Комендантский час

Стас после зимних каникул появился в немыслимо зауженных брюках и новом синем пиджаке.

В нехитром Юркином гардеробе с год пылился светлый великоватый пиджак, и он упросил мать перекрасить его.

Ребята с их школы частенько смотрели фильмы в кинозале политехнического института. Однажды Юрка пришел туда с двумя приятелями. Перед самым началом впереди села Майка со Стасом. Фильм был приключенческий, по книге, которую Юрка недавно прочитал. Стоило какому-либо персонажу появиться на экране, Юрка громко объяснял, кто это и что он будет делать дальше. По тому, как Майка чуть поворачивалась к нему, он понял, что она все слышит и в эту самую минуту для нее Стас что есть, что нет.

Юрка почти не спал, придумывая всевозможные затеи, чтобы привлечь ее внимание… Два последующих дня он доводил класс до изматывающего смеха, сам оставаясь серьезным, и сдерживал сердцебиение, ловя Майкины восхищенные взгляды.

Вскоре Стаса перестали видеть возле Майки.

Затаенно радостная волна захлестнула Юрку, когда Генка Мох сказал, что он сам слышал, как Майка признавалась его сестре, что ей нравится мальчик из их класса.

По городу гулял грипп. Занятия в школе прервали на две недели. Снегу насыпало много, и Юрка, забросив коньки, раскатывал с пацанами тяжелые самодельные сани.

На Ёркину гору приходили кататься издалека. Тогда Юрка и договорился с Майкой сходить на «Крестоносцев».

Длинный трехчасовой фильм разделился для Юрки на две части. В первой присутствовала только Майка, он, не таясь, смотрел на нее, во второй были лишь польские рыцари, похожие на русских средневековых воинов.

Майка язвительно отметила это, и Юрка не нашелся, что ответить.

Он скованно чувствовал себя на центральной улице под пристальным, казалось, вниманием прохожих, а Майка, наоборот, вела себя вызывающе, весело затрагивая знакомых.

В своей тарелке он почувствовал себя вечером, но лишь до того мгновения, когда Майка, рассказывая о чем-то, допустила выражение, свойственное кругу мальчишек. Юркино очарование тотчас ушло. Майка показалась ему обыкновенной озорной девчонкой, не чурающейся мальчишеской компании.

Клименко сдала в учебе, и перед окончанием третьей четверти Антуанетта назначила старостой другую девочку.

После весенних каникул возле Майки стал вертеться еще один девятиклассник, разбитной и смазливый. Майка будто и сторонилась его, но Юрка понял: сдержанность ее фальшивая. В парне с избытком было того, чего так не хватало ему — молодецкой удали и нахальства.

И вот теперь Снегирь ненароком затронул Юркину не совсем зажившую болячку.

— Стоило бы ради кого-то наряжаться, — как можно равнодушнее заметил Калачев.

— Она, кажется, пришлая?

— Два года в нашей школе.

— Короче, она раньше за одним суворовцем бегала.

Во рту у Юрки пересохло.

— Мог и натрепаться твой суворовец-нахимовец.

— Железно, — как о факте, не вызывающем сомнения, сказал Снегирь. — А я хочу стильно одеваться не из-за этих сверистелок, а чтобы к самому себе было уважительное отношение.

— Станут дразнить стилягой.

— Ошейник пять лет носил — никак не обзывали, а хорошо оденешься — косятся.

— Так в пионеры каждого принимают.

— Ты еще не комсомолец?

Юрка пожал плечами, мол, чего торопиться… Отличников в их классе всех приняли. А из хорошистов Антуанетта выбрала его закадычного друга Сергея Вертоусова.

Юрка тоже готовился к приему и даже почитывал Устав ВЛКСМ. Но на Совете дружины пионервожатая, с одобрения Эннэши, с удовольствием перечислила все Юркины шалости.

Когда Майка посекретничала с ним об этом, Юрка отнесся спокойно. Но сейчас, представив в лицах собравшихся в пионерской комнате, он вознегодовал. Обыкновенные людишки перемывали чужие косточки, считая себя вправе на это. О пионервожатой — гнусной подхалимке — он тоже многое бы мог рассказать.

