Воронье живучее

Подобные беседы, нотации и советы открыли Самандару глаза на изнанку жизни. Парень не промах, изворотливый и смышленый, он прочно усвоил уроки и постепенно превзошел своего наставника: подмечая промахи учителя, он никогда не говорил ему о них. Он фиксировал эти ошибки в памяти, чтобы не только не повторить их, но и при случае обратить их против своего друга.

Спустя три года звезда наставника закатилась, Исоходжа попался как вор, его уличили в хищении музейных ценностей. Хотел откупиться взяткой, не вышло. Наоборот, к одному преступлению присовокупили другое, осудили по двум статьям. Самандар вовремя унес ноги из дома Исоходжи и вернулся в кишлак, объявив себя Мулло Хокирохом. Он был уверен, что ему не грозит столь бесславный конец, — он будет действовать хитрее и изощреннее.

До организации колхоза Мулло Хокирох занимался тем, что писал за людей по их просьбам письма и заявления. Никому не отказывал, всем был рад услужить, и ему стали платить доверием. Сумел завязать дружеские отношения с Каримом-партизаном, бывал у него дома, помогал по хозяйству. В ночь убийства героя Мулло Хокироха случайно не оказалось в кишлаке: уехал с зятем в город. Когда же вернулся и услышал про злодейство, поднял такой плач, что всем показалось — лишится от горя рассудка. Искренность и неистовость его переживаний растрогали людей и запомнились.

После организации колхоза Мулло Хокирох был назначен сперва секретарем сельсовета, а потом заведующим складом.

Да, стар и млад уважали его за обходительность, доброту и щедрость, превозносили его благородство. Находились, однако, и такие, у которых он вызывал неприязнь, недоверие и которые с сомнением смотрели на его дела. Не лежала к нему душа у колхозного кузнеца Бобо Амона. Всякий раз, когда в кузнице заговаривали о благодеяниях Мулло Хокироха, Бобо Амон мгновенно выключался из разговора. Выхватывал из горна кусок раскаленного железа, швырял его на наковальню и бил молотом остервенело, сильно и часто, словно срывая злость, и раздраженно покрикивал на учеников:

— Эй, Касаи, шевелись!.. О, Бако, поворачивайся!.. Эй, спите, что ли?!

Но он никогда никому не говорил, что терпеть не может Мулло Хокироха и что тошно слушать, как поднимают эту «дорожную пыль» до небес. Если спрашивали его самого, что за человек Мулло Хокирох, плохой иль хороший, он или молча пожимал плечами, или говорил, что не знает, может, и хороший.

Не любил Мулло Хокироха и бригадир первой бригады Адхам Рахматов, теперь уже покойный — мир праху его, он не вернулся с войны. Адхам не скрывал своей враждебности и не раз говорил тетушке Нодире:

— Опасайтесь этого «доброго человека», сын басмача-убийцы никогда не станет другом нам, беднякам. В делах он мастак, но душою черен!

Тетушка Нодира выслушивала его, а потом, улыбнувшись, отвечала:

— Сын за отца не ответчик! Мулло Хокирох — хороший работник, в колхозе его все уважают, и у вас нет ни одного факта против него…

Бригадиру оставалось лишь вздыхать. Но он следил за Мулло Хокирохом и при каждом удобном случае старался уколоть. А Мулло Хокирох, наоборот, не сказал о нем ни одного дурного слова, везде расхваливал его, словно не только не боялся, но и не замечал враждебности бригадира. Однако в самом начале войны Адхам получил из военкомата повестку и ушел на фронт одним из первых.

Да, многое мог Мулло Хокирох…

Но в этот поздний осенний вечер 1946 года, после встречи с тетушкой Нодирой, на душе у него стало смутно.

Слегка согнувшись под тяжестью мешка с рисом, Мулло Хокирох медленно брел по направлению к детскому дому, открытому в кишлаке в годы войны, и бормотал под нос:

— Нехорошо получилось. Плохо, что встретилась Нодира.

