Никто не знает тебя

30. Рид. За два года до гибели Клэр…

В последние годы он редко покидал Бостон. Надо было присматривать за детьми, а Клэр в одиночку не справлялась с окрепшей и набравшей силу Виолой, контролировать которую с каждым днем становилось все труднее.

Отправляясь в редкие путешествия за пределы штата, он боялся, что по возвращении не застанет никого в живых.

Однако, когда Эйнсли попросила его подсобить с переездом, он согласился. Иначе своими нравоучениями и нотациями она довела бы его до нервного срыва. Ее голос и так безостановочно зудел в его голове. Гневно, ожесточенно.

Тяжелый и душный день подошел к концу, и они, измотанные до полусмерти, опустились на пол посреди груды коробок. Внезапно Эйнсли щелкнула пальцами, поднялась и ушла, но тут же вернулась, помахивая бутылкой дешевого джина.

Рид захохотал: в последний раз он пил это гнусное пойло лет в шестнадцать, в возрасте, когда любой алкоголь кажется одинаковым, так как предназначен для одной только цели — упиться до зеленого змия.

Взяв у Эйнсли бутылку, он отхлебнул из горлышка и скривился от отвращения: джин немилосердно ободрал его горло, привыкшее к бархатистым винам и мягкой, запредельно дорогой водке. И все же он не мог отказать себе в удовольствии расслабиться после трудного рабочего дня и прикончить переходящую из рук в руки бутылку.

И ненадолго вернуться в юность. Даже под страхом смерти он не признался бы, что скучает по тем временам, когда был самим собой, а не Ридом Кентом, мужем Клэр Кент, составной частью могущественной династии, способной купить половину Бостона и не обеднеть ни на пенс.

Больше всего в новой жизни ему не хватало Эйнсли. Сестра плохо, если не сказать отвратительно, ладила с Клэр, и Рид пускался на всяческие ухищрения, заманивая ее в гости. В ход шли и бессовестный подкуп, и фотографии очаровательных племянников.

Он пихнул Эйнсли плечом и протянул бутылку:

— Умница, малышка.

Эйнсли, как и следовало ожидать, мгновенно ощетинилась, готовая броситься на него с кулаками и доказать, что никакая она не малышка, а вполне самостоятельная зрелая женщина, но он насмешливо улыбнулся, и она рассмеялась. Вскричала: «Дурак!» — и игриво толкнула его.

Притворяясь, что сражен наповал, он распластался на полу и уставился в потолок.

Сквозь открытое окно доносился гул моря. Шипя, накатывали на песок волны. Бешено жужжал вентилятор, тщетно пытаясь разогнать духоту осенней ночи. Раскаленная и знойная Южная Каролина изнуряла Рида, ему недоставало освежающей вечерней прохлады, и он искренне не понимал выбора сестры.

— Зачем ты сюда переехала? — спросил он, приподнимая голову и отхлебывая джин.

— Здесь все по-другому, верно? — задумчиво прошептала Эйнсли, словно читая его мысли.

Не так, как в Бостоне, городе, бывшем когда-то для них родным домом. В городе, до сих пор оставшемся для Рида родным. Сердце его кольнула обида: почему Эйнсли с такой легкостью бросила Бостон и его, своего брата? У него друзей — перечесть по пальцам. И лишиться одного из них — трагедия.

— Кто вынудил тебя переехать? Кого я должен оприходовать лопатой? — шутливо нахмурился он, вручая сестре бутылку.

Эйнсли взяла джин и вдруг зашлась в неудержимом хохоте. Глаза ее увлажнились, она повалилась рядом с братом, и слезы потекли по ее виску и лбу.

— Ох, вот только этого мне недоставало, — обессиленно застонала она, держась за живот.

— Мозгов тебе недоставало, дуре набитой, — беззлобно осадил ее Рид.

Забавно, но никто не боялся внушительного громилу Рида. И сколько бы он ни разыгрывал роль старшего брата-защитника, они с Эйнсли знали: если кому и придется вправлять мозги потенциальному ухажеру Эйнсли, вздумавшему дурно с ней обращаться, так это самой Эйнсли.

Тут расхохотался и Рид. Его беззаботность передалась Эйнсли, и она снова покатилась со смеху.

«Как давно я не смеялся», — ужаснулся Рид, когда они выдохлись, обмякли и лишь тихо и истерически всхлипывали. Его отвыкшие от веселья губы приятно дергались, внутренности ходили ходуном, сморщенные в улыбке щеки сладостно ныли. Блаженство… Он тут же протрезвел.

Эйнсли, спиной почуяв перемену в настроении брата, поспешно вручила ему бутылку:

— Думаешь, Клэр не согласится на развод?

Рид вздохнул: вернись он на десять секунд, десять минут, десять лет назад — и ему не пришлось бы отвечать на этот вопрос.

— Согласится, да еще как.

