История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

В тесной связи с миссионерской пропагандой протестантизма между иноверными племенами стоит «дело евангелизации» среди инославных народностей. Под «евангелизацией, – говорит Чаккерт, – разумеется приобретение для Евангелия (т. е. для евангелической церкви) рим.-католических стран»84. Пропаганда эта не без успеха оперирует во Франции, Бельгии, Испании, Сербии, Румынии и др. В особенности протестанты гордятся и дорожат своими религиозными завоеваниями в Италии – центре латинства и папства. Здесь действует вальденская евангелическая церковь, веслейские методисты, различные баптисты и некоторые другие «свободные церкви»85. Впрочем, все эти завоевательные успехи протестантизма в латинских странах значительно парализуются соответствующими, если только не превосходящими их результатами обратного порядка – мирными завоеваниями папства в протестантских государствах.

Не ограничиваясь рим.-католической церковью, протестантизм пытается, и – к сожалению – не без успеха, распространить свое влияние и на греко-восточную церковь, главным образом, на нашу русскую, где жертвами его влияния являются наши южнорусские штундисты. Так как этот пункт составляет больное место отечественной церкви, то мы позволим себе сделать маленькое отступление, чтобы в нескольких строках охарактеризовать сущность штунды. Свое название штундисты получили от практикующегося в их религиозных обществах обычая собираться в условные часы (Stunde) для проповеди и общественной молитвы: сами же штундисты именуют свое общество «братством людей Божиих». Распространение штундизма более заметно начало обнаруживаться лить во второй половине XIX столетия. В это время оно обратило на себя внимание киевского епархиального начальства, которым и были собраны на месте точные и подробные сведения о нем, впоследствии опубликованные в местных епархиальных ведомостях. Из этих официальных данных известно, что русский штундизм – прямой отпрыск немецкого протестантизма, привитый на русской почве южнорусскими колонистами. Главным средоточием штунды служит немецкая колония Рорбах – херсонской губернии, где насадителем и распространителем ее был местный реформатский пастор. Что касается религиозных верований штундистов, то в общем – это верования евангелической церкви; первый член их религиозного символа – это постоянное чтение Евангелия и вообще Нового Завета и свободное его истолкование по мере собственного разумения каждого: дальнейшее содержание их религиозных представлений и их церковной практики определяется протестантским духом отрицания религиозных учений и церковной дисциплины, господствующей в православной церкви; так, они отвергают почитание св. икон, отрицают целых пять таинств, признавая – да и то довольно условно – только два: крещение и причащение, – не признают в принципе существования духовенства, уча о всеобщем священстве, не считают нужным поминовение усопших и, вообще, не правят обычных церковных служб, заменяя их молитвенными собраниями с особой программой.

Чтобы не показаться кому-либо, в своем изображении штундизма, пристрастно-голословными, мы воспользуемся характеристикой его, данной самими же протестантами. «Штундизм, в современной его форме, – пишет «Фоссова Газета», – имеет рационалистическое направление, поскольку он отвергает таинства, почитание святых, соблюдение постов и прочих церковных предписаний. Произвольное и своеобразное толкование Библии составляет главную отличительную черту этой секты. Штундисты оспаривают законность учрежденной власти и утверждают, что на земле не должно быть никакой власти, кроме власти самого Бога. Они выражают отвращение к военной службе, не признают суда и не дают присяги; совершенно отрицая, таким образом, социально-политические формы жизни настоящего времени, они мечтают о преобразовании его и об устройстве в новом виде, соответствующем евангельской морали, понимаемой ими неправильно и односторонне. Отсюда у них нередко замечается стремление к свободе, равенству и общению имуществ, что дает полное право заподозревать штундистов в социально-коммунистических и анархических тенденциях. Из всего этого видно, что штундизм есть нечто иное, как пересаженный на русскую почву протестантский пиэтизм с его деятельно-практическим направлением в духе этических требований Евангельской морали»86.

Таковы печальные успехи протестантской пропаганды, т. е. ее внешней миссии, или точнее – дела евангелизации, в пределах нашего отечества, обязывающие нас к деятельной борьбе с этим злом87.

В заключение исторического очерка нравственно-практических объединительных попыток протестантизма, путем которых распадающийся протестантизм хотел бы снова объединиться, утвердиться и даже распространиться, нужно сказать, что и они также далеко не достигают своей цели. Те из них, которые непосредственно преследуют церковно-религиозные задачи, как напр. «Евангелическое общество» и «Протестантский союз», не удовлетворяют всех протестантов, потому что они, в сущности, служат интересам какой-либо одной из главных партий – положительной или либеральной: другие, служа делу христианско-евангелической проповеди (внешняя миссия и дело евагелизации), находят препятствия во встречных попытках этого рода, исходящих, главным образом, из рим.-католического лагеря; наконец, третьи, самые многочисленные и деятельные общества – союз Густава-Адольфа и отделения внутренней миссии – носят не столько религиозный, сколько, так сказать, гуманитарно-филантропический характер. В практическом направлении всех попыток этого рода лежит зерно той частной пользы, какую они имеют по разным местам. Отсутствие же внутреннего, идейного единства в этих попытках ведет к безрезультатности их в интересах протестантизма: представляя из себя груду разрозненных кирпичей, они не имеют связующего цемента, который бы соединил их в одно грандиозное здание...

