Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Несколько немецких женщин сидели за белой лентой, отделявшей зону под контролем военных. Они смотрели на свои дома. В этих домах не осталось ни крыш, ни окон, у некоторых – и стен, почти все в этих домах разнесло взрывами, но все-таки женщины сидели и скорбно охраняли свои владения. Когда их спросили, зачем, они зарыдали. Мы все видели чудовищные и невообразимые страдания, которые люди принимали безмолвно, так что плач нам не очень по душе. Особенно когда люди плачут над мебелью.

Мне вспомнилась деревня Орадур-сюр-Глан во Франции, где немцы заперли всех мужчин, женщин и детей в церкви и подожгли ее, а после того как сожгли людей, сожгли и деревню. Вот чрезмерно радикальный способ уничтожения собственности, и это лишь один пример из множества подобных случаев. Что касается мебели – немцы сами научили все народы Европы не плакать над такой мелочью.

Чуть ниже по реке американская военная администрация регистрировала немецких граждан в деревнях. Немцы выстраивались в очередь по четыре человека, проходили в маленький домик, где надо было оставить отпечаток пальца на листке бумаги. В награду они получали огромное удовольствие от обладания еще одним кусочком официальной печатной продукции, подтверждавшим, что они живут в этой деревне.

– Все идет нормально, – сказал молодой лейтенант-десантник, командовавший здесь. – Если они начинают толкаться в очереди, я просто говорю что-нибудь громким голосом и, боже мой, они тут же возвращаются в строй.

За время войны в этой деревне погибло десять мирных жителей; за последнюю неделю немецкие снаряды убили еще семерых. Мы поговорили с несколькими немками об ужасах войны.

– Бомбы, – говорили они, – о боже, бомбы. Только на эту деревню упало две тысячи восемьсот бомб.

– Не сходите с ума, – отвечали мы, – если бы это было правдой, от деревни не осталось бы и следа.

– Мы совсем рядом с Кёльном, – сказали они (до Кёльна было километров пятнадцать).

– Это не одно и то же, – ответили мы.

– Ах, бомбы, – повторяли они, твердо уверенные, что их деревню стерли с лица земли и все они погибли.

Бомбы продолжают падать, хоть уже и не в этом районе, но бомбардировщики пролетают ежедневно, и пока в небе стоит этот ровный гул, немцы помнят о войне. Только по эту сторону Рейна немцы радуются поражению, а на другом берегу продолжают работать немецкие зенитки. Вчера они успешно сбили B-26, поднялась колонна черного дыма размером с гору. Всем нам это напомнило погребальное кострище. Танки 13-й бронетанковой дивизии действовали на том берегу, неподалеку от горящего самолета, но экипаж попал в окружение, и никто не мог их вызволить. С наблюдательного пункта 505‑го полка десантники видели, как четверо мужчин выбрались из самолета. Это было примерно в час дня в ясную погоду. А в шесть часов начался один из самых странных эпизодов, который кто-либо здесь видел за всю войну, – а тут было несколько человек, переживших все четыре миссии 82-й дивизии и Битву за выступ, то есть, по сути, видевших все.

На противоположном берегу Рейна кто-то начал размахивать белым флагом. Поначалу никто не обратил на это внимания. Затем к причалу спустились несколько человек под флагом Красного Креста. В бинокль мы разглядели медика, священника и двух немецких солдат с носилками. От нашего берега отчалило десантное судно, импровизированный санитарный катер, который хорошенько прикрывали наши пулеметы на случай, если все это было зловещей хитростью. Вот на обоих берегах Рейна собралась публика – обычно в этом районе никто не рисковал передвигаться при свете дня, и даже ночью стоило соблюдать осторожность. А теперь мы стояли на солнце и глазели. Немцы медленно спустили к нашему судну еще трое носилок. Мы видели на той стороне гражданских, детей, немецких солдат; все смотрели на нас, мы – на них. Не верилось, что мы все просто стоим, – каждый был готов быстро нырнуть в укрытие. Затем судно поплыло к нам, но из-за течения дрейфовало ниже по реке, и мы пошли за ним по берегу, будто зрители на ипподроме, которые идут вдоль арены, чтобы разглядеть, как финишируют лошади. Судно причалило, и наш медик, который отправился забрать тех четырех раненых, выживших членов экипажа B-26, крикнул нам очистить берег. Крауты сказали, что дадут время разгрузить санитарный катер, а затем откроют огонь. Получается, война встала на паузу примерно на час – на фронте протяженностью в сто метров.

– Никогда не видел, чтобы крауты были так любезны, – сказал один солдат, пока мы брели обратно к зданиям, где не будем столь привлекательными мишенями.

– Они просто знают, что наши танки рядом, – сказал другой. – Крауты не ведут себя хорошо просто так.

DP (перемещенные лица) говорят, что крауты никогда не ведут себя хорошо. В этой части Германии десятки тысяч русских, польских, чешских, французских, югославских и бельгийских освобожденных рабов, их каждый день привозят на грузовиках в фильтрационные лагеря, которыми теперь управляет 82-я воздушно-десантная дивизия. Видимо, у немцев был неисчерпаемый запас людей, которых силой забрали у семей, годами держали в жутких условиях, без медицинской помощи и на голодном пайке, и по двенадцать часов в день заставляли работать на немецких хозяев. Никаких добрых чувств к немцам они не испытывают.

Я лишь один раз видела, как плачут русские, – это была медсестра, девушка лет двадцати пяти, которая рыдала от ярости, рассказывая, как обращались с ее народом. Она и все вокруг видели, как покойников бросали в огромные ямы, заполненные известью, – братские могилы. «Могилы выросли высотой с гору», – сказала она. В этих людях столько гнева, что он горит, как раскаленная лава под землей.

Сейчас прибывают британские военнопленные, они всё еще шутят, всё еще говорят сдержанно, но за шутками и тихими словами скрывается горечь. Тех, которых мы встретили, немцы пятьдесят два дня перегоняли пешком от польской границы до Ганновера, где их освободили британские танкисты. Во время этого страшного похода многие умерли от голода и истощения. Пять лет в немецком плену они жили на посылках Красного Креста, но с ноября прошлого года посылки прекратились. В одной небольшой группе во время стоянки от голода умерло девять человек, и их тела шесть дней лежали в переполненных бараках, потому что по непонятной причине немцы не хоронили их сами и не разрешали этого делать британцам.

– В них нет ничего человеческого, – сказал один новозеландец.

– Хотел бы я, чтобы нам дали распоряжаться немецкими пленными, – сказал парень из Уэльса.

А мужчина, который лежал на траве рядом с ним, задумчиво произнес:

– Их можно терпеть, только когда они лежат мертвыми.

Тем временем немцы, не испытывая сожаления, – в конце концов, они не сделали ничего плохого, только исполняли приказы – продолжают энергично повторять: «Мы не нацисты». Вероятно, они считают это паролем к прощению, за которым последует щедрая финансовая поддержка.

«Мы не нацисты, мы друзья».

Сотни тысяч людей в военной форме и столько же чужестранцев в лохмотьях видят ситуацию совсем иначе.