Воронье живучее

19

Еще в коридоре услышал Аминджон Рахимов частые, сильные звонки телефона. Он ускорил шаг и, чуть ли не вбежав в приемную, рывком поднял трубку:

— Я слушаю.

— Товарищ первый секретарь райкома, разрешите срочно прибыть вместе с начальником следственной тюрьмы, — прозвучал взоволнованный голос начальника районного отдела НКВД.

— Да, конечно, — ответил Аминджон, удивленный и непривычно официальной формой обращения, и взволнованным тоном: Султан Раджабович Курбанов был человеком невозмутимым, что называется, с железными нервами и всех районных руководителей, независимо от ранга, места и обстоятельств, называл по имени и отчеству.

Аминджон, как обычно, пришел за час до начала рабочего дня, чтобы без суеты, в спокойной обстановке, когда нет посетителей и молчит телефон, просмотреть кое-какие документы и материалы, подготовленные отделами. О его ранних приходах на работу уже многие знали, поэтому тревожили в исключительных случаях. Судя по всему, сейчас был именно такой случай. Наверняка произошло нечто чрезвычайное.

Так оно и оказалось — совершен побег из тюрьмы, бежал заведующий кишлачным магазином сельпо, арестованный за махинации с мануфактурой. Но не это привело Курбанова к Аминджону.

— Мы приняли необходимые меры для поимки преступника, — сказал он. — Однако при расследовании обстоятельств побега выяснилась одна немаловажная деталь. С вашего позволения о ней доложит товарищ Баев.

Аминджон перевел взгляд на начальника следственной тюрьмы. Тот стремительно поднялся, вытянул руки по швам. Бледный и осунувшийся, он не мог справиться с волнением, по его лицу то и дело пробегал нервный тик.

— Вольно! Садитесь! Здесь не тот кабинет, где положено стоять по стойке «смирно», — сказал Аминджон, заставив себя улыбнуться, чтобы хоть немного успокоить Баева.

— Садитесь, Петр Лукич, — сказал и Курбанов. — Докладывайте подробно.

— Есть! — ответил Баев и сел.

Он рассказал о том, что с неделю назад, точнее — шестнадцатого октября, поздно вечером, ему позвонил дежурный по городскому отделению милиции и попросил разрешить свидание или хотя бы принять для подследственного передачу от приехавшего на один день из Ташкента брата районного прокурора.

— Кого-кого? — не сдержался Аминджон. — Брата нашего районного прокурора?

— Так точно, — сказал Баев.

— Факт подтвердился, товарищ первый секретарь райкома, — с упором на два первых слова произнес Курбанов, и Аминджон, мысленно отметив и это, и подчеркнутую казенность обращения, напрямик спросил:

— Вы подозреваете участие прокурора?

— Не исключено, что побег связан с визитом его брата.

— Чем этот брат занимается?

— Мы запросили ташкентских товарищей.

Аминджон побарабанил пальцами по краю стола.

— Вы не исключаете и того, что прокурор мог знать о поступке брата? — снова спросил он.

— Да, — коротко ответил Курбанов.

«Что ж, может быть и так», — подумал Аминджон, и обращаясь к начальнику тюрьмы, уточнил:

— Вы потому и разрешили свидание, что прикрывались именем прокурора?

Баев поднял голову и сказал:

— Я виноват в нарушении инструкции. — Он не стал объяснять, что разрешил только принять передачу, состоявшую из двух лепешек и двух-трех килограммов гранатов и яблок. — Готов отвечать по закону, — прибавил он после небольшой паузы.

— Да не об этом речь, — махнул рукой Аминджон. — Какое наложить на вас взыскание, решит ваше непосредственное начальство. Я имею в виду другое: факт чинопочитания.

— Не понял, — глухо промолвил Баев.

— А если бы это был не брат прокурора или какого-нибудь другого руководящего работника, а, как говорится, простой смертный, вы пошли бы на нарушение инструкции? — сказал Аминджон, впившись в него взором.