Итак, все объединительные попытки протестантизма отнюдь не дали «единой великой евангелической Церкви», о чем мечтали протестантские утописты. Давление гражданской власти создало «официальную прусскую церковь» с полицейско-бюрократическим устройством ее управления, отражающим на себе все достоинства и недостатки современного общественно-гражданского строя и мало напоминающим истинную Церковь. Попытки же нравственного объединения протестантов, в лучшем случае, привели лишь к возникновению целой сети общественно-благотворительных и просветительных учреждений филантропического характера, имеющих специально к протестантизму точно такое же отношение, как всякий гуманизм к христианству. Самое большее, что можно поставить им в историческую заслугу, это то, что онb придали протестантизму, хотя внешнее подобие церкви, внесли некоторый порядок и благочиние в церковное управление и послужили временными и местными паллиативами застарелых язв реформации. Но они не воскресили протестантизма и не спасли его от погибели: процесс дальнейшего саморазложения протестантизма продолжает идти своим путем.

5. «Несмотря на то, что формально все протестантские исповедания слились в одно и усвоили себе общее название «Евангелической церкви», на деле они существуют совершенно так же, как и ранее», – замечает один из современных наблюдателей религиозной жизни Германии88. «Даже более, продолжает он: число делений протестантства все растет и растет, так что часто совершенно не знаешь, в какой секте присутствуешь. Таких отделившихся от господствующей церкви страны религиозных сект в Германии очень много. Кроме четырех основных делений протестантства на лютеран, реформатов, евангеликов и баптистов, здесь можно насчитать до пятидесяти других более мелких сект, при полной невозможности описать все существенные разности в их учении»89. «Едва ли какой-либо мыслящий человек, – говорит один из главных деятелей протестантской унии, – не согласится, что евангелическая церковь современной Германии представляет с внешней стороны картину такого разделения партий, какое едва ли было с самых дней реформации»90.

Печальное состояние современного нам протестантизма не скрывают и сами его последователи. «Наша церковь, – говорит напр. суперинтендент Таушер на пасторской конференции в Берлине (1893 года), – не имеет ни вида, ни доброты. Место духовного единства заняло печальное разделение: из свободной Церкви, о которой говорит ап. Павел, наша превратилась в рабу новейшего богословского трибунала и современного церковно-политического режима»91.

Отсутствие свободы религиозно-церковного управления и давление политического гнета, противоречащее понятию церковной автономности, заставили многих из протестантов отделиться от господствующей церкви; отсюда возникает дробление протестантизма на частные общины и образование так называемых «свободных церквей». Этот процесс дальнейшего дробления протестантизма является как бы обратной стороной унионистского движения; он развивается параллельно с ним и даже в зависимости от него. В конце XVIII и в самом начале XIX века прусским правительством была ясно выражена тенденция низвести церковь на степень внешне-государственного института. Указом, напр., 1808 года все церковные дела и учреждения передавались в ведение министерства внутренних дел под один параграф со школами и театрами92. И вот, в то же самое время раздается голос Шлейермахера, что «церковь – не в храме, где неразумная толпа пост свои хоралы, а в свободных тайниках духа». Он стремится, таким образом, восстановить ту невидимую церковь, лишенную всякой внешней оболочки, всяких внешних – стесняющих человека рамок, которая утверждается и основоначалами лютеранства. В силу громадного влияния этого богослова-философа на все новейшее лютеранское богословие, указанные воззрения его имели и имеют руководящее значение при разработке вопроса о церкви для целой половины богословов современного лютеранства93. Чем определеннее и резче выражались на практике общественно-государственные попытки придать церкви определенную внешнюю организацию, тем усиленнее богословами либеральной школы развивалось учение о церкви как чисто духовном институте, не подлежащем никакой внешней регламентации. Либеральные воззрения на церковь, согласные в своих отрицательных пунктах, далеко не так однообразны в раскрытии положительных взглядов. В области библейско-теоретических и догматико-символических раскрытий вопроса о церкви господствует в настоящее время такое разнообразие мнений, что ученый, взявшийся за разработку данной темы, имеет дело с настоящим вавилонским смешением языков»94. Ахиллесова пята всего протестантизма – в вопросе, как согласовать церковное единство с личной свободой, обязательность внешнего авторитета с внутренней автономией верующих? Разрешение этого вопроса характеризуется полным противоречием теории с практикой. В особенности резко это противоречие сказалось в лютеранском учении о церкви: теория требовала создания невидимой церкви без всякой иерархии, как это видно напр. и из вышеприведенных слов Шлейермахера; практика же вынуждала сообщить церкви ту или иную внешнюю организацию, чтобы она совершенно не утратила всякое подобие благоустроенного церковного общества. «Девятнадцатому веку, а вместе с ним и современному лютеранству, в наследие от прежних веков осталось, таким образом, разрешение неразрешимой с лютеранской точки зрения проблемы: или, согласно с основными началами реформации, создать церковь, которую нельзя внешне определить, которая – в силу того – не может быть реальной; или, напротив, отказавшись от основных начал реформации, создать действительную, реальную церковь. Вся жизнь новейшего лютеранства и сосредоточивается около разрешения этой неразрешимой проблемы»95. История XIX века в этом отношении особенно поучительна: она представляет нам опыты решения назревшего вопроса в том и другом роде, но с одинаково-печальным результатом. С опытами решения данного вопроса в последнем смысле, т. е. в смысле создания внешней, видимой церкви мы отчасти уже знакомы это – унионистская попытка, давшая официальную, правительственную церковь Германии, – и ортодоксальное движение, представляющее реакцию ему, идущую по пути от протестантства к рим.-католицизму. Что касается первой из них, т. е. правительственной организации церкви, то она не выдерживает критики с двух сторон: она противоречить основному началу протестантского учения о невидимой духовной церкви, так как пытается создать видимую, внешнюю; но она не удовлетворяет и сторонников истинной церковности, которые справедливо находят, что это не церковь, а полицейско-гражданский институт. Лучшим приговором полной несостоятельности такой церкви служит доклад Д. Веркена, сделанный им па церковно-социальной конференции в Берлине, который весь переполнен жалобами на крайне стесненное и рабское положение протестантской церкви в Германии96.