Никто не знает тебя

38. Рид. За четыре года до гибели Клэр…

Пистолет ему дала Эйнсли.

Рид противился изо всех сил, не желая хранить в доме оружие: иссиня-черный ствол напоминал ему поглотившую свет бездну, такую же непроницаемую, как безжизненные глаза Виолы.

Но за минувшие полтора года они уже три раза скатались в больницу. Если бы Рид и Клэр не были «теми самыми Кентами», ими наверняка заинтересовались бы органы опеки. Конечно, Рид и Клэр никогда не появлялись дважды в одном и том же травмпункте, однако все медицинские учреждения в наши дни подключены к единой информационной системе и обмениваются данными. Кентов спасало лишь укоренившееся мнение, что их сыновья — отъявленные проказники, да небрежение медиков, не замечавших за свежими синяками старых порезов.

Опытные доктора, умевшие распознавать неявные следы жестокого обращения с ребенком, смягчались, видя, что мальчики не избегают отца, а льнут к нему в поисках утешения. Профессиональный исследователь в области домашнего насилия, Рид знал, что подобное поведение ровным счетом ничего не значит, и все же неоднократно наблюдал, как расслабленно опускались напрягшиеся было плечи очередного медика, когда Майло зарывался лицом в отцовскую шею или когда Себастиан жался к отцовским ногам.

Рид понимал, что третий раз — перебор, но Себастиан потерял сознание и, упав на мраморный пол в коридоре, в кровь разбил голову.

Пожилой доктор с отвисшими брылями долго водил по Себастиану бесцветными, водянистыми глазами, а затем, оттащив Рида в сторону, спросил, не было ли у мальчика недавно острого пищевого расстройства.

— Он ужасно истощен.

Рид покачал головой. Доктор отвернулся к стоявшему за его спиной информационному стенду, взял глянцевую брошюру и впихнул ее в руку Рида.

— Сколько я таких детей навидался, — скорбно протянул он. — Контролируя вес тела, они думают, что контролируют свою жизнь и проявляют силу воли. Вот к чему приводит увлечение соцсетями в столь юном возрасте. Ни к чему хорошему. Ни для кого.

«Расстройство пищевого поведения» — манил заголовок брошюры, набранный скромным, но притягательным курсивом.

Рид чертыхнулся — беспомощно, оробело, и доктор сочувственно сжал его плечо:

— Теперь это происходит не только с девочками.

Перехватив озабоченный взгляд Рида, врач дружелюбно потрепал его по плечу, подписал необходимые для выписки бумаги и стремительно вышел из кабинета.

Так и не позвонив в полицию. Рид задумался: часто ли подобные сцены разыгрываются в стране совсем по иным причинам — из-за предрассудков или хитрых манипуляций, из-за стремления сохранить лицо или желания соответствовать принятым в обществе нормам? Возможно, если бы Рид не носил часы за тысячу долларов или плохо исполнял роль взволнованного, богатого и успешного родителя, обладающего всеми преимуществами выходца из привилегированного класса, доктор отнесся бы к нему по-другому.

По дороге домой Рид притормозил у ресторана быстрого питания и, вытащив из бардачка две двадцатки, всегда лежавшие там про запас, заказал еды, которой хватило бы на несколько дней.

Оголодавший Себастиан жадно набросился на бургеры и, не прожевывая, начал запихивать их в рот. Потом ему стало плохо. Сердце его бешено забилось, пульс участился, и Рид поволок его в туалет, где, сидя на грязном полу, держал его за руку и баюкал, орошая слезами заплаканное детское лицо.

И вот теперь Рид сидел напротив своего дома в танкообразном внедорожнике Эйнсли, который в их изысканно-элегантном квартале смотрелся так же нелепо, как и слон в посудной лавке.

— Не надо, — запротестовал он, отталкивая протянутый сестрой пистолет.

— Мне будет спокойнее за вас.

— Подумай о Виоле…

Вдруг она доберется до пистолета? Опасного и могущественного оружия? Страшно даже представить, к чему это приведет.

— Запри пистолет в сейф, — предсказуемо отрезала Эйнсли.

Рид изучил статистику. Он знал, что, если принесет в дом оружие, рано или поздно кто-нибудь из его семьи обязательно нажмет на курок, пытаясь предотвратить неминуемое. Но он также знал Эйнсли с ее гордо вздернутым подбородком. С грузом ответственности, взваленным на ее плечи. С желанием его защитить.

Он забрал пистолет.

— Спасибо, что приехала, — пробормотал он, глядя под ноги.

Они помолчали, вслушиваясь в тихие звуки виолончельной музыки, беспрестанно игравшей в машине Эйнсли.

— Рид… — жалобно и печально протянула она. Умоляюще.

Он надсадно закашлялся. Эйнсли никогда его не понимала. Он и сам-то с трудом себя понимал.

— Эй, — окликнула она Рида, когда тот перевалился на сиденье, чтобы открыть дверь. — Это не выход.

Рид недоуменно уставился на нее.

Разглядев в тусклом свете автомобиля отразившееся на его лице смущение, Эйнсли подбородком указала на пистолет.

— Для тебя, — проговорила она, видимо только сейчас сообразив, какому сильнейшему искушению его подвергала, — это не выход.

Рид ободряюще кивнул — якобы он об этом даже не думал, хотя мысль о самоубийстве посетила его сразу же, как только он увидел оружие.

Неважно. Его жизнь и без того состояла из одного вранья. Очередная маленькая ложь погоды не делала.