Воронье живучее

27

Марджона-Шаддода, по просьбе матери, разожгла сандал, накрыла столик цветастым стеганым одеялом, поверх положила широкий медный поднос и спросила:

— Все, что ли? Теперь сидите и радуйтесь, не будет ломоты в ногах, наслаждайтесь. Я пошла.

— Нет, еще не все, — остановила мать. Свершив полдневный намаз, она продолжала сидеть на молитвенном коврике с четками в руках. Дочь недовольно глянула на нее, но старуха все тем же поучающим тоном сказала: — Не так ведь сделала. Сначала расстели на одеяле вон ту скатерть с бахромой, а потом уж ставь поднос.

— Пожалуйста! — передернула плечами Шаддода и быстро сделала. — Что еще?

— Еще завари покрепче и подай мне чайничек чая, потом ты свободна!

— Ффу, слава богу! Никто не заставляет молодую невестку столько работать, — сказала, улыбаясь, Шаддода. — Ладно, катайтесь пока на мне, пользуйтесь тем, что я соломенная вдова и до сих пор не видела муженька.

— Типун тебе на язык! — нахмурилась мать. — Почему ты вдова? Слава богу, муж у тебя герой, богатырь!

— Где он бегает, этот герой-богатырь?

— Никуда не убежит, не бойся! Не сегодня-завтра вернется, сыграем свадьбу и…

Мать осеклась, так как со двора донесся голос Мулло Хокироха:

— Есть кто дома? Невестка, о-ой, невестка!..

— Да-да, входите! — крикнула старуха, глянув на дверь, и вскочила с молитвенного коврика.

Мулло Хокирох со словами «бисмиллохи рахмони рахим» — «во имя бога, милостивого, милосердного» переступил порог, снял у входа галоши и сказал:

— Хорошо, что застал вас обеих. Проходил мимо, дай, думаю, загляну на минутку, проведаю. Невестка, как ты? Не скучаешь? Суженого не ругаешь?

Шаддода сделала вид, что смутилась, опустила глаза и склонила голову, но в душе проклинала старика за то, что он не удержал ее жениха.

— Прошу, добро пожаловать вот сюда! — показала старуха на верхнее место за сандалом и надвинула головной платок чуть ли не на самые глаза.

Мулло Хокирох прошел и уселся во главе сандала. Старуха села сбоку, а Шаддода примостилась в конце, спиной к двери. Мулло Хокирох скороговоркой пробормотал молитву, произнес «аминь», и тогда Шаддода встала и ушла заваривать чай.

— Вот и зима пришла, — заговорила старуха, — похолодало. Зябнуть я стала, поэтому попросила разжечь сандал…

— Да, пришла зима! — сказал Мулло Хокирох. — А мы не справили свадьбу…

— О женихе что-нибудь слышно?

— Слышно-то слышно, да недобрые вести, — вздохнул Мулло Хокирох, уставившись на старуху. — Мой брат, болван, пасет в степи овец и не желает, щенок, возвращаться. Да и здесь дела плохи…

— Чьи дела плохи? — встрепенулась старуха.

— Наши дела, колхозные, — ушел старик от прямого ответа. — Председательница и другое начальство надели халаты наизнанку — хмурятся да сердятся. По-моему, и арест Нуруллобека…

— И-и-и, Нуроллобека арестовали? — удивилась старуха. — О господь всемогущий, что за времена наступили?!

— Да, ваш сын посадил Нуруллобека. Сколько ни просил его не спешить, обождать, не послушался меня…

— Бурихон? Этот мой недоносок?! — ужаснулась старуха и всплеснула руками. — Он посмел ослушаться вас и посадил своего друга?

— Сказать по совести, Нуруллобек сам виноват! Такое натворил, что не сажать никак нельзя, другого выхода не было. Он ведь и на нас чуть не стал жаловаться.

— Нуруллобек? Такой безобидный, как овечка…

— Трудно, оказывается, раскусить человека! Нуруллобек, говорят, имел виды на Марджону.

— Это-то я слышала… Что ж теперь будет?

— Сам ломаю голову! — вздохнул Мулло Хокирох.

