Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Настоящая война и война слов

Первого августа при военном командовании США в Сайгоне были аккредитованы 399 представителей средств массовой информации со всего мира. Это все, кто работает во Вьетнаме: целые штаты газет, журналов, радио, телевидения, фотографы, операторы кинохроники. А еще крупные правительственные информационные агентства, вьетнамские и американские, и местная пресса, включая три англоязычные газеты. Вроде бы куда уж полнее освещать маленькую войну в маленькой стране. К сожалению, лишь один человек мог бы по-настоящему достойно рассказать об этой войне, и он уже умер: Джордж Оруэлл. Он прекрасно разбирался в том, как работает пропаганда, будто сам ее изобрел: как она производится, как используется и зачем. А в Южном Вьетнаме одновременно идут две войны: настоящая и война слов. И речь не о пропаганде коммунистов – понятно, что это сплошная ложь.

Основные производители и потребители пропаганды здесь – американцы; нужен Джордж Оруэлл, чтобы разобраться почему. Я же, исходя из собственного небольшого опыта, могу лишь попытаться классифицировать ее и разделить на два направления: пропаганда страха, преувеличивающая смертельную опасность Вьетконга для всех и каждого, и радостная пропаганда, приукрашивающая условия мирной жизни в Южном Вьетнаме.

Пропаганда страха очень опасна: раздувая до небес разрушительную силу Вьетконга, она искажает болезненную реальность настоящей войны, приводит к истерии, к ястребиным требованиям воевать больше и интенсивнее, подталкивает нас ближе и ближе к Третьей мировой войне. Пропаганда страха никоим образом не служит интересам Америки; из-за этого запугивания только больше жизней американцев подвергается опасности, а в конечном итоге под угрозой может оказаться вся жизнь на планете.

До поездки во Вьетнам у меня было много вопросов, на которые никто не отвечал, но предполагалось, что я, как и все, буду составлять свое представление об этой войне из сводок новостей и заявлений американских лидеров.

Вьетконговцы убивают и зверствуют. В беспомощное население постоянно летят гранаты. Деревни и дороги усеяны минами. Каждый город под угрозой налета вьетконговцев. Молодых американских солдат в любой момент могут перерезать в джунглях или внезапно атаковать, где бы они ни находились. За каждым их шагом следят снайперы. Страна охвачена ужасом днем и ночью. В Сайгоне царит страшная опасность.

Если бы я придумала все это, меня следовало бы отправить в сумасшедший дом, но эта картина – не мое видение войны. Так она выглядит для среднестатистического американца, возможно, и для среднестатистического британца. Так выглядит результат работы пропаганды страха.

Нам говорят о «беспрецедентной жестокости» этой войны. Это неправда. Один день работы концлагеря в Освенциме был гораздо более жестоким, чем все, что вьетконговцы сотворили или смогут сотворить в будущем. Зверства отвратительны и ужасны, где бы они ни совершались, и ничто никогда их не оправдывает. Но нам нужно исходить из реального положения дел, если нам дорога правда, а не пропагандистские страшилки. Министерство информации Вьетнама предоставило мне свои материалы о зверствах вьетконговцев: пачку фотографий и две иллюстрированные брошюры: всего 61 фотография изуродованных мертвецов, и эти снимки действительно слишком страшные и бесчеловечные, чтобы на них смотреть. Но дело в том, что для нас целенаправленное и жестокое убийство выглядит страшнее, чем обезличенная смерть, которую разносят машины войны. Нож в руке человека выглядит страшнее, чем осколок бомбы, возможно, даже страшнее, чем напалм или белый фосфор. Когда вьетнамцы говорят о «казнях», которые устраивают вьетконговцы, они имеют в виду смерть от пули.