На миг Юрке стало очень обидно, что коммунизм обещали так не скоро. Настань он раньше, и все эти и подобные им вряд ли успеют перевоспитаться. И тогда уже не они, а их будут перевоспитывать.

— Жалко, что еще двадцать лет до коммунизма.

— Меньше. — Снегирь наморщил лоб, считая про себя. — Девятнадцать лет и четыре месяца. Нам стукнет по тридцать пять, а Эннэша будет прохлаждаться на пенсии.

И оба подростка, вспомнив, что их, наверное, давно ждет директор, испуганно переглянулись.

Дверь в кабинет Севрюкова была приоткрыта, и ребята услышали его ровный и, как всегда в минуты хорошего настроения, мелодично журчащий голос.

— Ругать вас пока не за что, беседую в качестве профилактики. Не маленькие, в седьмой класс перешли и отчет своим поступкам должны отдавать. — Снял трубку зазвонившего телефона: — Третий раз повторяю — соединитесь со мной попозже… Так вот, открытие детской площадки — забота не только педагогов. И вклад актива пионерии нашей школы более чем уместен. Мы разве не так договаривались?

— Договаривались, — виновато шмыгнул кто-то носом.

Снегирь отвел Юрку подальше от двери.

— Отличникам мозги прочищает… Песочницы, грибочки. Кому оно нужно?

Заглянув в учительскую, Юрка отпрянул, увидев свою классную руководительницу Аллу Георгиевну. Ей-то чего болтаться в пустой школе?

Алла Георгиевна вела историю. Но совсем не поэтому прозвали ее Антуанеттой, намекая на королеву Франции. Хрупкая, с тонкими чертами лица, жеманная даже с учениками, она выделялась среди остальных преподавателей. Не от мира сего классная была, тем не менее жуткая трусиха и плакса. Довольно часто ее большие зеленые глаза влажнели от слез, а нос некрасиво краснел.

Ребята на цыпочках вернулись к директорскому кабинету.

— А вы думали, раз лето, значит беспечное времяпровождение? — неутомимо журчал ручеек Эннэшиной речи. — Нет, лето — ответственная пора, и очень уместно называют ее пятой четвертью.

— Давай выручать малолеток, — шепнул Снегирь, — не то их дир замучит своей нотацией, — и приоткрыл дверь шире.

Но директор ничего не заметил, вдохновенно рисуя перед тремя навытяжку стоящими мальчишками захватывающую картину преобразования города.

— Цифрами сыпать неуместно. Приводите октябрятам конкретные примеры. И прежде всего, что уже в первом десятилетии будет построена ГРЭС и электрифицирована железная дорога. Представляете, — Севрюков повернулся к окну, куда послушно уставились разморенные духотой шестиклассники. — На смену дымящим паровозам придут сверкающие чистотой электровозы. Пригородные поезда заменят электрички. Пятьдесят минут — и ты, Виталик, в Ростове… С пуском ГРЭС Аксай перестанет замерзать, и Новочеркасск превратится в порт пяти морей. Не нравится тебе, Виталик, трястись по железке на Дон, садись с Петей и Вовой на теплоход. — Отличники польщенно улыбнулись. — В следующем десятилетии быт горожан коренным образом изменится. Рост благосостояния и сокращение рабочей недели…

Юрка прикрыл дверь. Он знал, что дальше Эннэша начнет описывать проект зоны отдыха за городом с искусственным водохранилищем и песчаными пляжами.

— Распелся, — подосадовал Снегирь. — Ты как хочешь, а я сваливаю домой.

В эту минуту из учительской почти бегом выскочила Антуанетта, развевая складки широкого сарафана.

— Николай Николаевич, — еще в коридоре зачастила она, — звонили из гороно — на заводе Буденного бастуют.

Севрюков, мысленно витающий где-то очень далеко, не сразу пришел в себя.

— Кто, не понял, звонил, — Буденный?