— Но не позволит тебе видеться с малышней, — мрачно добавила Эйнсли. На ее скулах заиграли упрямые желваки. Взгляд уперся в потолок. Рука сжалась в кулак. — Что за властолюбивая…

— Эйнсли! — взмолился он, прежде чем пропитанные ядом слова успели сорваться с ее губ.

Эйнсли скривилась:

— Ты о ней не лучшего мнения.

Верно, и все же Клэр, как ни крути, мать его детей.

— Когда ты начала ее ненавидеть? — спросил Рид.

Эйнсли, к великому огорчению Рида, свирепо ненавидела Клэр. Та, в свою очередь, редко упоминала Эйнсли, но если упоминала, то всегда отзывалась о ней с теплотой и радушием. Что, однако, не мешало ей также люто ненавидеть золовку. Истоков столь ожесточенной неприязни Рид не понимал.

— Я вообще никогда ее не любила, — ответила Эйнсли. — Я всегда ставила на вас с Леной.

— Что? — поразился он.

— Ты встречался с Тесс только потому, что она во всем тебе угождала, не отрицай. Я все ждала, когда же ты дашь отставку этой блондиночке и начнешь ухаживать за Леной. Она ведь всегда была твоей единственной и неповторимой, так?

Лена Букер. Да он и думать о ней забыл! Впрочем, если б на него поднажали, он бы признался, что время от времени обшаривает глазами толпы гостей на праздничных торжествах, аукционах и тому подобных мероприятиях, ища кого-то… Не кого-то конкретно, как он сам себя убеждал, но кое-кого…

«Она ведь всегда была твоей единственной и неповторимой, так?»

Не так. Его единственной и неповторимой всегда была Клэр. И неважно, что сейчас он ее презирал. Только Клэр видела его насквозь, возносила его до небес или втаптывала в грязь. Только Клэр. Его вторая половинка, родственная душа. Клэр, разжегшая в нем неукротимый огонь, со временем превратившийся в адское пламя. Но стоит ли тому удивляться? Он и Клэр сгорали от любви с первого дня знакомства.

Просто Эйнсли чуть ли не с пеленок вбила себе в голову, что знает его лучше, чем он сам. И в грезах о его безоблачном счастье прочила ему в возлюбленные прекрасную и недосягаемую Лену, а не удобную и приятную во всех отношениях Клэр. Эйнсли считала его неразумным младшим братишкой и рвалась управлять его жизнью, в которой, по ее мнению, он ничего не смыслил.

Но она заблуждалась. Он прекрасно понимал, что совершает непростительную ошибку, выбирая Клэр. Однако сознательно соединил с ней судьбу. Без принуждений. И не Эйнсли упрекать его за неверный шаг.

Жизнь немыслима без ошибок. Иногда лишь допустив промах, мы понимаем, куда идти дальше.

— Когда ты начала ее ненавидеть? — повторил Рид.

Лучше бы он промолчал. Лучше бы он не спрашивал. Но он раз за разом задавался вопросами, теребя незаживающую рану, вскрывая нарыв и как одержимый наблюдая за вытекающим из него гноем — Клэр.

— Однажды, когда Виоле было пять или шесть лет, она взяла детские ножницы, ну, такие безопасные, тупоносые, которыми и бумагу-то не искромсаешь, и вырезала ими глаза у всех кукол, — сказала Эйнсли.

Конечно, Виола творила бесчинства и пострашнее, но от слов Эйнсли у Рида перехватило дыхание, словно ему саданули кулаком под ребра.

— Я и не подозревал…

— Знаю, — бесстрастно кивнула Эйнсли. — Виола выложила их рядком на моей кровати. Все семь или восемь изувеченных игрушек.

— Ты поговорила об этом с Клэр? — в отчаянии спросил Рид, хотя ответ напрашивался сам собой.

— Она сказала, что все девочки стригут куклам волосы. Представляешь? «Все девочки стригут куклам волосы!»

Эйнсли трагически замолчала, и Рид не выдержал.

— И все? На том все и кончилось? — вскричал он.

Он-то вообразил себе драку, бурную ссору, жаркую словесную перепалку, оставившую по себе горькую память. Или потасовку, перешедшую в рукопашную.

Эйнсли грустно рассмеялась:

— В тот миг я поняла, что ей плевать на Виолу с высокой колокольни. И да, на том все и кончилось. Я бы сказала: и не начиналось.

Повисла тишина. Эйнсли носком туфли шаловливо ткнула его в лодыжку:

— Ну, а ты когда начал ее ненавидеть?

Надо же, догадалась.

— Как только ее увидел.

— Не гони, — отмахнулась Эйнсли и, приложившись к бутылке, протянула ее брату.

— От любви до ненависти один шаг, разве нет? — хмыкнул Рид и влил в себя остатки джина. Глотку обожгло, будто огнем. Чудесно. — Я и полюбил ее, как только увидел.

Эйнсли невнятно фыркнула что-то похожее на «мужчины», но развивать эту тему не стала.

Рид, однако, не лгал. С той минуты, как он встретил Клэр, он понял одно: они с Клэр сожгут друг друга дотла.