Воспоминания о России. Страницы жизни морганатической супруги Павла Александровича. 1916—1919

XXX

На следующий день, 1/14 августа, после бессонной ночи в слезах, проведенной в кабинете Марианны, где она поставила для меня кровать, я позвонила дочерям в Царское, чтобы они не ждали меня сегодня, но завтра мы непременно вернемся. Поскольку Урицкий согласился принять меня в час дня, я вышла задолго до назначенного времени с полным обедом для великого князя. Я без труда поднялась в большую столовую залу, шедшую вдоль красной гостиной, в которой принимал Урицкий, и голубой гостиной, где выдавали пропуска и где многочисленные машинистки стучали на машинках. В столовой зале было полно народу. Я передала одному надзирателю обед для великого князя, и через несколько минут он принес мне завязанные в салфетку вчерашние тарелки и приборы.

– Ваш супруг чувствует себя хорошо, – шепотом сказал он мне. – Передает вам привет и просит, чтобы вы добились для доктора Обнисского разрешения осмотреть его. Он не спал всю ночь.

Несколько мгновений спустя взволнованный доктор поцеловал мне руку; ожидая нашей очереди, мы присели в углу, и я стала пересказывать вчерашние перипетии. Приходили новые люди; время от времени дверь, ведущая в кабинет Урицкого, открывалась, и из нее выходил мужчина или женщина; тут же дежурный смотритель объявлял имя, и в комнату заходил новый посетитель. Прошел час, два, три. Я видела, что не только пришедшие раньше меня, но и многие из тех, кто пришли позже, уже давно ушли. Я подошла к надзирателю и спросила, когда моя очередь. Он пожал плечами:

– Не знаю, гражданка. Товарищ Урицкий сам всякий раз называет имя человека, которого хочет видеть.

Я снова села рядом с доктором, смущенная тем, что лишила его обеда и заставила потерять день. Четыре часа, пять. В половине шестого я почувствовала, как во мне поднимается глухая ярость. Я понимала, что это отвратительное существо поступает так нарочно, чтобы посмеяться надо мной, помучить меня, унизить. Наконец, в шесть часов с четвертью, когда не осталось больше никого, нас вызвали:

– Гражданка Палей и гражданин Обнисский.

Мы вошли в красную гостиную, где, сидя за столом, Урицкий что-то писал. Он поднял голову и, обращаясь к доктору, спросил резким жестким тоном:

– Чего вы хотите, что вам нужно?

Доктор ответил с высоко поднятой головой:

– Я пришел попросить у вас разрешение осмотреть одного из моих пациентов, Павла Александровича, который болен.

– Вы нам не нужны, в Чрезвычайной комиссии есть свой врач…

– Но…

– Настаивать бесполезно. Всего хорошего, доктор.

Он обратился ко мне:

– Что же касается вас, гражданка, присаживайтесь, я займусь вами через минуту.

Он нажал кнопку, и появился человек с подносом, который поставил на стол. Я села напротив него, по другую сторону стола. Урицкий принялся есть суп из полной тарелки. Ел он жадно, бросая в тарелку крупные куски хлеба, которые шумно жевал. Он налил в большой стакан красного вина и залпом выпил. Покончив с супом, он взялся за тарелку, полную кусками телятины и картошки, залитыми томатным соусом. Стояла полная тишина, нарушаемая только чавканьем этого мужлана. Несмотря на боль, тревогу, усталость, голод, я смотрела на это отвратительное существо, и у меня возникало безумное желание расхохотаться. Я думала: «Ты полагаешь, что унижаешь меня, ведя себя по-хамски; знал бы ты, как мне это безразлично и как глубоко я тебя презираю».

Я прождала минут двадцать пять, прежде чем людоед насытился. Он проглотил еще что-то, яблочный пирог кажется, потом, вытирая жирные полные губы, обратился ко мне:

– А теперь, гражданка, я вас слушаю.

