Ювенилия Дюбуа

Порог дома позади. Снова удивительное чувство, словно квартиру заменили на новую. Или не так. Будто всё осталось прежним, зато я стал другим.

Старая информация из памяти переплетается с чувством нового, заставляя засомневаться в реальности происходящего.

Чёрный кот. Рваные обои в спальне. Охристый диван. Розовая лейка в родительской комнате. Кран в ванной. Педантично уложенная плитка. Пожилой холодильник. Соседская собака лает за стеной. Запомнившиеся привычнее детали остались прежними, но долгое отсутствие как бы подтёрло края. Скопированная реальность. Дублированные границы быта.

Я никогда не стану вчерашним собой. И это чувство новизны исчезнет, заново потерявшись в ежедневном повторении. Наше бесконечное затмение.

Есть редкие моменты пробуждения (не важно, происходят они во сне или в описанной реальности), когда стираются границы, отвечающие за мироощущение. Мы смотрим озадаченным взглядом вокруг себя. Да. Именно так. Мы смотрим, и память наша сопоставляет имеющуюся информацию с настоящим, находя схожие черты на 99,9 %, но при этом чувствуя чуть больше.

Вроде интуиции. Можно только предположить, что она и есть истинный орган восприятия, ушедший на третий план по странным стечениям обстоятельств эволюции, предоставив нам (безумцам) строить коммуникативные связи в искусственной среде, в так называемом сознании. И если это так (а я часто бываю в этом очень уверен), то весь наш Мир действительно попадает под выдуманное нами же слово: иллюзия. Или можно сказать еще точнее: симуляция.

Человек — постоянно зависимая единица. Настоящий помешанный, кому наскочила одна форма своей интерпретации. Тогда он решил выйти из общей системы. Ради чего? Только ради возможности провозгласить свою ветхую машинку местоимением «я».

Поэтому истина и невозможна. Её нельзя сказать словами. Каждое слово становится обманом и выдумкой. Самое настоящее и правдивое озвучивается тишиной и только ей. Я просто в этом уверен. По этой причине те немногие люди, которые смогли постичь правду — больше не хотят видеть отстроенные города. Не хотят ездить на машинах. И тем более не желают иметь с людьми ничего общего, ибо мы — воплощение того, что принято называть грехом.

Непривычное к зиме тело зябло без нескольких шерстяных одеял. Неокрепший организм маленького человека не должен выходить в мороз, рискуя подхватить серьёзную болезнь.

С превеликой радостью я принял новую форму заключения. Родители под боком. Телевизор. Компьютер. Что нужно подрастающему организму, который пока ни к чему не стремится?

Мои игры претерпели кое-какие изменения, усложнившись естественными выделениями. Меня это никак не расстроило. Просто чисто технически такая деталь привносила определённые трудности. Теперь нельзя было заниматься игрой, находясь в одежде.

Зато уединение в туалете (под молчаливым предлогом естественных нужд) или в ванной позволяли относительно быстро совершать манипуляции, одаривая дурную голову новой волной быстроисчезающей радости. В один из таких заходов случилось страшное открытие. «Место встречи» было назначено под горячим душем на вечер. Всё шло по плану. Преображенные и доступные прообразы одноклассниц замельтешили перед мысленным взором, раскрывая их действительную и додуманную красоту. Тогда секреты женского тела и механика были пока недоступны, поэтому картинки сексуального культа складывались в самобытной форме, которую теперь тяжело воспроизвести словами. Эти изображения в голове походили на некое поглаживание формы и самой мысли о непристойности, нежели о самом факте производимого действия.

В порыве страсти правая рука начала совершать резкие конвульсивные движения. Голова под горячей водой полностью потеряла контроль над реальностью, сосредоточившись на блажи. Намёки скорой кончины и пробуждения проклёвывались, как неожиданно боль пронзила с головы до ног. Словно что-то сломалось в мгновение ока. Рука инстинктивно пыталась протолкнуться вперёд, но безрезультатно.

Затуманенные глаза увидели достаточно страшную картину. Кожа оказалась натянутой, оголив наружу непонятное месиво.

Пульсирующая, в грязных разводах плоть мучительно ныла. Неужели ничего нельзя будет вернуть назад? И что тогда? Вызывать скорую, зашивать?

Мысли о порванной коже поднимали градус паники, заставляя погружаться в деконструктивные дебри. Осмотрев себя более подробно — крови не обнаружилось.

Время прониклось моей паникой, напоминая о долгом пребывании в ванной с включённой водой, что могло породить у близких лишние вопросы.

Дотронувшись рукой до месива, я испытал новый прилив боли. Девственный фрагмент кожи, рождённый под занавесом наслаждения, совсем не привык к ласкам, воспринимая даже дуновение за остриё ножа. Мысль отмыться отпала самым естественным образом. Теперь я просто пытался вернуться к состоянию «до».

Каждая новая попытка вызывала болезненный приступ. На раз девятый кожа опустилась на привычное место, скрыв на время и боль. Что делать с этим дальше — было пока непонятно.

Описанная сцена неприятна даже на слух. Ещё бы. Мелкий парень, которому никто не объяснил элементарного устройства тела. А теперь я, точнее он (тот мальчик из далёкого прошлого) испытывает огромный стресс.

Можно было обойтись и без таких подробностей, но тогда ни о какой полновесности картины не шло бы и речи. Тени всегда скрывают детали, которые чаще всего имеют центральное значение для понимания сути.

