Воронье живучее

2

Осень 1946 года. Поздний вечер.

Мулло Хокирох шел с тяжелым мешком на плече по темной улице кишлака и вдруг повстречался с председателем колхоза тетушкой Нодирой. Несмотря на мрак, тетушка Нодира узнала старика.

— А, ака Мулло, не уставать вам! — приветствовала она его и, приблизившись, спросила: — Что за хлопоты в столь поздний час?

Мулло Хокирох опустил мешок на землю и перевел дух.

— Сегодня, — сказал он, — приходил заведующий интернатом, жаловался, что нет риса. Вот несу немножко из припасов старухи. Если сироты сыты, сыты и мы.

— А из колхозного амбара нельзя было дать? Есть же у нас рис!

— Вас не было, и, когда вернетесь, не знал. Подумал, а вдруг нагрянет ревизия, выйдет неприятность…

— Неужели же из-за пуда риса возникнут неприятности, да еще у такого расчетливого и осторожного человека, как вы? — улыбнулась тетушка Нодира. — Возвращайтесь-ка со своим мешком домой. Пусть заведующий приходит утром в контору, оформит документы и получит со склада.

— Если позволите, лучше я сейчас отнесу. Чтоб детишкам на завтрак…

— Ох, и жалостливый вы человек! Да ладно, воля ваша, — проговорила тетушка Нодира и помогла старику взвалить мешок на плечо.

Он растворился во тьме.

Кто не назовет Мулло Хокироха великодушным, милосердным и щедрым! Слух о его великодушии и добрых деяниях гуляет по всему району. Идет к нему за помощью и стар и мал. В военное лихолетье, когда большинство сильных работящих мужчин ушли на фронт, во главе колхоза стали Мулло Хокирох и вот эта женщина — тетушка Нодира. Благодаря их усердию колхоз не захромал и не отстал, удержался в числе передовых хозяйств района. Мулло Хокирох и тогда был завскладом, и сейчас. Однако ни бригадиры, ни заведующие фермами не обходятся без его советов. Частенько на собраниях брал он бразды правления в свои руки и решал вопросы деловито и быстро.

Мулло Хокирох — невысокого роста, приземистый и тучноватый, с короткой шеей и большой плешивой головой. Глаза миндалевидные, узкие и раскосые, брови короткие, нос большой, бородка и усы аккуратно подстрижены, лицо светлое, чистое, с легким румянцем на щеках. Всегда улыбчивый и приветливый, с тихим, чуть ли не смиренным голосом, он и в движениях какой-то округлый, плавный и мягкий. Сам никогда не суетится и суетливых не любит.

Правда или нет, но говорят, что однажды, когда Мулло Хокирох принимал на складе пшеницу, ему сообщили, что в доме у него пожар — загорелось сено на крыше коровника. Мулло Хокирох даже бровью не повел, ответил, что примет товар и придет. А пшеницы — целая машина, и, лишь после того, как всю разгрузили и подписали все акты, наряды, он закрыл и запечатал двери амбара и не спеша зашагал домой. Соседи, слава богу, давно уже потушили пожар, и урон от огня был не слишком велик.

Казалось, нет у этого человека ни забот, ни печалей. Нет и не может быть и врагов. Но в райком и прокурору несколько раз поступали жалобы: его обвиняли в воровстве. По этим сигналам в колхоз направлялись комиссии и ревизии, они работали по неделе, по две и, проверяя, как говорится, все пропускали через сито. Однако ничего порочащего не находили, и в результате слава Мулло Хокироха как человека честного и благородного возносилась на новую высоту. Что касается тетушки Нодиры, то она и верила ему, и сомневалась в нем, но никогда своих подозрений не высказывала и давала на старика хорошие характеристики.

Мулло Хокирох регулярно читал газеты, слушал радио, проявлял горячий интерес к лекциям и беседам заезжих агитаторов, задавал вопросы и делился своими соображениями, выступал на митингах, одним из первых подписывался на государственные займы. Вместе с тем он знал наизусть и коран и при случае читал безупречно. Говорят, что он не пренебрегает и ритуалами, совершает намаз и держит рузу, однако никто ни разу не видел его на молитвенном коврике и никто не мог представить, как он умудряется поститься.