– Я пришла в первую очередь спросить вас, почему вы приказали арестовать моего мужа; в чем вы его обвиняете?

– Я приказал арестовать вашего мужа, чтобы спасти ему жизнь, – торопливо ответил он хмурым тоном, – потому что царскосельские рабочие хотели его убить.

– Царскосельские рабочие? – переспросила я. – Но все здоровались с ним, когда он проходил мимо, даже после революции, даже когда он был в гражданском; он родился в Царском, он жил там, окруженный почетом и любовью!

– Я знаю, что говорю… Чего еще вы желаете?

– Я хочу, чтобы вы вернули ему свободу.

Он усмехнулся:

– Свободу? Нет, гражданка. Сегодня вечером он будет переведен в тюрьму на Шпалерной, где уже содержатся его родственники; там он пробудет три-четыре месяца, а потом я вышлю его на Урал.

Я почувствовала, что мне не хватает воздуха, и, должно быть, сильно побледнела.

– Что с вами? – спросил он.

– То, что вы делаете, отвратительно! – воскликнула я. – В чем вы его обвиняете?

– Его лично ни в чем, но они все заплатят за триста лет угнетения Романовыми народа.

– Но мой муж невиновен, – возразила я вне себя. – Он на двенадцать лет был выслан из России за брак со мной, потому что я не принцесса по рождению.

– Нам это без разницы, вы дворянка, вы не из народа; и потом, три месяца пройдут быстро, а на Урале он будет пользоваться некоторой свободой, вы сможете к нему поехать, раз уж так сильно его любите…

– Вы уже сослали на Урал моего сына, что с ним стало? – воскликнула я.

Он ответил не сразу.

– Если с вашим сыном что-то случилось, – произнес он наконец, – то виноват в этом он сам. Я ему предлагал…

– Отречься от отца! – воскликнула я. – Скажите, а вы бы отреклись от своих родителей? И потом, вы говорите «если с вашим сыном что-то случилось», вы говорите это по злобе, чтобы порадоваться моим страданиям. Я знаю, что мой сын спасся и находится вне опасности.

Он ничего не сказал; даже у этого чудовища, возможно, случился проблеск жалости; помолчав, он заговорил вновь:

– Это как с бывшим великим князем Михаилом. Вы думаете, что он бежал, а я уверяю вас, что он был убит в Перми.

– Послушайте, – перебила я, – еще раз прошу, не мучайте меня так. Я знаю, что мой сын спасен… оставим это. Дайте мне пропуск, чтобы я могла каждый день навещать моего мужа.

– Каждый день я позволить не могу. Вы будете видеться с ним дважды в неделю, по вторникам и пятницам. Я прикажу выписать вам постоянный пропуск. Вы сможете приносить ему пищу через каждые два дня, а поскольку сегодня, в девять часов вечера, он будет переведен в тюрьму, я дам вам пропуск на сегодняшний вечер. Видите, какой я добрый.

На его отвратительном лице появилась улыбка. Он позвонил секретарю, Иоселевичу, и приказал напечатать на машинке два пропуска. Потом, снова вызвав секретаря, спросил:

– Гавриил арестован?

Получив отрицательный ответ, он рассердился:

– Я же приказал его арестовать. Сделайте это завтра и немедленно доставьте его прямо на Шпалерную, не завозя сюда.

Я получила из его рук два пропуска и медленно вышла, не взглянув на него, не поблагодарив. В коридоре я встретила блондина.

– Вы их получили, – сказал он, увидев бумаги, – я рад. Вчера он мне сказал, что заставит вас прождать целый день и вы ничего от него не добьетесь.

Я вернулась к Марианне, умирая от усталости и голода, и быстро поела. Было четверть восьмого, а на Шпалерную надо было попасть до девяти; на дорогу пешком требовалось не меньше сорока минут, а ведь еще надо было нести простыни, одеяло и подушку.