Выбора не было. Первоначальный страх спрятался, оставив о себе только смутное воспоминание. Проблема же осталась, перекочевав, правда, в раздел бытовухи, чем заняла мои мысли. Вполне неудивительная тенденция. Складывающийся педантизм, брезгливость и невозможность смириться с любой мелочью, которая «лежит не так» — тотчас погружали в раздрай, изрядно выматывая.

На следующий день, приблизительно в аналогичное время, я отправился в душ. Подобно солдату, отстранённо ступающему по бывшему полю битвы, я мужался изо всех сил. «Будет тяжело, — твердит про себя воин, — но я обязательно справлюсь» — думаю я. Да. Будет больно.

Средний напор воды. Умеренная температура. Никаких прелюдий. Остальные части тела подождут. Начинаю добровольную экзекуцию. Снова больно, но уже не так, как вчера. Причина в отсутствии возбуждения.

На этот раз удаётся полностью раскрыться. Часть меня в плохо пахнущем налёте. Сердцебиение усиливается, лицо краснеет. Дрожащей рукой мылю руку. Сейчас предстоит сделать то, что ещё долго будет отзываться в моих висках неописуемой болью.

Глубокий вдох. Заложенные уши. Шум воды на фоне. И мыльная рука, приземляющаяся ядерным грибом на пораженное место.

Очищение чаще всего — процесс болезненный. Каждая секунда — молчаливый крик. По щекам текут слёзы. Я продолжаю отмывать смрад с желанием искупить грех собственного невежества.

Это чистой воды опыт. Неподдельный. Искренний. Можно сказать: очередная черта, определяющая грубый переход.

«Нужно учиться на чужих ошибках» — говорят взрослые, не делясь этим «чужим». Логичней перефразировать в: «Учись на ошибках родителей», но их жизнь до статуса мама/папа умалчивается. Почему?

Стеснение говорить о естественных вещах? Страх, что ребёнок узнает что-то раньше положенного? Есть в таких опасениях толика смысла, но лучше рискнуть, чем вот так получать не просто опыт с оголённой нервной системой, а в буквальном смысле опыт, ради которого приходится резать себя по-живому. И в чём тогда мудрость своевремия?

Продолжаю тихо плакать, продолжая начатое. К слову, результат оправдывает вложенный труд. Словно мазут, выработанный тизоновыми железами, застоявшаяся слизь не хочет просто так отлипать от нежной кожи.

Сцена борьбы продолжается не больше минуты, но какая это была минута — объяснять, думаю, не стоит.

Тёплая вода смывает остатки мыла, оголяя отмытый фрагмент. На этот раз кожа легко поддаётся, укутывая боль в свои объятия.

Маменька интересуется, почему у меня заплаканный вид, получая заготовленный ответ про попавший в глаза шампунь.

С того случая во мне произошли необратимые изменения, ставшие причиной отказа от устаревших форм своего поклонения. Вынужденно повзрослевший маленький человек отказался от прежних забав, научившись заниматься классическим удовлетворением, но с переменами ушло и что-то когда-то особенно цепляющее. Некое чувство волшебства и таинства остались позади для того человека, придвинув его на ещё один шаг к систематической жизни обычного подростка.

Последний день Помпеи. Последний день существования «Дома Фавнов». И с каждым годом в сердце и в разум врывались фрагменты бетонных плит, металлических прутьев, выстраивая панельку с тараканами, пьяными лицами и тупоугольным счастьем. Действие ради действия. Добро пожаловать в Мир заводных механизмов.

Правильно ли прерывать повествование одного периода, перескакивая сразу на два года вперёд? Ответ на этот вопрос неоднозначный, где внимательному читателю подобный обрыв покажется элементарным недочётом, а человеку пишущему, переход не понравится исключительно из-за чужой руки, сделавшей этот самый прыжок.

Но ответьте мне вот на какой вопрос: стоит ли пачкать белые листы почём зря, даже если они электронные? Тем более, что дни последующих двух лет оказались небогаты на события.

Мне четырнадцать. Кудрявые локоны с парой седых волос. Неформальный внешний вид. Вызывающие большие «патрули», потершиеся джинсы с застиранным балахоном.

В «почтальонке» пачка сигарет с зажигалкой, блокнот для записей личных мерзостей, которые пока не кажутся игрой. Некоторые из сверстников рассказывают небылицы про то, как у них был первый секс. И хотя я догадываюсь, что эти лица говорят мне правду, но штамп чужого вранья помогает справиться с собственными неудачами.

На отдалённых (от реальности) частях головного пространства остались следы школы, посещавшийся только ради галочки. Прочие мысли спутались в стометровый клубок, вечно пытающийся затем быстро распутаться, только вот спешность напротив, затягивала узлы сильнее. В будущем такие придётся только резать.

На улице грязь. Немного снега. Замёрзшие коричневые ванны всё никак не хотят уходить. Я стою на общем балконе свечки, дрожащей рукой выводя очередной кривой стих. В пальцах левой руки вместе с блокнотом зажата тлеющая сигарета.

Не так давно мне причудилась собственная судьба, где поэтический профиль неотрывно и любовно смотрел прямо в глаза. Я вдруг поверил, что злой Бог выбрал мне проклятую участь, решив наказать за нежную и трусливую душу.

Также он создал и мерзкую погоду, благодаря которой я смог скрывать собственное уродство, печально думая о тёплых деньках, которые рано или поздно наступят. Тогда придётся бинтовать руку. Каждый год — одно и то же.

Человек, лишенный чувства такта снова вырисовывается в мыслях, представляясь мерзкой, такой естественной субстанцией. Он ничего не знает о Земле, а значит, не догадывается и о себе, как о части. Наши предки смогли создать для общества необходимые условия для сохранения и продвижения, но цена была высока.