У Мулло Хокироха обширный двор и просторный дом. Кишлак, в котором он живет, носит имя Карима-партизана, отца председателя колхоза тетушки Нодиры. Карим-партизан был бесстрашным борцом за советскую власть. В годы басмачества геройски бился с врагами и пал от руки предателя, который ночью пробрался в дом и нанес спящему богатырю смертельные раны, осиротив его двенадцатилетнюю дочь. Девочка, к счастью, пошла в отца, оказалась такой же смелой и храброй. Оставшись одна, она не пала духом, окончила школу, училась в столице, стала агрономом. Незадолго до войны ее избрали председателем колхоза. Кишлак прежде назывался Хазрати Мазор — «Святая обитель» (на холме близ него стоит древняя гробница), но потом его назвали именем их земляка, героя Карима-партизана.

Вернемся, однако, к рассказу о Мулло Хокироке, который живет в этом кишлаке и сумел прославиться своими благодеяниями.

Мулло Хокирох — это его прозвище. Мало кто помнил, как нарекли его при рождении, везде, во всех документах писали: Мулло Хокирох, сын Мулло Остона. Даже близкие не знали, что это прозвище связано с его пребыванием в Самарканде. В те времена вся родня Мулло жила не в этом кишлаке, а в другом, что пониже. И по существу владела этим маленьким живописным селением, так как ей принадлежали все окрестные поля и луга. Главу семейства, отца Мулло Хокироха, звали Азиз-мерган — охотник Азиз. Как только началась коллективизация, он примкнул к басмачам, некоторое время бесчинствовал в округе, но в конце концов вместе с другими бандитами был вынужден сдаться отряду Карима-партизана.

Азиз-мерган поклялся, что больше никогда не пойдет против советской власти и что, если ему позволят, будет заниматься только охотой и воспитанием детей. Ему поверили, разрешили охотничать. Детей у него было трое: два сына и дочь. Старший сын, Самандар, совсем не походил на отца. Его обучал ученый мулла, и он вырос кротким, богобоязненным. Но поговаривали, что именно этот тихоня, смиренный Самандар, не одобрил раскаяния отца и всячески подбивал его свести счеты с Каримом-партизаном. Однако отцу надоела басмаческая жизнь, и он предпочитал стоять в стороне от мирских забот. Между отцом и сыном происходили частые стычки, распри становились все глубже и острее, и однажды Самандар исчез из кишлака. Отца эта потеря не задела, а другие и подавно забыли, что был такой человек. Младший сын Азиза-мергана, Дадоджон, в то время только начинал учиться, он ходил в начальную школу, открытую в кишлаке. Дочь была старше Дадоджона, ее выдали замуж в верхний кишлак, который тогда еще назывался Хазрати Мазор.

Азиз-мерган продолжал жить охотой, пока однажды не сорвался с высокой скалы. С трудом отыскали его труп и привезли в кишлак. Пошел слух, что дело тут нечистое: не мог, дескать, такой ловкий и искусный охотник, как Азиз-мерган, свалиться в пропасть. Одни говорили, что он все время чего-то побаивался, устал жить в страхе и решил свести счеты с жизнью; другие предполагали, что его прикончили старые дружки — басмачи. Однако твердо никто ничего не знал, тайну своей смерти Азиз-мерган унес в могилу. Похоронили его как подобает, выполнили все ритуалы, обряды и, оплакав, с течением времени забыли, тем более что жена и младший сын, едва сняв траурные одеяния, переехали к зятю в верхний кишлак…

А в один из дней в кишлаке вдруг объявился Самандар. Обликом и одеждой он смахивал на муллу. Был тих и кроток, ходил с опущенной головой, словно постоянно предавался раздумьям и бренности сущего. Когда его спрашивали: «А, мулла Самандар, что с вами? Где вы были?» — он тихим, елейным голосом отвечал: «Не называйте меня муллой Самандаром, я не мулла, а мулло[5]. В благословенном Самарканде я был послушником у одного святого человека, и он меня учил, что люди обращаются в прах, дорожную пыль — хокирох, и поэтому, пока пользуются благами мира, их назначенье — творить добро. Он одарил меня прозвищем Хокирох. Да, теперь я подобен пыли дорожной, и имя мое отныне Мулло Хокирох».

Люди удивлялись, недоумевали, поражались: у басмача Остона такой сын!

Да, Самандар преобразился. Стал совсем другим человеком. Видимо, с ним что-то случилось, ибо нельзя так измениться, не пережив какое-нибудь страшное потрясение.

