Воронье живучее

1

Лето в Богистане не очень жаркое. Обилие вод — родников, ручьев и речушек, — сады и рощи смягчают зной. Должно быть, влияют на климат и горы. Будто высокой стеной окружают они район с трех сторон — с юга, востока и запада. Столкнувшись с этой стеной, горячие южные вихри, страшные суховеи теряют силы и пыл и стекают в долину приятным ласковым ветерком. Бывает, конечно, жарко, особенно в июле и августе, когда поспевают фрукты, но ощущения изнуряющего пекла нет.

Вот и теперь в разгаре июль, солнце печет вовсю, а в кабинете председателя райисполкома Нурбабаева совсем не душно; за распахнутыми окнами — густой тенистый садик, и оттуда веет прохладой и свежестью. За длинным столом уже не первый час сидят друг против друга двое мужчин. Нурбабаев, человек лет пятидесяти, с проседью в волосах, внимательно слушает недавно избранного первого секретаря райкома партии Аминджона Рахимова.

Нурбабаев — уроженец здешних мест, председательствует пятый год. Сдержанный, рассудительный, он знает в районе чуть ли не каждого и с каждым умеет ладить. Вот только образования ему не хватает, он, как говорится, выдвиженец. Сперва партизанил, устанавливал советскую власть, затем работал в профсоюзных организациях, был председателем сельсовета.

— Три дня я ездил по району, знакомился с колхозами, — продолжал между тем Аминджон, — в общем, колхозы неплохие, хотя война сильно сказалась… Особенно тягостно в колхозах «Свобода» и «Первое мая». Люди жалуются на руководителей, говорят, что те только и думают о своем животе да удовольствиях, транжирят общественное добро. У обоих, слышал, по две-три жены. Неужели правда?.. И религия снова корни пустила. Чем только занимаются коммунисты?!

Нурбабаеву казалось, что Аминджон взваливает вину на его плечи, и, удрученный, он попытался оправдаться:

— Хорошие-то кадры ушли на войну. А мы что ж, мы тоже отдавали все помыслы и заботы войне и армии. Лишь бы обеспечить фронт… Ваш предтеча был человек неплохой, но хилый. Болезнь его изводила. То легкие отказывали, то жар поднимался. А он все на ногах переносил, очень беспокойный был, нервный. Некоторые типы пользовались его состоянием, обделывали свои делишки. А если я говорил о своих подозрениях, кричал на меня. Ведь я ему об этих раисах[1] из «Свободы» и «Первого мая» все уши прожужжал. Но наш секретарь-ноль внимания: эти хапуги задания раньше всех выполняли. Черт их знает, какими путями, но — выполняли. Правда, иной раз секретарь вправлял им мозги, крыл на чем свет стоит, да что толку? Таким типам брань что мертвому припарки… — Нурбабаев вздохнул и прибавил: — Многие члены бюро побаивались его раздражительности: взвинтится — удержу не знает. Не щадил ни себя, ни других.

— А что прокурор, милиция, суд? — снова чуть повысил голос Аминджон.

— Нынешний прокурор работает всего-навсего пять или шесть месяцев. Молод еще, прежде был помощником, потом следователем… Не знаю, правда или нет, но говорят, будто из-за этих раисов из «Свободы» и «Первого мая» погорел бывший прокурор. Они донесли на него. Факты, к сожалению, подтвердились. На бюро райкома мы были вынуждены объявить ему выговор. Потом его отозвали в центр и поставили его бывшего ученика Бурихона. Ну, а милиция, она без санкции прокурора арестовать не имеет права…

— А что за человек этот новый прокурор?

— Да вроде бы неплохой, работает энергично. Вывел на чистую воду нескольких жуликов в колхозах и на фермах, их осудили. Взялся, кажется, разоблачать и раисов из «Свободы» и «Первого мая», дай-то бог!.. Выпить только не прочь…

— А вот это плохо! — сказал Аминджон. — Выходит, мы с вами должны контролировать этих людей, но умело, конечно. Да-а, много предстоит сделать… Я прошу вас ничего не скрывать от меня, не бойтесь обидеть, высказывайте все свои соображения. Район хороший, народ работящий. Есть все условия, чтобы восстановить и развивать хозяйство, надо только людям помочь. Знаете, я увер…

В это мгновение в коридоре раздались шум и топот. С треском распахнув дверь, в кабинет влетел рослый колхозник.

