Легенда о лиловом драконе

Глава двадцать седьмая: Эйнард

Эйнард не знал, удалось ли ему этой ночью хоть немного поспать. Нет, конечно, не из-за дракона по соседству: если Лила не боялись две милые девушки, с которыми он сегодня познакомился, то неужели ему пристало бояться? Кроме того, он никогда не судил о людях по внешнему виду и умение превращаться в ящера считал ничуть не большей опасностью, чем умение владеть холодным оружием. А Лил спас его, рискуя собственной жизнью, хотя не мог рассчитывать на большее, чем благодарность. Вот только Эйнард, кажется, его еще так и не поблагодарил.

Он бросил взгляд на лежащего через проход парня и, так и не определив, спит ли тот, не решился заговорить.

Дракон…

Эйнард даже в страшном сне не мог представить, каково это — быть драконом в мире людей. Вечные насмешки, вечная ненависть, вечное желание уничтожить врага — и зачем Лилу понадобилось существовать среди всего этого? Если можно было просто принять другое обличие — и вернуться к себе подобным, где никто никогда не кинет на тебя косого взгляда и не обвинит в том, что ты можешь превращаться в двуногого.

Очевидно, у Лила были весьма весомые причины бороться за свое право быть человеком. И его присутствие в этом доме, пожалуй, несколько приоткрывало завесу тайны.

Две девушки и дракон… Как только градоначальник допустил подобную дикость? И как армелонцы согласились на столь опасное соседство? Ох, как давно Эйнард не был в родном городе, и сколько всего произошло за время его отсутствия…

Голова после перевязки Беанны и щедрого ужина ее сестры болела значительно меньше, чем поначалу, однако бьющиеся в ней вопросы возвращали все на круги своя. Эйнард знал, что самое лучшее в его ситуации — это избавиться от всех мыслей и хорошенько выспаться, тогда на утро он почувствует себя новым человеком, но беда состояла в том, что ни того, ни другого Эйнард сделать не мог. Любопытство распирало, и, сколько бы он ни говорил себе, что его никак не касается это странное приютившее его семейство, все было тщетно. Оно его касалось. С того самого момента, как он заглянул в чистые голубые глаза старшей сестры и… потерял покой.

Десять лет, посвященных науке, — и для чего? Чтобы лишиться всех своих работ возле самого дома, а потом еще и забыть обо всем, встретив чужую жену?

В том, что Беанна не была свободна, сомнений не возникало: всего через пару месяцев ей предстояло стать матерью, а это говорило само за себя. Ее муж, вероятно, отсутствовал по службе, может быть, даже довольно давно, если его работу выполнял Лил, но рано или поздно он обязательно вернется к семье…

А Эйнарду следовало незамедлительно выбросить Беанну из головы и подумать лучше о том, каким образом теперь изыскать возможность осуществить собственную мечту. Лесные разбойники отняли самое дорогое, что у него было. И ведь не поймут они никогда, какое сокровище попало им в руки, не сумеют им воспользоваться, выбросят где-нибудь по дороге, и не получит Армелон ничего, и все старания Эйнарда пропадут напрасно.

От расстройства он закопошился в постели и следом почувствовал на себе пронзительный, словно видящий в темноте взгляд.

— Голова болит, — пожаловался Эйнард, чтобы как-то оправдать собственное беспокойство. — Извини, если не даю тебе заснуть…

— Да я выспался уже сегодня, — негромко усмехнулся Лил и сел на полке, скрестив ноги. — Могу принести воды, если только ты сможешь объяснить, какое отношение к твоей голове имеют дракон, Беанна и госпиталь.

Эйнард тоже поднялся и изумленно воззрился на соседа. Выходит, он все-таки спал? И во сне выболтал все свои сокровенные мысли?

А Лил все это услышал и запомнил?

— Воды не хочу, — с трудом прохрипел он. Лил кивнул.

