Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Здесь же стоял фургон связи, где офицер, координировавший воздушную поддержку, проверял, как дела у «Тандерболтов», атаковавших шедшие в нашем направлении немецкие танки.

– Аргус-Лидер, – сказал он, обращаясь по радиотелефону к командиру звена. – Бигль на связи, у вас получилось?

– Пока не могу сказать, – отозвался голос из приемника.

Затем из громкоговорителя донесся новый голос, звучавший четко, громко и спокойно:

– Внизу три «Тигра», вокруг них люди.

По радиосвязи вновь раздался голос Аргус-Лидера, довольно раздраженный:

– Так вперед, поддай им жару. Нечего мешкать.

Оба самолета, с которых говорили пилоты, сейчас неслись на скорости около пятисот километров в час.

В другом фургоне связи из приемника заговорил полковник, командовавший передовым танковым подразделением, которое отбивало контратаку немцев на земле.

– У нас десять готовы, еще два на подходе, – сказал он. – Просто хотел сообщить, что тут горят немецкие танки. Прекрасное зрелище, прекрасное, прием.

– Какой замечательный штаб, – сказал солдат, поджаривающий тост с сыром на маленьком костре, который использовали и для обогрева, и для готовки. Сыр он достал из консервной банки пайка «К», ловко использовав для этой цели трофейный немецкий штык.

– Кстати, – сказал стоящий тут же лейтенант, – они атакуют и с другой стороны. Около тридцати танков идут с запада.

– Пусть идут, – бросил солдат, осторожно поворачивая хлеб, чтобы он прожарился со второй стороны. Где-то дальше по шоссе разорвался снаряд. Все на мгновение пригнулись – быстрое рефлекторное движение, – но никто, конечно, не обратил на это внимания.

Затем по радиосвязи раздался ликующий голос Аргуса:

– Те три готовы. Возвращаемся. Прием.

– Молодцы, – сказал офицер воздушной поддержки. – Лучшие! Моя эскадрилья.

– Нет, вы только послушайте его, – сказал артиллерийский офицер, который заходил доложить обстановку. – Можно подумать, «Тандерболты» всё одни сделали. Ладно, мне пора возвращаться к работе.

Возле штаба продолжала тихо стонать корова. Наш водитель, который весь день молчал, с горечью сказал:

– Что мне противно видеть, так это то, сколько скота погибло. Черт дери, они-то тут при чем? Это не их вина.

Рождество прошло почти незаметно. Все, кто мог, – то есть только служившие в батальонном штабе – побрились и съели по куску индейки. Остальные не побрились и съели по холодному пайку «К». Так миновало Рождество. В новогоднюю ночь никто особо не праздновал, так как у всех хватало работы и выпить было нечего. Первого января мы отправились на фронт, на участок к востоку от города Люксембург. Утром на фронте было тихо, если не считать артиллерии; большими хлопьями валил снег. Как и миллионы других людей, мы решили, что война нам безумно надоела, и чего нам действительно хотелось – взять санки и покататься с горки. Мы одолжили самодельные деревянные санки у любезного маленького мальчика и нашли крутой холм возле заброшенной каменоломни. Место, судя по всему, пользовалось популярностью: на нем уже каталась дюжина люксембургских детей с такими же санками, как у нас. Между тем небо прояснилось, вернулись вездесущие «Тандерболты» – теперь они кружили над фронтом менее чем в четырех километрах от нас. Самолеты сильно шумели, гремела артиллерия, но дети не обращали внимания ни на то, ни на другое. Крича от радости и азарта, они раз за разом слетали на санках с холма.

Наш водитель стоял со мной на вершине холма и наблюдал за детьми.

– Дети не такие уж глупые, – сказал он. Я не ответила. – Вообще-то они довольно умные, – продолжил он, а я снова промолчала. – Я хочу сказать, что дети правы. Кататься с горки – вот это подходящее занятие для людей.

Вечером, когда водитель высаживал нас, он сказал:

– Должен поблагодарить вас, ребята. Так весело мне не было с тех пор, как я уехал из дома.

В первую ночь нового года я подумала, какое прекрасное новогоднее обещание могли бы дать властители мира сего: немного узнать людей, которые в нем живут.

Многие были убиты, многие ранены, но те, кто выжил, продолжили «сдерживать» «нестабильное положение», постепенно заставили врага отступить, и в конце концов, говоря языком официальных заявлений, выступ был сглажен. Было трудно, и двигалось дело небыстро, но они это сделали – не безликие понятия вроде армий, дивизий, полков, а люди, каждый отдельный человек – ваши люди.