муки, которую берегла исключительно для хлеба великого князя. Оказавшись наедине со мной, этот солдат шепнул:

– Где мука? Скажите мне, чтобы я туда не ходил.

Я жестом указала на шкаф; он к нему не притронулся и спустился со словами, что там ничего нет. Остальные тем временем рылись повсюду. Они завладели всей перепиской великого князя Бориса, дневником, который мой муж вел (очень осторожно) день за днем; захватили письма, лежавшие в его письменном столе и в моем. Их очень заинтересовали письма моего сына Александра, уже семь месяцев жившего в Стокгольме. Письма Владимира они не тронули. Обнаружив в одном шкафу три фунта чая и два кило сахара, они тотчас забрали все. Наконец, они обнаружили в буфете десяток бутылок мадеры и водки. Это их особенно обрадовало. Свои поиски они сопровождали насмешками и гнусными шутками.

Наконец главарь банды приказал тому, кто оставил муку, отвезти великого князя в царскосельский Совет, разместившийся во дворце великой княгини Марии Павловны, вдовы великого князя Владимира Александровича. Я спросила, есть ли у него ордер на это. Он вытащил бумагу, подписанную Урицким. Великий князь пошел одеваться и собирать чемодан. Я в мгновение ока была готова: шляпа, пальто, в руке саквояж. Главный посмотрел на меня:

– Вы свободны, но, если хотите сопровождать вашего мужа, можете поехать с ним.

Я не соизволила ответить. Девочки повисли на шее у отца, и их маленькие хрупкие тельца сотрясались от рыданий. Мой дорогой муж гладил их по кудрявым головкам и с трудом скрывал овладевшее им волнение. Наконец мы сели в авто, привезшее главаря бандитов. Ночь была теплой и темной. С нами сел солдат. Остальные расположились на крыльце дома, и мы услышали шум выбиваемых из бутылок пробок…

В машине произошла обычная сцена. Солдат, некто Р., поклялся в верности и сказал, что его заставили силой. Позже я узнала, что, мучаясь угрызениями совести, он покончил с собой, выстрелив себе в голову. К дворцу великой княгини Марии Павловны Старшей мы подъехали в половине пятого утра. Начинало светать; мы вышли из машины, и нас впустили в бывшую комнату консьержки, где оставили одних. Великий князь был покорен.

– Наше счастье закончилось, – сказал он. – Не знаю, сколько мне осталось жить, но благодарю тебя от всей души, от всего моего любящего тебя сердца, изо всех сил за эти двадцать пять лет счастья. Позаботься о девочках, это твой долг и мое желание…

Его голос дрожал от волнения. Я не могла произнести ни слова. Я взяла своими руками его дорогую руку и, плача, стала благоговейно целовать…