— Есть тут, кто выслушает трудящегося человека?! — гневно выкрикнул он гулким басом.

— Что стряслось? Чего расшумелся, Ульфат? — спросил Нурбабаев.

— Попробуй не шуметь, если не дают ни работать, ни жить! — воскликнул Ульфат и, шагнув, взялся за спинку стула.

— Это Ульфат Расулов из колхоза «По ленинскому пути», — сказал Нурбабаев Аминджону ровным спокойным голосом. Затем вновь обратился к Ульфату: — Кто мешает жить? Что он сделал?

— Хуже не сделать! — яростно выдохнул Ульфат. — Мулло Хокирох, будь он проклят, жену увел, в город сбежал…

— Что-о? — изумился Нарбабаев. — Чего ты мелешь? Да что он будет делать, Мулло Хокирох, с твоей женой, на голову, что ли, посадит?

Удивился и Аминджон. Он хорошо помнил Мулло Хокироха — степенный, благообразный, уважаемый старичок. Неужели мог отколоть такое?..

— Я был в поле, — стал объяснять Ульфат, — прибежали, говорят — у жены схватки. Она и так уже два дня мучилась, не могла разродиться. Я примчался домой — жены нет, сказали: Мулло Хокирох подкатил на машине, увез ее в город…

— Так он повез ее в роддом, — облегченно вздохнул Нурбабаев. — Доброе дело сделал.

— Кто дал ему право распоряжаться чужими женами и детьми? — не унимался Ульфат.

— Ты благодарить его должен, а не клясть. Он ведь помог тебе.

— К докторам повез, хорошо поступил, — вставил Аминджон.

— А если я не желаю? — кипятился Ульфат. — Чего он всюду сует свой нос? Пусть свою жену возит к докторам, чужих не касается. Я не хочу…

Ульфат не успел досказать, слова, как говорится, остались на кончике языка — в кабинет вошла секретарша и сообщила, что пришел Мулло Хокирох, просит принять его по поводу этого скандала.

— Пусть войдет, — сказал Нурбабаев секретарше и вновь повернулся к Ульфату: — Вот видишь, старик сам заявился, сейчас разберемся…

Вошел Мулло Хокирох — воплощение вежливости и учтивости. Приложив руку к груди, поздоровался:

— Ассалому алейкум. — И тем же почтительным тоном произнес: — Простите, уважаемые товарищи, за нежданное вторжение. Но услышал — мой сын Ульфат в волнениях и смятении, и подумал, как бы не доставил вам лишних хлопот…

— Вовремя поспели, в самый раз! — улыбнулся Нурбабаев. — Он утверждает, что вы умыкнули его жену.

Старик чуть заметно ухмыльнулся и медленно проговорил:

— Шутите, раис. Мы с вами давно вышли из того возраста, когда уводят женщину. Теперь уж нас умыкают.

Нурбабаев и Аминджон рассмеялись. Однако Ульфат, зло глядя на старика, вскричал:

— А, все вранье?! А кто машину пригнал, кто старух разогнал, кто уволок больную женщину в город? Вранье это, да?!

— Нет, мы не говорим «вранье», — спокойно ответил старик. — Да, я привез твою жену в город, в больницу, спас ее от смерти, даровал жизнь и жене твоей, и сыну. Если я поступил плохо, изволь, вот сидят наши правители, готов принять любую кару, которую присудят.

Но Ульфат, кажется, не слышал этой последней фразы. От гнева его не осталось и следа. Он вдруг побледнел и, растерянный, уставился на старика округлившимися, лихорадочно заблестевшими глазами.

— Сын? — прошептал он. — Какой сын? Неужели жена принесла мне сына?

— Да, поздравляю с сыном! — улыбнулся Мулло Хокирох. — Мне наказанье?..

— Где? Где мой сын? — вновь закричал Ульфат, схватив старика за руку. — Господи, что за день?!

— Сын твой в больнице, под присмотром нянь и врачей.