— Не электровозостроительном митингуют из-за повышения цен.

Снегирь уже не таясь заглянул.

— Сведения достоверные? — потянулся директор к телефону. — Может кто-то неуместно пошутил. — Назвав телефонистке номер, обратил внимание на Снегиря. — Подожди в коридоре.

Через секунду не скрывающие облегчения школяры выскочили из кабинета.

— Дела-а, — округлил глаза Снегирь. — Надо ехать на поселок.

Эннэша, выйдя с Антуанеттой, бросил на ходу:

— Завтра, в восемь ноль-ноль, чтобы были у меня с родителями.

Он шел, чуть покачиваясь, и Антуанетта семенила рядом, заглядывая в лицо.

— Куда петух, туда и курица, — поглядел им вслед Снегирь. — К начальству чесанули.

Юрка, обрадованный таким поворотом событий, предложил вначале перекусить в институтской столовой, а потом уже ехать на поселок.

Снегирь выудил из карманов два пятака.

— Финансы поют романсы.

— Возьмем по тарелке первого, а хлеб дают бесплатно.

Они уже сворачивали к институтскому парку, намереваясь проникнуть туда через отогнутые прутья ограды, когда Юрка, к неудовольствию Снегиря, остановился.

— Это же Серый… Ты куда? — окликнул он Сергея Вертоусова, торопящегося в центр города.

— Купить сахарной пудры. Завтра у Таньки день рождения.

— Подождет твой торт, — вспомнил Юрка, что отец друга работает на электровозостроительном. — Батя не приехал?

Встревоженный вид Калачева и то, что он куда-то направляется со Снегирем, с кем никогда не водился, вмиг сняли безмятежность с обгоревшего лица Вертоусова.

— Рано еще.

Шея и руки друга оставались молочно-белыми, и Юрка догадался: Сергей специально задирал к солнцу лицо, чтобы загар скрыл яркие прыщи.

Снегирь объяснил, что к чему.

Вертоусов, помявшись, предложил ехать автобусом, а не трамваем.

— Быстрей же, — подтянул он синие шаровары, — и по пути в магазин зайдем.

В гастроном на Московской улице мать обычно посылал Юрку за шоколадным маслом или особым сортом конфет. В последнее время в магазинчик поблизости от их дома стали реже завозить вареную колбасу, и Юрка ездил сюда на велосипеде.

Через витражные стекла было видно, как Сергей, получив в бакалее небольшой кулек, отошел к хлебному отделу.

— И долго мы его ждать будем? — буркнул Снегирь. — Уже бы борща навернули.

Сергей, выйдя из магазина, стал махать проезжим машинам.

— Спятил, что ли? — удивился Снегирь.

— Блокирована железная дорога, — распирало от возбуждения Вертоусова. — Это неслыханно, — и кинулся к затормозившему грузовику.

Юрка, присмотревшийся к займищу с южной стороны города, очень редко видел северные окрестности Новочеркасска. Его поразило, как нелепо, посередине зеленого, праздничного убранства земли, торчат заводские трубы. И он отводил от них глаза, пока грузовик спускался под гору.

— Я прочитал обращение правительства к народу, — кричал ему на ухо Сергей. — Цены поднялись ненамного и только на мясо и молоко. А на сахар и, кажется, ткани понизились.

— Отец у тебя кто?

— Начальник смены в сталелитейном цехе.

— Гляди, — отвлек их Снегирь.

Впереди был затор машин. Орудовец и трое бригадмильцев стояли на обочине.

Шофер, выругавшись, отвел Сережкину руку с рублевкой.

— Вам представление, а мне в объезд шпарить.

Немного погодя ребята увидели скопление людей на железнодорожной насыпи. Еще одна толпа, но побольше, стояла у проходной завода.

— Что-то сейчас произошло, — сказал Юрка.

— Держимся вместе, — предупредил Снегирь, но сам же куда-то исчез.

Пройдя через пешеходный тоннель под железной дорогой, Юрка с Сергеем очутились перед распахнутыми заводскими воротами.