Те, кто так думал, не ошибался. Жизнь Самандара, воспитанного в старых традициях и представлениях и с самого начала ненавидевшего новую жизнь, ее законы и порядки, вдруг повисла на волоске, ему угрожала смертельная опасность. Басмачи, которые всячески искушали Самандара и подстрекали его на ссоры с отцом, требуя, чтобы он уговорил Азиза-мергана вернуться в их ряды, видимо, потеряли терпение и принялись открыто его запугивать. Они дали ему в руки нож и приказали заколоть Карима-партизана. Но он не сделал этого — не сумел. Он спустился с гор в кишлак, пришел к своему наставнику мулле и открылся ему.

— Я боюсь убивать партизана и боюсь, что они убьют меня, — сказал он, опустив глаза.

Ученый мулла велел выбросить из головы мысль об убийстве Карима-партизана и сказал, что глупо выступать против советской власти. Советская власть прочна и крепка, это народная власть, и поэтому ее не свалить. Уцелевшие воры только и способны на то, чтобы проливать кровь невинных. Нужно немедля порвать с ними, ибо погубят душу и тело, да и самим-то им осталось недолго гулять, не сегодня-завтра всех переловят и уничтожат.

— Совет такой: поезжай в Самарканд, — заключил мулла беседу. — Там есть у нас просвещенный друг, он станет тебе защитником и наставником. Таким образом ты избежишь мести воров, а заодно поучишься уму-разуму, станешь человеком…

Самандар с радостью ухватился за этот совет и, взяв у муллы рекомендательное письмо, отправился в Самарканд. Там, на окраине города, близ мавзолея Ходжи Ахрора, он разыскал дом «просвещенного друга» и нашел в нем приют. Нового наставника звали Исоходжа, он был племянником одного из настоятелей мавзолея Ходжи Ахрора и работал в краеведческом музее.

Помня советы своего первого учителя, Самандар внимал каждому слову Исоходжи, откровенно, искренне и добросовестно прислуживал ему, точно выполнял все его поручения и указания. На первых порах Исоходжа предписал ему: со двора без его ведома не отлучаться; с соседями не общаться и вообще не заводить никаких знакомств; кончив хлопоты по дому, садиться за книги и читать, читать, читать… А книги были, как ни странно, не религиозные, а светские; одни на турецком языке, другие на узбекском и на фарси, сборники назидательных рассказов и поучительных историй, советов и наставлений…

Исоходжа жил бобылем. Жена и дети покинули его, порвали все отношения. И вечера старик отдавал Самандару. Начитанный и красноречивый, он мог говорить часами.

— Самое главное — уверовать, — наставлял он Самандара, — и повсюду, всегда, ежечасно и ежесекундно носить в сердце и повторять в душе слова молитвы. Бог вездесущ и всевидящ, он всюду услышит нашу мольбу, не оставит в нужде и отчаянии. Терпение приносит сокровища, нетерпение — страдания. Человек должен жить в гармонии со временем и его условиями. Приспосабливаться к обстоятельствам и творить свое. Будь скромным, скромным и скромным! Откинь тщеславие, старайся, вопреки всему, демонстрировать свою доброту, не скупись на жалость, старайся всем внушить, что ты — лишь дорожная пыль с их ног, не стесняйся! Пусть уверуют, что дела твои беспорочны, и живи хорошо, красиво… Сперва протяни руку помощи ближним, друзьям и товарищам, потом всем другим. Все, что можешь, используй. Умно, ловко, умело льсти! Заискивай перед нужным человеком, кружи ему голову славословиями, угождай — все допустимо! Лесть и угодничество — это такое оружие, перед которым мало кто устоит. Но надо это делать умеючи, чтобы не бросалось в глаза. Нельзя недооценивать людей, прежде чем на что-то решиться, поставь себя на их место, взвесь, как бы поступил или что-то воспринял ты. Если нужно, дай взятку! Не скупись, рубль обернется сотней. Но это тоже искусство, и мой совет тебе — учись давать взятку. Я преподам тебе урок. Взятка может спасти тебя от многих бед. Взятка укоротит язык злопыхателей, приручит недоброжелателей, обратит в твоих радетелей самых заклятых врагов. Только помни, что власти строго наказывают и того, кто дает взятку, и того, кто берет. Помни и будь осторожен, давай и бери, но старайся не попадаться!..