— Хорошо, значит, с головой разобрались. Как насчет всего остального?

Эйнард обреченно повалился лицом на подушку и накрыл затылок руками. Потом вдруг принял решение.

— Раз уж мы оба не хотим спать, давай скоротаем ночь за познавательными историями, — предложил он. — Ты мне расскажешь про себя, а я тебе про себя. Так мы ответим на половину интересующих нас обоих вопросов. Правда, думаю, моя повесть не будет и вполовину столь интересна, как твоя…

— И все же я предпочту услышать ее первой, — тоном, не допускающим возражений, заявил Лил. Эйнард вздохнул, но упрямиться не стал.

— Отец заболел, когда мне едва исполнилось семь, — начал он свой рассказ и поведал затем о том, как искал способ помочь отцу, перерыв всю имеющуюся в Армелоне литературу, но спасти его, конечно, не смог. Как загорелся после этого идеей научиться врачевать людей, но ни одна ведунья не согласилась поделиться с ним своими знаниями, потому как «не мужское это дело — за больными ухаживать». Как узнал о том, что в южных странах, где искусство врачевания людей возведено в некий культ, существуют специальные школы для желающих овладеть этой профессией, и как вопреки желанию матери сбежал в четырнадцать лет из дома и отправился за своей мечтой.

Боги были благосклонны к нему, и вот, спустя десять лет, Эйнард возвращался в Армелон в статусе практикующего доктора, которому за эти годы удалось многое узнать и довольно-таки многого достичь. Он нес с собой в ящике лучшие образцы изобретенных в южных странах лекарств, чтобы попытаться здесь, в Армелоне, наладить их производство, а также некоторые другие предметы, которые помогли бы ему попробовать организовать в родном городе первый госпиталь, столь необходимый для сохранения жизней больных и раненых.

— И что теперь? — поинтересовался Лил. — Откажешься от своей затеи и вступишь в ряды воинов?

Эйнард передернул плечами, будто Лил уличил его в каком-то грязном деле.

— Теперь будет, конечно, посложнее, — задумчиво ответил он, и на лице его появилось выражение упрямой целеустремленности. — Но предать мечту — все равно что предать себя: лучше сразу в гроб. Уж ты-то должен меня понимать.

Лил склонил голову на бок и изучающее посмотрел на Эйнарда, пытаясь решить, какую часть собственной жизни стоит тому поведать в качестве обещанной истории про дракона. Пожалуй, если прикрыть собственные чувства к Ариане долгом и благодарностью за спасенную жизнь, больше утаивать ему нечего. Да и не узнает Эйнард из его рассказа ничего, что не было бы известно любому армелонцу старше десяти лет. Одним больше, одним меньше…

Эйнард слушал с завидным вниманием, не перебивая, а словно складывая отдельные кусочки мозаики в единый узор. А когда Лил закончил, тяжело вздохнул.

— И я еще жаловался тебе на свою жизнь, — пристыженно проговорил он. Лил усмехнулся.

— Ты вроде не жаловался, — заметил он. — Да и мне жаловаться не на что. Вряд ли хоть один дракон может похвастаться тем, что трижды вырвался живым из рук охотников.

Эйнард качнул головой.

— Ты рассуждаешь не как человек, — заявил он, заставив Лила напрячься и сузить глаза. — Вернее, не так. Ты рассуждаешь, как обиженный богами человек. Есть такие: слепые от рождения или не умеющие ходить. Они ничего не могут сделать со своим недугом и смирились с этим. Их сложно осуждать, не побывав в их шкуре, не прочувствовав на себе, каково это — быть неполноценным и жить среди жестоких собратьев со своим увечьем. Мальчишки дразнят, кидаются камнями; взрослые люди смотрят либо с жалостью, либо с отвращением: не думай, что я не знаю, — за десять лет чего только не насмотрелся. Так вот эти люди либо озлобляются с годами на весь мир и окончательно становятся изгоями, либо стараются принять его таким, каков он есть, вместе с этим отношением к себе. Только это неправильно. И тот, и другой способ выживания изначально лишает такого человека права на достойное существование. Потому что отношение к нему других людей является следствием его собственного поведения и восприятия мира. Вот ты сказал, что доволен своим успехом выживания в борьбе с людьми. Да ни один простой человек не посчитает нормальным охоту на себя! А ты считаешь. И словно предлагаешь противникам попробовать еще раз. И они попробуют, уж будь уверен, — такова человеческая натура. Им все равно, по какой причине ты так себя ведешь. Все, что выделяется из обычной манеры поведения большинства, воспринимается как вызов. И наказывается соответственно.