В последнее время он действительно ходил сам не свой, в сердце его поселился страх. Он боялся всего и всех, во всем сомневался, в каждом видел врага. Прежде он никогда не впадал в панику, всегда находил выход, изворотливости ему было не занимать. А что случилось теперь? Может, постарел и поглупел? Допустил непоправимую ошибку? Почему перестало везти, почему труднее стало проворачивать дела? Изменились времена? Да, изменились! Но он же умел приспосабливаться, умел! А теперь? Почему теперь даже родной брат отвернулся от него? Для кого он старается, ради кого лезет из кожи? Ему самому уже ничего не надо, он все имеет, ни в чем не нуждается, мог бы никому не кланяться. Он надрывается ради Дадоджона, ради Бурихона, ради других! А эти юнцы-сопляки не хотят понять…

— Сам ломаю голову, — повторил Мулло Хокирох. — Арест Нуруллобека не понравился нашему районному начальству. Его отец — старый партиец, известный человек, он уже был у секретаря райкома Рахимова, а понадобится — и дальше пойдет… Учителя тоже защищают, написали письмо в райком и куда-то еще, говорят, в ЦК и наркому. Он не безгрешный, но может случиться так, что его выпустят, и тогда он не станет молчать, будет копать яму мне и Бурихону. Если Бурихон не докажет, что Нуруллобек — опасный преступник, я не позавидую ни ему, ни себе. Поэтому нам ничего нельзя откладывать. Я считаю, надо спешить и со свадьбой, поскорее соединить молодых, а остальное будет видно.

— Верно, верно! — закивала старуха; она была испугана, ее волновала не столько судьба молодых, сколько участь Бурихона.

А Мулло Хокирох уже взял себя в руки, снова стал самим собой.

— Меня другое беспокоит, — сказал он, понизив голос. — Вдруг Марджона обидится на этого беглого дурака жениха, надоест ей ждать его, плюнет и переметнется к нашим недругам, а?

— Что-о? — округлила старуха глаза. — Нет, этому не бывать, Марджону не сбить с толку.

— Ну, все-таки! Ведь она девушка зрелая, смелая, силы играют… Вернется Нуруллобек, вскружит ей голову, она и нарушит наш сговор. Разве это исключено?

Старуха не успела рта раскрыть, как с чайником в руке вошла Марджона, глянула на мать с лукавой усмешкой и поставила перед нею чайник.

— Неси угощение, — приказала старуха, но Мулло Хокирох остановил девушку жестом и сказал, что ничего не надо, хватит одного чая.

Марджона тут же уселась напротив него и, ничуть не смущаясь, сказала:

— Говорят, что в степи есть чабан, зовут его дядюшка Чори, и что будто бы у него взрослая дочка, тоже на выданье. Это правда или нет?

— Ну и что, если правда? — ответил старик. — Они кочевники. Им не нужен твой муж.

— Привычка — вторая натура, — возразила Марджона.

— У моего брата нет такой привычки, он порядочный и стеснительный, как девица, — усмехнулся Мулло Хокирох и добавил: — В этом отношении можешь быть спокойной. Я боюсь, как бы наши враги не воспользовались тем, что ты скучаешь и понапрасну ревнуешь, и не сбили тебя с пути.

— Если боитесь, тащите сюда своего Дадоджона!

— У-у, бесстыжая, да почернеет твое лицо! — воскликнула старуха. — Как ты смеешь грубить своему дяде?

— Я не грублю дяде, я отвечаю на его вопрос, — улыбнулась Марджона.

Мулло Хокирох весело глянул на нее, немного помолчал и, улыбаясь, спросил:

— А почему бы тебе самой не съездить за ним?

— Мне? А как же девичий стыд и девичья гордость? — насмешливо произнесла Марджона.

— Нет, это невозможно! — сказала старуха. — Она еще девушка, только помолвлена, и не пристало ей ездить за женихом. Осрамимся на весь белый свет.

Старик недовольно покачал головой.

— Неужели вы думаете, что я не понимаю таких простых вещей? — оказал он. — Конечно же, она поедет туда под другим предлогом… Во время войны ты вроде бы некоторое время работала в госпитале медсестрой, не так ли?

— Работала. На это я способная.

