Ювенилия Дюбуа

Библиотекой «уличных знаний» мог стать абсолютно любой человек, но до меня информация доходила от третьих лиц, которые рьяно желали блеснуть, если не оценками и хорошим поведением, так хотя бы своей осведомлённостью в таких взрослых вопросах.

В один из рядовых дней всплыло понятие «мастурбация», которое пояснило мне, чем же я так тайно увлекался. Правда вот П. (ещё один хулиган) затем употребил слово-синоним, обозначающее те же действия, только звучало оно более вульгарно и резко. От уличного жаргона никуда не деться, считай второй слой народного фольклора, но в данной исповеди я принципиально не буду использовать грязь, так мне присущую в повседневной жизни.

Само слово, резко ворвавшееся в мою жизнь, привнесло несколько своих коррективов. Правда, не столько самостоятельных, сколько разбавленных собственными ощущениями.

Во-первых, к большому огорчению, пропала толика романтической тайны, секрета, чем я считал свои дополнительные занятия. С приходом точного слова и распространённости самого действа, пропало наивное неведение, красиво обрисовывающее такую обычную вещь. Ушла литературность.

Во-вторых, я столкнулся с дилеммой, где причастность к такому взрослому действу с юного возраста породило во мне два противоположных чувства. Первое «я» почувствовало гордость, понимая, насколько оно умудрилось обогнать одноклассников, занявшись «этим» ещё до первого класса. Второе «я» вернулось к теме стыда, показав неправильность подобных пристрастий.

После этого в наших перешептывающихся разговорах появились зачатки причинно-следственных связей. Элементы любви, мастурбации и, разумеется, секса (тут уже Г. притащил устный слиток познания) оказались тесно связанными вещами, дополняющими друг друга.

Как инь и ян; как белое и чёрное; как день и ночь. Три озвученных элемента являлись самостоятельными понятиями, но в то же время они не могли существовать друг без друга. К такому сложному выводу я пришел самостоятельно, провалявшись в думах не одну ночь. Каждый человек является невольным изобретателем колеса в то время, когда оно уже давно изобретено, и от этого никуда не деться.

Девочка полюбила мальчика. Мальчик полюбил девочку. До знакомства они занимались мастурбацией, но, когда их связала любовь, они начали заниматься сексом, чтобы стать мамой и папой. Такая вот незамысловатая формула.

Такие знания позволили мне немного успокоиться. Хоть у меня и были большие чувства к Д., но отсутствовало какое-либо желание видеть его в своих эротических фантазиях. Подобно самым преданным учёным, я искренне пытался представить своего друга, но привычное желание и слюноотделение отсутствовали. Получалось, что моя чувственная зона находилась в приблизительном радиусе допустимых обществом норм, за которые мне не стоит испытывать стыд и смущение.

Однажды, по чистому совпадению, я услышал из телевизора связку «платоническая любовь». Прозвучала эта фраза от актрисы, дававшей интервью для шоу, посвящённому сплетням о личной жизни знаменитостей. Такие передачи я обычно не смотрел, но в тот раз матушка вычёсывала отмершие кусочки кожи у меня на голове. Перхоть — очень досадная неприятность для кого угодно. Со «снегом» на голове да на публику — кошмар!

«Платоническая» — прозвучало вполне умно́ и безобидно. Не упуская шанса, я спросил у мамы, что это за слово? Именно так я сформулировал свой вопрос, не употребив слово «любовь» для более надёжной конспирации.

«Понимаешь, сынок, платоническая любовь, — родитель использовал именно связку, поэтому я сразу смекнул всю неразрывность слов, — это, допустим, когда ты любишь друга. Ты его ценишь, вы лучшие друзья. И вот получается, что платоническая любовь — это, в первую очередь, положительные чувства дружеского характера».

Какое чудесное совпадение обстоятельств! Стоит ли мне что-то добавлять, кроме как упомянуть своё полное облегчение? Это самое «платоническое» скинуло груз с плеч, дав самое вразумительное и приличное объяснение моим чувствам.

Только через много лет я набреду на значение слова «платоническая», узнав, что означает оно не любовь к человеку, исключающую интимную близость, а фактическую неосуществимость, гуляющую только в мечтах. Здесь рождается одно из главных правил жизни: доверяй, но проверяй.

Первый класс промчался, оставив после себя следы зародившихся знаний в маленьких головах и начального опыта коммуникации, которые способствовали бытийной гибкости. Разумеется, отвечать за всех будет неправильно, но лично я старался наблюдать за каждым одноклассником в стремлении поглотить саму суть.

Первоначальная смущённость вместе с отрешенностью быстро улетучились, сформировав в целом дружный коллектив. Это не означает, что каждая единица была в «обойме» общего пистолета, но однонаправленной ненависти к кому-то конкретно или напротив, односторонней любви — не было.

Каждый задира мог спокойно пообщаться с самой прилежной девочкой. «Тростинка» спокойно поддерживала беседу, но более серьёзной дружбы из этого не следовало. И такие здоровые отношения вполне устраивали большую часть одноклассников.

Как и в любом коллективе, осмысленные отношения образовывались небольшими клочками. Кучка мелких прайдов, в каждом из которых имелся свой предводитель.

Мальчики в этом плане явились в очень интересной роли посредников, всячески стараясь не сближаться ни с одной группой девочек. Мы держались всегда обособленно, больше смеясь и в шутку воюя между собой. Патриархальная такая клоунада. Но эта самая нейтральность позволяла нам быть открытыми к девочкам из любой группы что, к слову, было очень удобно.

