История капли живой воды

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЗНАКОМЫЙ КАПЛЕ МАЛЬЧИК. ТОЛЬКО ОН ГРУСТИТ. ЭТО ВООБЩЕ ГРУСТНАЯ ГЛАВА

Полет на лапке перелётной утки, на минуту спустившейся к роднику и вновь припустившей в небо догонять свою стаю, продлился лишь несколько мгновений. «Ф-р-р!» – зашуршали крылья, и капля едва успела увидеть, что облако улетело куда-то на север, а стая уток тонким клином устремилась на юг. Соскользнув с утиной лапы, она вновь падала на землю.

Прямо на шляпку большого белого гриба.

Гриб стремительно приближался. Он казался огромным, как целая планета.

Планета по имени «гриб».

(А ведь может быть грибы так и думают. Они не похожи ни на животных, ни на растения, их даже выделяют в особое царство живой природы, которое ни то, ни се. И грибы, которые мы можем увидеть – вовсе не отдельные существа, а части огромной подземной грибницы, опутывающей целый лес. А ещё разные виды грибов, такие как плесень, живут в человеческих жилищах, селятся на голых скалах, и вообще обосновались во всех уголках Земли миллиард лет назад, задолго до животных и растений. Возможно, когда-нибудь они заявят о своих исключительных правах на нашу планету. Но пока грибы, к счастью, молчат.)

Капля, падая на шляпку гриба, разумеется, думала совсем о другом.

– Как удивительно! «Я» – это не я. А «Не я» – это целый мир, и я в нем растворяюсь.

Но почему тут так скользко? Фу! Это слизь!

И правда, на шляпке гриба долго не пофилософствуешь. Издали она кажется блестящей и красивой, но вблизи покрыта чем-то липким, как плохой клей. Гриб специально выделяет слизь, чтобы легче выходить из земли и не засохнуть, если вдруг станет жарко. Иногда, особенно у поганок, эта слизь бывает ядовита, но белый гриб не из таких. Он абсолютно съедобен.

– Очень вкусно! – заявил маленький бледный червяк, с хрустом прогрызший шляпку с той стороны и вылезший на поверхность рядом с каплей. – Достойный гриб.

– А ты понимаешь, что ты уже не ты? Что каждую секунду ты меняешься, становишься другим? – спросила у червяка капля.

– Разумеется. Я толстею.

– Да нет же, в философском смысле…

– Я не очень умный, – честно ответил червяк. – Я лучше ещё поем гриб. Ой! Нет! Кажется, грибники идут. Пока, я пополз.

Со стороны червяка это была совсем не глупая мысль. Не прошло и минуты, как гриб кто-то срезал старым ржавым ножом и бросил в корзину, на дне которой уже лежало несколько грибов с ярко-красными шапками – подосиновиков. Они пахли так сильно, что в корзину не умещался ни один другой запах.

Корзина качалась, её куда-то несли. Капля, от сотрясения переехавшая на ножку гриба, чувствовала мерное покачивание в такт человеческой походке, а вокруг неё происходила настоящая паника. По всей корзине метались мелкие жучки, ругаясь и выпрыгивая сквозь прутья.

– Ну что же такое, только сели поесть как следует, и опять эти грибники! – ворчали они.

В конце концов почти все жуки из корзины высыпались, и когда через пол-часа послышался скрип досок крыльца, в ней остались только самые объевшиеся и нерасторопные, забившиеся между прутиков до лучших времён. Где-то наверху над каплей послышался удивлённый мальчишеский голос:

– Ну, бабушка, ничего себе! Когда ты успела столько набрать?

– Кто рано встаёт, тому Бог даёт!

Корзина перевернулась, и грибы с мягким стуком высыпались на кухонный стол. Это была кухня уютного деревенского домика, в котором пахло печным теплом и старой бумагой. Рядом с каплей сновали сухие старушечьи руки, хватавшие грибы один за другим и чистившие их от налипшей грязи.

– Давай лучше, помоги мне!

Капля почувствовала, как к ней прикоснулась рука мальчика. Что-то в ней было знакомое.

Ну конечно!

Она уже когда-то чувствовала эту ладонь – правда, всего одну секунду, и сквозь толстую вязаную варежку, но узнала её безошибочно.

Это был тот самый мальчик, к которому она слетела с ёлки снежинкой на площади! Тот, да не совсем тот.

Прошло ведь немало времени с тех пор, и мальчик вырос, ему на вид было лет двенадцать, а может и побольше.

– Бабуль, смотри, это белый? – мальчик поднял гриб с каплей повыше, и она смогла хорошенько его разглядеть. Густые тёмные волосы, внимательные голубые глаза, тонкая улыбка на губах…

– Похоже, вырастет красавцем! – подумала капля. – Но почему он тут, в деревне, а не в городе? Не в школе? Ведь осень, все дети должны учиться…

– Да, белый! – услышала она голос бабушки. – У вас там, наверное, таких не будет. Ну ничего, будет что-то другое…

– Не хочу я туда уезжать! – с грустью сказал вдруг мальчик. – Зачем? Почему мама и папа улетели в эту Америку?

– Наверное для них так лучше. Наступает время, когда люди ищут перемен, что-то их срывает с места. Расселяет по свету, как семена деревьев. Это только грибы веками в одном месте растут.

– Но ты ведь почему-то не едешь?

– Я старая, кому я там нужна. Да и хозяйство не хочу бросать.

– А ты все продай, как они квартиру продали, и поезжай с нами!

– Нет, – печально ответила бабушка. – Мне не судьба. Я где родилась, там пригодилась, тут и умру.

– Ну почему же так?

– Я из другой жизни. Раньше все так и было заведено: рождались в деревне, женились, работали, рожали детей, и тут же на кладбище покой свой находили. Такой вот был круговорот. А теперь, видишь сам, от того круговорота полтора дома осталось. Молодые в город перебрались, а из города им целый мир открывается. И тебе он откроется ещё шире. Это, наверное, хорошо.

– Но мне так нравится у тебя, в деревне!

– И это тоже хорошо. Здесь наше с тобой начало. Но мир изменился, и жить в нем надо по-другому. Только о своей родине забывать нельзя.

– Я никогда не забуду! – прошептал мальчик. – Я обязательно к тебе вернусь.

– Может и вернёшься, а может и нет. Кто знает. Ты главное запомни, откуда ты, кто ты. Вот этот лес запомни, этот дом, эти запахи. Птичьи голоса запомни, грибочек этот белый. Пока помнишь, ты здесь. Сколько бы времени ни прошло, пока помнишь, ты тут, со мной. И никакие годы и расстояния нам не страшны…

Капля, слушая этот разговор, чувствовала, что снова становится горькой как слеза. «Время идёт лишь для тех, кто в темнице!» – повторяла она про себя, но все равно ей было грустно. Да и старинные часы-ходики на кухонной стене, шевеля усами-стрелками, со стуком маятника отмеряли не что-нибудь, а время. Человеческое время.