— В больнице?! Простите за все, я побегу, сына хочу увидеть, сына! — воскликнул Ульфат и, ни на кого больше не взглянув, стремглав выбежал из кабинета.

— Таков вот наш народ, товарищ Рахимов! — обратился старик к Аминджону. — Все еще не избавился от невежества, прозябает во тьме. За годы войны опять усилилось влияние религии. Не ходят к врачам, лечатся у мулл и прочих пройдох заклинаниями, приобретают амулеты. Устраивают «алас», «биби сешанбе», «оши бибиён»[2]… Не будь меня, не привези я силой несчастную страдалицу, жену этого балбеса, в больницу, она б околела в руках грязных повитух, темных старух.

— Правильно поступили, ака[3] Мулло! — сказал Нурбабаев вместо Аминджона. — Благодаря стараниям таких, как вы и тетушка Нодира, людям живется спокойно.

— Да что там я, просто пыль дорожная, — заскромничал старик. — Делаю, конечно, что могу. Помогаю тетушке Нодире.

— Вы ведь заведуете в колхозе складом и еще… — произнес, припоминая, Аминджон.

Старик быстро добавил:

— Завхоз я, завхоз.

— Мулло Хокирох помогает тетушке Нодире в хозяйственных делах. В годы войны их колхоз был передовым. И сейчас в числе лучших.

— Да, наш колхоз неплохой. Будем надеяться, специально приедете, лично познакомитесь.

— Я был сегодня в вашем колхозе, бегло, правда, но познакомился с делами, — сказал Аминджон.

— Ах, жалость какая — меня не застали. Провозился с той бедняжкой, пока в больницу доставил. А потом по делам побегать пришлось, но зато раздобыл немного мешков, к сбору-то хлопка нужно готовиться загодя, теперь начинать… В следующий раз приедете, буду к вашим услугам.

— Хорошо, что готовитесь заранее, молодцы! — похвалил Аминджон. — Хлопчатник На ваших полях хороший, нужно только вовремя собрать урожай и сдать.

— Как говорится, даст бог, не придется краснеть перед партией и правительством. Мы постараемся, — заверил старик и приложил руку к груди: — А сейчас, с вашего разрешения, я поеду.

— До свидания, тетушке привет! — сказал Нурбабаев.

Мулло Хокирох, поклонившись, ушел.

— Занятный старик! — кивнул Аминджон ему вслед. — Немного встречал я среди людей его возраста таких ревностных поборников нового…

— Да, удивительный человек! — подхватил Нурбабаев. — Энергичный, скромный, толковый и знающий. Тетушка Нодира благодарна ему. Можно сказать, тянут колхоз вдвоем.

— Вот видите, и на нехватку кадров жаловаться не приходится! — с жаром воскликнул Аминджон. — Нужно только хорошо знать людей. — И горячо продолжил: — Народ — вот наш неиссякаемый источник кадров! Надо с умом, толково использовать каждого человека. Об этом стоит поговорить на райактиве. Я бы включил этот вопрос в повестку дня особым пунктом. Надо смело выдвигать людей действительно достойных. Зашел ко мне на днях начальник милиции Назаров, его, вы знаете, намерены перевести в область, и он должен предложить замену. Столько лет здесь проработал, а у меня спрашивал, кто бы мог быть на его месте. То ли плохо знает своих подчиненных, то ли не доверяет им.

— Да, он и со мной советовался…

— Я назвал ему несколько имен. Остановились на Абдусатторе.

— Что ж, Абдусаттор неплохой парень. Отец его был замечательный человек, из бедняков, беззаветно преданный…

— Значит, вот вам еще пример — есть у нас кадры, мы просто плохо работаем с ними! — подытожил Аминджон. — Нет, мы непременно рассмотрим эту проблему на райактиве. Довольно все валить на войну. Война кончилась год назад, для нас с вами срок большой. Кстати, вот кого надо будет широко привлечь — возвращающихся фронтовиков! В первую очередь.

— Да, да, — поддержал Нурбабаев, — согласен…

Они засиделись допоздна, набросали даже план и порядок проведения собрания партийно-хозяйственного актива и только потом разошлись.