Детская дипломатичность. Она особо была полезна при конфликтах между особами из разных кружков.

На группы девочки разбились очень даже систематически, обойдя факторы случайных сплетений. Тогда я это принял за странность. Неужели людям интересно дружить с себе подобными? Но анализируя первый год — пазл сложился.

Считавшие себя красивыми начинали дружить с красивыми. Умные особи тянулись к умным. А девочки «милосердия» чем-то напоминали мальчишеский нейтралитет, но в них чувствовалось не собственное желание, а только вежливая воспитанность, которую внушили им собственные родители.

Полностью избежать конфликтов между группами не представлялось возможным. Выяснение отношений происходило на манер разборок из фильмов, только с окрасом этнических и возрастных особенностей.

Эдакие карапузы. Банда на банду. Что-то гавкают друг на друга; ждут звонка с урока на длинную перемену, чтобы скорее выйти в коридор или ещё лучше: зайти в женский туалет, расставив там все точки раз и навсегда. А затем ещё целую неделю по ушам будут гулять слухи. Шепоток в одно ухо, а ртом уже передаётся услышанное в соседское. И каждая девочка периодически на кого-то, да косилась, ощущая подступ очередного заговора.

Парни, свободные от глубоководных интрижек, иногда занимались тщетной попыткой примирить враждующие стороны.

Каждая предводительница пыталась перетянуть наше мнение на свою сторону. И к слову, некоторые мальчики действительно ломались, отдавая предпочтение той группе, в которой находилась его возлюбленная. Подобный контекст моментально фиксировался в голове. И если сами девочки утверждались в своей правоте после подобных дезертирств со «свободной земли», то мы-то, будущие, кхм, женихи, понимали истинную причину нашего человека потерять нейтралитет.

Будучи на улице, во время прогулок на продлёнке, мы невинно смеялись над таким влюблённым, вызывая в его речах сначала оправдание, а после неубедительных аргументов — обыкновенную мальчишескую ярость.

Несмотря на свою кажущуюся забитость, я хорошо втянулся в коллектив, занимая отнюдь не последнее место. Скорее так: со стороны я был слишком даже адекватен, что у некоторых вызывало лёгкое смущение, но не более.

Разумеется, иногда я дразнил девочек, осуществляя свои хитрые планы по тактильным ощущениям.

Помнится, однажды Л. (так звали девочку, относящуюся к группе «красивых») погналась за мной, когда я в шутку пытался подсунуть в пенал дурашливую записку, в которой начеркал глупый стишок, высмеивающий её длинный нос.

Она погналась за мной, тем самым не понимая, что охотник в данном случае не она, а я — её жертва. Справедливости ради можно сказать так: каждый преследовал свои цели. В любом случае, игра началась.

Набравшись немного опыта, я взял средний темп скорости, позволяя Л. держаться относительно близко. Такая дистанция предавала охотнице мотивации продолжать погоню. Неудивительно, ведь цель так близка!

Следующим этапом был выбор места, где нужно будет «сдаться», театрально выдохнувшись, тем самым плавно перейдя в фазу борьбы. Я рассказываю именно про этот случай по причине стопроцентного попадания в желаемое. Такой удаче не суждено было больше повториться.

Когда я не смог определиться с местом в коридоре, где нам никто бы не помешал (бывало такое, что некоторые одноклассники пытались или спасти меня, перехватив потенциальную жертву, либо просто стремились поучаствовать в веселье, а это портило мои корыстные цели), то просто забежал в мужской туалет. В нём никого не было. По нужде дети пытались ходить во время занятий, чтобы хоть как-то скоротать утомительное заточение.

В мальчишеский туалет девочки обычно не заходили. Это было чем-то постыдным, поэтому квадрат санузла считался зоной спасения. Туалет понадобился мне для лёгкой передышки. Л. имела достаточно длинные ноги, от чего за один замах затрачивала меньше энергии.

Несмотря на общее порицание, поколебавшись полсекунды, охотница переступила черту, буквально ввалившись за своей жертвой, после повалив меня.

В первую секунду спина почувствовала неприятный холод кафеля. От удивления варианты спасения посыпались в мыслях, превратившись в один неразборчивый снегопад.

Худощавое тело Л. само прижалось к моему вплотную. Она весело засмеялась, внутренне восхищаясь собой, как же ловко смогла решить поставленную задачу. Я лежал опьянённый от счастья. Бедро Л. начало тереться о мои брюки.

Взяв страх под контроль, я решил не упускать удачу. Началась «весёлая» борьба, где мой рот наигранно изображал смех, руки притворялись борцами за свободу, хотя сами только и делали, что лапали девочку за всевозможные части, а таз глупо начал тереться о птичье тело.

Во всём этом акте, преследуемый желанием и похотью, я окончательно потерял реальность. Стало плевать на то, что птичка чувствует мою эрекцию. Мне даже было всё равно, когда тело затряслось, погружая голову в дымку блаженства.

Лицо Л. раскраснелось. Весёлость вроде не ушла, но что-то неловкое появилось в её приятных чертах на смугловатой коже. Мы смотрели друг другу в глаза, в её нутре я прочитал смутную догадку о произошедшем. Я как бы приоткрыл этой девочке свою истинную сущность, которая использовала Л. в корыстных целях ради секундного наслаждения. Но есть ли у неё доказательства? Неважно.

На прощание она говорит: «Больше не сочиняй про меня глупых стишков, ясно?», на что я отвечаю утвердительным кивком, лёжа на полу и смакуя остатки пьянящей дымки.