Увидев ее, он растерялся — никак не ожидал, что тетушка Нодира вернется в этот вечер из райцентра. Ведь шофер сказал, что она останется в Богистане, что совещание затянется до полуночи. Уходя из склада домой, уже запирая его, Мулло Хокирох вдруг вспомнил: «Старуха говорила — риса почти не осталось» — и решил прихватить пуд за счет детдома, а столкнувшись неожиданно с председательшей, сказал, что несет в детдом из припасов старухи. Да, растерялся. Чепуху брякнул, вздор! Если Нодира пожелает, то может прицепиться к этим словам и взять за горло, раздуть дело, которое не так-то легко прикроешь. Надо же ляпнуть такое: из запасов старухи, а?! Из каких запасов? Откуда они? В каком доме, у какого колхозника нынче можно найти лишний пуд риса? Задай председательша эти вопросы, как бы изворачивался? Нехорошо получилось… К счастью, не обратила внимания. Назвала его жалостливым человеком, не съязвила, нет, от сердца сказала. Вряд ли вспомнит об этом случае. Но все равно надо, чтобы завдетдомом пришел утром в правление и выписал рис.

Мулло Хокирох мог теперь идти домой, однако направился в интернат и, слава богу, нашел заведующего, своего питомца Нуруллобека, на месте, в кабинете.

— Возьми этот рис, утром рассчитайся!

— Какой рис?

Мулло Хокирох объяснил и прибавил:

— А теперь вставай, поспешим домой, я пригласил кой-кого, есть разговор.

Нуруллобек зашагал рядом с ним.

Не просто большой — огромный, с двумя дворами, дом Мулло Хокироха, достроенный им года четыре назад, находился недалеко, через улицу, у самой околицы. Усадьба стояла на возвышенности и даже темной ночью была видна издалека. Оттуда все явственнее доносился шум ветра, теребившего последнюю листву. Идти и молчать было тягостно, и Нуруллобек не выдержал.

— А что за разговор? — спросил он.

— Твой друг Дадоджон приезжает, — ухмыльнулся Мулло Хокирох. — Демобилизовали его, едет с почетом, в орденах!

— Ну да? — удивился Нуруллобек этой неожиданной вести и, не зная, что сказать, добавил: — Я не слышал… Когда сообщил?

— Абдусаттор узнал сегодня утром в военкомате, позвонил в колхоз. А мне две ночи назад он приснился, и мы решили со старухой, что как только придет известие, соберем своих людей, посоветуемся…

— Значит, Бурихон тоже будет? — вырвалось у Нуруллобека.

Мулло Хокирох ответил не сразу. Он слышал, что Нуруллобек не прочь жениться на сестре Бурихона. Но это противоречило планам Мулло Хокироха. Поэтому, помедлив, он сказал:

— Наверное, будет, обещал… Но ты, сынок, лучше послушайся моего совета, откажись от своей затеи. Бурихон не выдаст за тебя сестру, да и сама сестра… как ее, Шаддода-бону, за тебя не пойдет. Насильно мил не будешь. Зачем тебе это? Можно ведь и надорваться.

— Хорошо, я послушаюсь вашего совета, — смиренно произнес Нуруллобек и, подавив вздох, добавил: — А сейчас прошу вас, отпустите меня домой, я…

— Нет! — перебил Мулло Хокирох. — Я специально веду тебя на это собрание, чтобы ты знал, о чем речь. Ты мне не чужой, а близкий, почти что родной, и станешь родным Дадоджону! Ты должен помочь своему другу. Парень он еще молодой и неопытный, возвращается с разорительной войны, горд, конечно, и рад — победитель. И мы рады и счастливы. Но разве знает он, что делается здесь, как тут живут? В голове у него наверняка ветер, пустые мечтания, как пусты и карманы. Гонору много, а жить не умеет. Надо помочь ему встать на ноги.

— По-моему, вы преувеличиваете, — сказал Нуруллобек. — Во-первых, мой друг не из легкомысленных и не глуп, а насчет гонора, так у него есть на то основание, сами сказали: победитель! Война дала ему и жизненный опыт, и лейтенантское звание, и ордена, перед ним все двери откроются, получит любую работу, какую захочет.

— Допустим, допустим! — произнес Мулло Хокирох и прибавил шаг. — Не отставай. Сейчас обсудим.

Нуруллобек нехотя вошел следом за ним во двор.

Внешний двор больше напоминал обширный, хорошо ухоженный сад. Среди деревьев виднелись длинный навес, хлев и сараи. Из жилых помещений здесь была лишь просторная мехмонхона — комната для приема гостей — с прихожей и чуланом. Там уже кто-то находился: из окон струился свет.