Согласно официальной статистике Министерства информации, всего с 1962 года по 1 июня 1965 года вьетконговцы убили 5942 гражданских. Американским солдатам по прибытии во Вьетнам сообщают, что с 1957 года вьетконговцы убили 13 000 местных чиновников. Разумеется, у нас нет никакой возможности проверить эти несовпадающие данные (равно как нет возможности проверить, сколько жертв среди гражданского населения вызвали действия нашей стороны – намеренно или случайно). Каким бы ни было число погибших, убийство хотя бы одного мирного вьетнамца – преступление и трагедия. Но важно помнить, что во Вьетнаме живут пятнадцать миллионов человек, и будь правдой все, что повторяет пропаганда страха, страна давно бы развалилась, ее парализовал бы бесконечный террор.

Страх существует: доказательство тому – беженцы; число перемещенных лиц во Вьетнаме, возможно, достигло уже трех миллионов, но никто не знает, сколько из них бежали от Вьетконга, а сколько – от наших бомб и артиллерии или от сражений на порогах их домов. Беженцы, скопившиеся в крупных городах, которые мы удерживаем, незаслуженно страдают от ужасных условий жизни, но по крайней мере чувствуют себя в безопасности. Жители городов занимаются своими делами, не ощущая панического страха перед террористами или налетами.

Миллионы крестьян остаются на своей земле, несмотря на Вьетконг. По ночам дороги небезопасны для всех гражданских, да и при дневном свете ездить и ходить можно лишь по отдельным участкам. Вьетконговцы минируют дороги, мосты и территории, которые хотят контролировать, а еще роют ловушки – ямы с бамбуковыми шипами. Крестьяне, как и солдаты, знают об этих рассыпанных всюду опасностях и вполне оправданно боятся ездить по стране.

Но все же они ездят, по-прежнему обрабатывают землю и возят свои товары на рынки. Поскольку крестьяне не более склонны к самоубийству, чем кто-либо другой, стоит признать: риски существуют, в том числе смертельные, но они не настолько подавляют всю жизнь, как уверяет пропаганда страха. Когда где-то взрывается граната или мина, люди хоронят своих мертвых, доставляют раненых в больницу, если это возможно, и мужественно продолжают жить дальше.

Сайгон – точно не тот город, где царит страшная опасность. Взрывы гранат – исключение, а не правило, так же как убийства в западных городах. Центральный Сайгон выглядит грязным, оживленным, бурлящим, повсюду магазины, рестораны и бары, целые фаланги уличных торговцев, и он сохраняет свое очарование: улица, полная цветочных киосков, как парижский бульвар Мадлен, деревья, силуэты кораблей на реке.

На улицах все время пробки, что вряд ли было бы возможно, если бы постоянно летали гранаты. Бесстрашные бедняки ездят на велосипедах, солдаты предпочитают велорикш, если не гоняют на японских мотоциклах; у средней вьетнамской буржуазии – мотороллеры, у богатых – автомобили, тут же и маленькие синие такси, грязные внутри и обшарпанные снаружи, и автобусы Lambretta, джипы, армейские грузовики, лимузины чиновников – вьетнамских и американских. Днем город так шумит, что заглушает наши бомбардировщики, хотя ночью они грохочут так, будто по небу равномерно движутся товарные поезда.

Состоятельные вьетнамцы и иностранцы живут в удобных квартирах, виллах или отелях; еда и напитки в изобилии, за деньги можно купить любую роскошь – начиная от «Ягуара» («доставляются из США», – гласит вывеска) и заканчивая бриллиантовыми украшениями и портативными телевизорами. Жара стоит страшная, но у привилегированных слоев населения есть кондиционеры. Восхитительные, похожие на тростник, вьетнамские девушки проплывают по этому городу в своей красивой национальной одежде – аозай. От одного их присутствия и поведения все разговоры о царящем ужасе кажутся абсурдными.