Лил выслушал монолог Эйнарда с завидным терпением, на что сам говоривший не слишком рассчитывал, ожидая после каждого своего слова взрыва и заслуженного посыла вместе с рассуждениями. Он ведь, на деле, лез в чужую душу, не спрашивая, нуждается ли Лил в его советах и хочет ли знать его мнение. Многолетняя привычка указывать больным людям, что им делать, чтобы излечиться, взыграла в нем в самый ненужный момент и грозилась испортить отношения со спасшим его жизнь человеком. Но Лил почему-то не рассердился.

— А есть лекарство, чтобы перестать быть драконом? — вдруг насмешливо поинтересовался он, и Эйнард сразу сник. Но вовсе не по той причине, о которой подумал Лил.

— Я ведь совсем не об этом сейчас говорил, — негромко произнес он. — Лекарство от таких болезней внутри самого человека. Пока ты не научишься ценить себя и принимать таким, каков ты есть…

На этом месте Лил наконец не выдержал.

— Назови мне город, где слепого надлежит казнить за то, что у него в руках палка! — выговорил он, сверкнув глазами. — Где безногому запрещено приближаться к стенам города, а горбатого запрягают в плуг или показывают в цирке на потеху публике! Где за убийство щербатого положено денежное вознаграждение! Ты же великий путешественник: назови мне такой город, и я поблагодарю тебя за науку!

Эйнард хмыкнул: а вот это уже лучше.

— Может, ты для начала поблагодаришь меня за то, что я не сиганул в окно, узнав о твоем происхождении? — предложил он. Лил выдохнул и тихо сообщил, где он видел Эйнарда с его язвительностью. Но тот вдруг удовлетворенно улыбнулся.

— А ведь собирался же, признай! — весело заявил он. — И это после того, как ты спас мне жизнь, перевязал рану, почти на себе дотащил до самого Армелона… А я тебе, между прочим, даже спасибо не сказал.

— Ты не первый, — отозвался Лил и откинулся на подушку, закинув руки за голову. — Я привык.

— Но я не привык! — Эйнард вскочил и в волнении сделал несколько шагов по сараю: как же паршиво, оказывается, когда тебя считают подлецом. И подозревают в намерениях, которых у тебя сроду не было. И лишь потому, что такой образ давно сложился и, чтобы его разрушить, требовались какие-то необыкновенные поступки.

Эйнард остановился, осекшись. Чьи чувства он сейчас разбирал: свои или Лила? Он-то лишь раз почувствовал такое к себе отношение. А Лил сталкивался с ним всю жизнь. И все же упорно продолжал считать себя человеком.

Эйнард сделал шаг вперед и протянул ему руку.

— Это не потому, что ты меня спас, — со всей искренностью проговорил он. — Это потому что я хотел бы иметь такого друга, как ты. Но я пойму, если ты откажешься.

Лил поднялся и внимательно посмотрел на Эйнарда. Наверное, еще вчера он не поверил бы почти незнакомому человеку, пожелавшему вдруг стать дракону товарищем. Но с тех пор прошла удивительная ночь, так много ему давшая и так сильно изменившая его отношение к жизни, что сомневаться в доброте Создателей было бы кощунством.