Бледное как снег лицо Баева покрылось красными пятнами. Он рывком поднялся с клеенчатого кресла и произнес только одно слово:

— Да!

Аминджон опустил глаза.

— Извините, — сказал он после небольшой паузы.

— Разрешите быть свободным?

— Будьте у себя, Петр Лукич, я позвоню вам, — сказал Курбанов и, когда Баев вышел из кабинета, обратился к Аминджону: — Мы проведём соответствующее служебное расследование. В том числе и по горотделу милиции.

— А по прокуратуре?

В тоне, которым был задан этот вопрос, Курбанов уловил какую-то недомолвку и одновременно горечь и выжидательно посмотрел на Аминджона: не скажет ли он еще что-нибудь?

Аминджон правильно понял его молчание. Открыв сейф, он достал из него серую папку с бумагами, из которой вытащил сложенное треугольником письмо и протянул Курбанову. Это была жалоба на директора интерната в кишлаке Карим-партизан Нуруллобека Махмудбекова, который, как писали заявители — семеро родителей, — «обкрадывает детей, запускает руку не только в государственный карман, тащит еще и из колхозного амбара под видом, что детям будто бы того, что дает государство, не хватает. Наши дети недоедают из-за товарища Махмудбекова, так как он занимается воровством. Мы пишем это заявление на Ваше имя, товарищ Рахимов, так как начальник милиции и прокурор — друзья Махмудбекова, они иногда вместе выпивают и могут покрыть его, если Вы не прикажете им вывести жулика на чистую воду и не возьмете это дело под свой контроль».

— Получил вчера вечером, — сказал Аминджон, когда Курбанов вернул ему заявление. — Не знаю, как вам, а мне последние строки не дают покоя. Ведь это по существу выражение недоверия — и кому? Тем, у кого прежде всего нужно искать защиту и справедливость. Друзья! — саркастически усмехнулся Аминджон.

— Да, они приятели, — сказал Курбанов.

— А люди вон какие выводы делают. Неспроста ведь, а?

Курбанов промолчал.

— Неспроста! — ответил сам Аминджон. — Я, кажется, зря обидел вашего начальника тюрьмы, но, когда читаю такие вещи, — кивком показал он на заявление, — тоже становится не по себе. Кумовство и приятельство, чинопочитание, протекционизм и другие подобные явления — что может быть хуже? Поэтому я прошу вас, Султан Раджабович, провести самое строгое расследование как по факту побега из тюрьмы, так и по этому заявлению. Меня настораживает, что в обоих случаях замешано имя прокурора.

— А я хотел попросить вас вызвать его и спросить о брате, — сказал Курбанов.

— А что, это идея! Сейчас?

— Если располагаете временем.

Аминджон попросил секретаршу, которая только что пришла, соединить его с прокурором. Но телефон Бурихона не отвечал.

— Разыщите его, и, если свободен, пусть срочно придет, — сказал Аминджон, глянув на часы: было ровно девять.

В это время, не спросив разрешения, вошел председатель райисполкома Нурбабаев. Когда Аминджон познакомил его с заявлением и вкратце рассказал о происшествии, он покачал головой и тихо, как бы про себя сказал:

— Есть у него брат, Шерхон… Неужели докатился?

— Кто? Он или его брат?

— А вот, посмотрим… — ответил Нурбабаев.

Бурихон явился минут через двадцать, как всегда сияя улыбкой, в самом лучшем настроении, уверенный в себе и своей звезде. Аминджону он показался сейчас надутым и чванливым. Однако Аминджон тут же одернул себя, ибо не имел права поддаваться настроению и личным ощущениям. Тем не менее хмурый взгляд выдал его, и Бурихон насторожился. Натянутость почувствовал он и в тоне, которым ответили на его приветствие Нурбабаев и Курбанов.