Настоящую боль и страх у большинства жителей Сайгона вызывают не вьетконговцы-террористы, а бедность. Около полутора миллиона новоприбывших, перемещенных лиц, хлынули в Сайгон в надежде обрести безопасность и заработать больше денег. По стране прокатилась мощная волна инфляции, и на наших глазах происходит странное экономическое чудо. Любой вьетнамский гражданин скажет вам, что после американского вторжения богатые становятся богаче, а бедные – беднее. Бедняки, кажется, достигли предела нищеты и истощенности. Они живут в жалких, душных трущобах на окраинах городов, где, если верить пропаганде страха, кишмя кишат вьетконговцы. Но, очевидно, Вьетконг пугает бедняков меньше, чем голод.

В период с 17 августа по 4 сентября – за него я могу поручиться – вьетконговцы обстреляли из минометов стоянку американской техники в районе аэропорта; бросили в джип гранату, которая ранила четырех американцев и местную женщину, работавшую на рынке; еще одна граната вроде бы прилетела в полицейский пост, но точных подтверждений нет. Учитывая, что Сайгон – столица воюющей страны, лондонцы, которые помнят «блиц», бомбы «Фау-1» и ракеты «Фау-2», сказали бы, что ему повезло.

К счастью, вьетнамцы не верят пропаганде; они верят в то, что видели своими глазами, а это уже достаточно ужасно. Но пропаганда, раздувающая страх перед Вьетконгом, оскорбляет невероятное мужество и стойкость вьетнамского народа. А еще она искажает наше понимание тех страданий, которым их народ подвергается. Непонимание воздвигает границы и совсем не способствует «завоеванию сердец и умов».

16 августа на пресс-конференции на своем ранчо президент Джонсон сказал: «Никогда в распоряжении Соединенных Штатов не было более умелых и мужественных солдат, чем те, которые в этот час служат во Вьетнаме». Солдаты во Вьетнаме более чем заслуживают похвалы президента, и ужасно, что цифры боевых потерь выросли с одного человека (в 1961 году) до 3036 с 1 января по 27 августа этого (то есть 1966) года: в течение четырех лет они поднимались медленно, затем за год и почти восемь месяцев – быстро и в общей сложности достигли 4470 человек.

Однако, возможно, будет полезно развеять иллюзию, которую, как мне известно, разделяют многие, – что все 300 000 американских военнослужащих во Вьетнаме якобы постоянно подвергаются опасности со стороны вьетконговцев и северовьетнамских партизан. Непосредственно в боевых действиях, по оценкам источников, уже долго находящихся во Вьетнаме, участвуют от 65 000 до 75 000 человек, представляющих все рода войск. Те же источники утверждают, что процент вовлеченных в боевые действия от общей численности солдат выше, чем во время Второй мировой войны.

Поскольку это не позиционная война, когда две противоборствующие армии пытаются взять под свой контроль те или иные территории, американские солдаты во Вьетнаме не контактируют с противником постоянно. На земле эта война состоит из вылазок патрулей, выслеживающих противника, засад, боев – если удается обнаружить отряды вьетконговцев или Северного Вьетнама. Опасность существует каждую минуту, как при смертельной игре в прятки. Бои в джунглях, наверное, ужаснее всего. «Шипы размером с карандаш, – вспоминал один солдат. – Никогда раньше не видел ничего подобного». Французы, когда сами вели войну во Вьетнаме, с ужасом называли ее «маленькой грязной войной». А в небе над Северным Вьетнамом свирепствует война, привычная в нашем чудовищном веке: с огнем зениток, ракетами и вражескими истребителями.

Большинство из 200 000 с лишним военнослужащих, которые не участвуют непосредственно в боевых действиях, разбросаны по всей стране, и они прекрасно понимают, что их в любой момент могут атаковать; но хорошие солдаты никогда не раздувают панику. В низинах их мучает жара, в прибрежной зоне – малярия, они живут в раздражающе неудобных палаточных лагерях и выполняют свою работу, бесконечную унылую армейскую работу: строят, таскают, охраняют, занимаются бумажной волокитой и выживают в условиях такой скуки, о которой командиры никогда не говорят, хотя это одно из тяжелейших испытаний войны. Мрачная, скучная жизнь в чужой стране.