— Тогда вопрос решен! — воскникнул Мулло Хокирох. — Мы пошлем тебя к чабанам как медицинскую сестру. В начале весны туда поедут врачи и ветеринары, а с ними фельдшеры и медсестры, включим тебя в эту бригаду!

— Ну, допустим, поедет. А что она сможет сделать? — сказала мать. — Думаете, уговорит Дадоджона вернуться?

— Она не будет уговаривать его, сестра моя! — заговорил Мулло Хокирох поучающим тоном. — Марджона-бону — девушка умная, талантов у нее много, она так покажет себя, что Дадоджон сойдет с ума и сам примчится за ней. Я уверен в этом.

— Вы переоцениваете меня, — кокетливо произнесла Марджона. — Что я смогу там сделать?

— Все что хочешь! Я уверен в этом, — повторил Мулло Хокирох. — Если счастье бежит от тебя, надо догнать его и схватить! Такова жизнь. Ничто не приходит само по себе. Говорят, для счастья нужно везение. А я знаю, что для счастья нужно старание. Нельзя сидеть и ждать, когда небеса пришлют его. Надо действовать, добиваться его, как только можешь.

— Тоже верно, — буркнула старуха.

— Ладно, — сказала Марджона, — постараюсь. Если вы укажете путь, я с удовольствием…

— Вот это другой разговор. Молодец, дочка, умница, порадовала старика. Ведь я пришел к вам только с этим советом. Раз приняли его, я доволен. Теперь будем выжидать. Как наступит удобный момент, я дам тебе знать. Всему научу, все пути покажу. Поедешь с медсестрами лечить своего суженого от глупости. Говорят, что суженого на коне не объедешь, — ерунда! И объедем, и взнуздаем!.. — Мулло Хокирох коротко посмеялся, затем стал подниматься: — Только, с вашего позволения, я пойду.

— Никуда вы не уйдете! — зычным голосом прогремел с порога Бурихон и, войдя в комнату, вновь усадил старика.

Марджона поднялась навстречу брату. Бурихон поклонился матери, сел на место, которое занимала сестра. И, обращаясь к Мулло Хокироху, сказал:

— Добро пожаловать, свет очей моих, рад безмерно! Вижу, светло в комнате, откуда, думаю, взошло это солнце, оказывается — вы…

— Закатное солнце, потому и в цене! — засмеялся старик.

— Нет, полдневное, летнее солнце! — воскликнул Бурихон. — День будет долгим! Чем обязаны, что так осчастливили нас?

— Просто так, был по делам в городе, решил проведать… Ну, что у тебя? Как дела?

— Э, и не спрашивайте! — вздохнул Бурихон и обратился к матери и сестре: — Что-то пусто у вас на скатерти?

— Да не позволили ака Мулло, не захотели, — ответила мать.

— А вы и послушались? Давайте угощайте!

Мать и дочь вышли из комнаты. Старик молчал. Бурихон, выждав минуту-другую, снова вздохнул и сказал:

— Плохи дела, ака Мулло!

— Что происходит?

— Обкладывают со всех сторон.

— Ты не загадки загадывай — говори!

— Жалоб много. Изменилось и отношение ко мне руководителей райкома. Все началось из-за этого Нуруллобека…

— Что посадил без оснований? Я все доказательства подготовил, вручил тебе самолично.

— Доказательства-то доказательствами, да ведь люди не просты! После того как отец Нуруллобека побывал у Рахимова, чувствую, что тот потерял ко мне доверие. Винодел, будь он проклят, не отрицал вины сына, наоборот, требовал, чтобы судили по всей строгости закона, но так, чтобы не остались на свободе и те, кто толкал сына в болото, развращал его и был соучастником. Просил дать ему свидание с сыном: хочу, говорит, прочистить Нуруллобеку уши, чтобы никого не выгораживал и помог разоблачить всю шайку. Чувствуете, чем это пахнет? Он ведь мне прямо сказал, что и я виноват — гнилой друг, не мог не видеть, как Нуруллобек катится вниз…

— Ну и что? — спросил Мулло Хокирох, зажав в горсть бородку.

— Боюсь, что после этого разговора дело Нуруллобека у меня отберут и передадут в областную прокуратуру. Хочу посоветоваться с вами…