Согнав с лица улыбку и приняв озабоченный вид, Бурихон сел на клеенчатый диван и спросил, что случилось. Ему сказали о побеге завмага из тюрьмы и о том, что это ЧП связывают с визитом его брата Шерхона. В душе Бурихона поднялась целая буря. На какое-то мгновение он испугался до темноты в глазах, однако быстро овладел собою и после недолгой паузы с обидой и возмущением спросил:

— Это что, допрос?

Ему никто не ответил. Тогда он сказал, что если на него пали столь чудовищные подозрения, то он сам и обратится к прокурору области и даже республики с просьбой назначить служебное расследование. Ибо не видел брата уже четыре года. Побег уголовника, находящегося под следствием, — это действительно чрезвычайное происшествие, но прокурор не отвечает за него, а, наоборот, обязан привлечь к ответственности лиц, допустивших преступную халатность.

— Ты не горячись, спокойнее, — остановил его Нурбабаев. — Ты знал, что Шерхон приезжал?

— Я уже говорил, что не видел его четыре года.

— Неужели он не заглянул домой? Даже мать не проведал?

— Если бы заглянул, я знал бы. Не мать, так сестра или жена сказали бы, — ответил Бурихон и вскричал: — Ваше недоверие оскорбительно!

— Ладно, — сказал Аминджон, — не стоит пока делать вывод. Ознакомьтесь с этим, — и он протянул Бурихону завление на Нуруллобека.

Еще не дочитав до конца, Бурихон воскликнул:

— Чудовищно! Я открою дело.

Аминджон и Курбанов быстро переглянулись. Нурбабаев усмехнулся:

— На своего дружка заведешь дело? — И, встретившись с недоуменно-настороженным взором Бурихона, сказал: — Ты дочитай до конца. Выпиваете вместе.

— Клевета! — буркнул Бурихон, глянув в конец заявления.

— Вот это ты напрасно, — покачал головой Нурбабаев. — Выпить ты любишь и пьешь, не зная меры. Рассказывали, как гулял на празднике Мулло Хокироха. И ты, и Абдусаттор с Хайдаром, и Нуруллобек. Здесь же, в Богистане, закатили пир. Мало, видать, выпили в кишлаке. А что вы с Нуруллобеком — друзья, так это видно и по тому, что твои дети бесплатно учатся у него в интернате.

Бурихон пожал плечами и сказал, что в советских школах учат бесплатно, он впервые слышит о необходимости платить за обучение своих детей. Однако ирония была неуместна, и он это понял, да и глупо было отвечать подобным образом, все равно что играть хвостом льва. Но, как говорится, слова, слетевшие с языка, не утаить, и Бурихону осталось лишь выругать себя в душе.

Аминджон, увидев, как он густо покраснел, подумал: есть, значит, еще совесть, и, заключая разговор, сказал:

— Краска на вашем лице убедительнее ваших речей. В истории с братом разберется товарищ Курбанов. Если причастен, получит по заслугам. Вам, видимо, тоже не избежать наказания: не за брата, так за то, что бесплатно держите своих детей в интернате. Государство открыло интернат для детей из малообеспеченных семей, в первую очередь — потерявших кормильцев. Как вам совесть позволила пристроить туда своих? Извините меня, но это попахивает злоупотреблением служебным положением, если не больше. Султан Раджабович, — обратился Аминджон к Курбанову, — я прошу вас выяснить, кто еще из руководящих работников района запятнал себя этим.

— Хорошо, — кивнул Курбанов.

Бурихон вскинул голову.

— Вы отстраняете меня от расследования? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Пока нет, — сказал Аминджон. — Действуйте в пределах своей компетенции. Но раз заявление адресовано райкому, мы обязаны рассмотреть его объективно, невзирая на лица. Товарищ Курбанов будет осуществлять контроль в качестве члена бюро райкома партии. У меня все.

— А я хочу добавить, что надо быть разборчивее в связях и кончать пьянствовать, — сказал Нурбабаев. — По-моему, это несовместимо с должностью прокурора.