— Ага, собрались, — удовлетворенно заметил Мулло Хокирох.

Мехмонхона была аккуратно прибрана, вдоль стен расстелены мягкие стеганые одеяла и курпачи[6]. Все три двери, чтобы не выпускать тепло, плотно прикрыты. Около средней двери, ведущей в чулан, сидели на курпачах и пили чай прокурор района Бурихон и начальник милиции Абдусаттор. Услышав шаги в прихожей, они разом отставили пиалки и, едва открылась дверь, вскочили на ноги: Мулло Хокироху почтительно поклонились, с Нуруллобеком поздоровались за руку.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! Прекрасно, что выбрались! — весело усмехнулся Мулло Хокирох. — Я немножко задержался, вот Нуруллобек плакался, что у его сироток кончился рис, а я вспомнил, когда уже закрывал склад, отнес ему пуд риса и вот притащил сюда его самого.

Нуруллобек натянуто улыбнулся, резанула мысль: «Этот человек врет даже своим». Мулло Хокирох, словно услышав, тут же сказал:

— Этот парень никогда не верит мне, считает, что я вру, так, может быть, вы ему скажете, приезжает Дадоджон или нет?

Гости подтвердили, что Дадоджон демобилизовался и едет домой.

— Очень хорошо, — произнес Нуруллобек, стараясь ничем не выдать раздражения, — вернется мой друг — закатим пир.

— Вот об этом мы и поговорим! — сказал Мулло Хокирох. — Что-то Хайдара нет, где он мог задержаться?

— Появится, — махнул рукой прокурор. — Он парень верный.

— Ладно, вы посидите, потолкуйте, я сейчас… — сказал Мулло Хокирох и, покинув мехмонхону, позвал: — Ахмаджон, эй, Ахмаджон!

Кто-то откликнулся не то с сеновала, не то из хлева, но Мулло Хокирох не стал дожидаться и пошел во внутренний двор.

Гости вновь занялись чаепитием. Нуруллобек взялся разливать чай. Сам он почти не пил и в беседе не участвовал, сидел и молчал. Его терзали горькие думы.

Бурихон — ровесник Нуруллобека, но надменный взгляд, горделивое и кичливое выражение лица, дорогой костюм делали его значительно старше. Глаза у него большие, карие, но взгляд холодный, брови узкие, нос хрящеватый, острый, а губы толстые, мясистые, лилового цвета. Удлиненное лицо тщательно выбрито. Скоро два года, как он стал прокурором района. Стал, разумеется, при тайном содействии Мулло Хокироха. Ведь не зря же Бурихон избрал Мулло Хокироха своим поводырем и пляшет под его барабан, не делает и шагу без его подсказок и советов. Да, этот дом — средоточие многих тайн, и мало кто посвящен в них. Отсюда, вот из этой мехмонхоны, скромный Мулло Хокирох, как искусный волшебник, взмахом своей чародейной палочки открывает все нужные двери, убирает все препятствия и ломает преграды.

Вот и Абдусаттор привязан к Мулло Хокироху, словно к родному отцу. Что может связывать их? Абдусаттор — человек грубый, дерзкий и недалекий. Правда, в молодости он вместе с покойным отцом храбро воевал с басмачами, рисковал жизнью, но на этом его заслуги и кончаются. Не желая учиться, он с трудом дослужился до капитанских погон и занял место начальника отделения милиции. И вдруг взлет — начальник всей районной милиции! Говорят, он обязан этим первому секретарю райкома партии Аминджору Рахимову. Рахимов работал до войны директором Богистанской средней школы и дружил с покойным отцом Абдусаттора. Потому-то теперь и шепчутся, будто новый секретарь выдвигает на должности близких себе людей. Но если бы кто-нибудь набрался терпения и стал распутывать клубок связей, он наверняка увидел бы, что конец ниточки — в руках Мулло Хокироха. Скромный, занимающий незначительную должность человек пустил в ход свои чары, махнул волшебной палочкой — и Абдусаттор стал начальником милиции. В присутствии Мулло Хокироха не остается и следа от его грубости и дерзости, он послушен и покорен старику. Велел Мулло Хокирох приехать сегодня — бросил все дела и примчался.