Ювенилия Дюбуа

Рядом с ним стоял Понтыненко Антон Арсеньевич. Лицо г-е, деловитое, играющее большую роль в медиапространстве. Сам лично он никогда не был знаком с этим большим человеком, но информации и слухов ходило много. Некоторые выступления Андрей видел по телевизору, когда был куда стройнее, моложе, а денег в кармане имелось намного скуднее.

Ведущий совсем забылся. Всё пялился на седоватого мужчину, немного хмурясь. Когда же его воспоминание закончилось, то он поймал вопросительный взгляд Антона Арсеньевича. Деваться некуда, это Андрей понял сразу, по крайней мере, в его представлении вся сцена, его это поведение, были крайне грубы с такой-то личностью. В голове мелькнула мысль, что за подобную грубость Понтыненко может снять его с поста голоса г-а.

— Антон Арсеньевич, верно? — Начал мужчина издалека, опустив глаза.

— А вы Андрей Соловьёв, один из самых знаменитых телеведущих. — С улыбкой ответил Понтыненко.

— Ну не так чтобы…

— Не прибедняйтесь, мы оба это знаем. — Сверкнули игривые глаза.

Повисла пауза, за которую Соловьёв успел обдумать не так, что уж очень много. Но за этот отрезок неловкого молчания он успел решить для себя, что сейчас есть отличная возможность спросить в-е лицо о чём-то таком, о чём в обычной ситуации было бы невозможным ввиду информационной этики.

— Вы уже видели на площадке, — старомодно выражаясь, начал Антон Арсеньевич, прервав умственные потуги своего собеседника, — Алексея П-а?

— Нет! — Удивлённо ответил ведущий. — А что этому врагу н-а делать здесь? Как его вообще сюда пустили?

— Ой! Снимите уже своё амплуа со своего [ЦЕНЗУРА] лица. Не нужно разбрасываться подобными выражениями, как «враг н-а». Вас ведь никто не снимает. Алексей, между прочим, очень даже умный человек. Хороший игрок.

— В каком ещё плане игрок? Да дело тут не в камерах и не моём сценическом образе. Мы ведь сейчас говорим не о тех актёрах, которых нанимает наш продюсер для бытовых душераздирающих историй. Здесь реальный о-р, чья главная слава складывается среди детей, да тех, кто не смог устроиться хорошо, кто вынужден прозябать на ужасной работе всю свою жизнь!

— Да ладно вам, бросьте. Неужели вы действительно так считаете? — Понтыненко достал из кармана пачку сигарет, учтиво предложив Соловьёву. — Курите?

— Да, спасибо, но здесь нельзя, придётся выходить на улицу.

— Не придётся. — Антон Арсеньевич плавно, но энергично ретировался к двери, приоткрыл её. Сквозь звуки громкой музыки послышался еле уловимый голос, а когда дверь снова закрылась, то мужчина стоял на прежнем месте.

Движения его выглядели обычными и естественными, но в то же время создавали чувство присутствия некой инфернальной значимости. — Так что, закурите? Уверяю вас, пока я не дам команды, ни один человек сюда не зайдёт, и ни один человек отсюда не выйдет. — Всё с тем же спокойствием продолжил он.

— Ну, раз вы так говорите, значит, так и есть. Благодарю. — Соловьёв принял сигарету, а в знак благодарности сначала поднёс уже приготовленный огонёк к сигарете своего властного собеседника, только потом подкурив себе. Словосочетание «ни один человек не выйдет» его особо не смутило.

— Так что вы скажете?

— М? — Андрей непонимающе поднял бровь, затягиваясь.

— Неужели вы так считаете?

— А, вы про это? Ну а что тут считать? Есть тип людей, которые вечно ноют. Таких много, но есть индивидуумы, которые своё нытьё могут приурочить к какому-то движению. Таких я уважаю, но не симпатизирую.

— Почему вы им не симпатизируете?

— Зачем мне симпатизировать человеку, который идёт против руки, которая меня кормит?

— Вот то-то и оно. Правда, видите ли, в чём загвоздка, вы не проявляете симпатии к человеку, который так же, как и вы, кормится с г-й кормушки. — Кокетливо улыбнулся Понтыненко.

— Подождите… В каком это смысле кормится из общей кормушки? Он ведь живёт за счёт к-х денег школьников на обед. Его урожай — донаты.

— Эх, мой неосведомлённый друг, я так понимаю, подобной информацией больше не вооружают глашатаев нашего порядка… Предсказуемо, меньше утечки.

— Знаете, я не совсем дурак. Не хочу знать больше положенного. Так что, если вы…

— Уже начинаете бояться за собственную жизнь? Понимаю. Могу вас заверить, разговор наш имеет крайне конфиденциальный характер, и я гарантирую вам, неприятностей у вас не будет, если вы сами не нашлёте их на себя. К тому же, я говорю не так, чтобы уж сверхтайну. За такое не расстреляют ни меня, ни вас.

Обе сигареты дотлели. Понтыненко учтиво забрал бычок собеседника вместе со своим, смыв в унитазе. Рука метнулась за пачкой. Андрею снова была предложена сигарета, но он отказался, поэтому Антон Арсеньевич закурил в одиночестве.

— Но упечь могут?

— Могут. Причём очень надолго. А вы собираетесь разболтать всё, что услышите направо и налево?

— Никак нет, Антон Арсеньевич. Но уши есть везде.

— Тут не поспоришь. — Мужчина снова подмигнул ведущему. — Так вот, по поводу твоего нелюбимого Лёшки П-а. Эх, Лёша, Лёша…

— …

— Как тебе такой факт, что всеми известный бандит, баламут, растлитель п-х умов и л-р незаконной о-и, является всего лишь хорошим п-м актёром, которого наняло г-о?

— Что за бред! Простите… [ЦЕНЗУРА] совсем нервным сделал. Вы меня простите, но…

— Вы извинились уже два раза, причём в обоих случаях этот жест этикета не имеет серьёзных обоснований.

— Пр… — Снова осёкся Соловьев, мысленно обругав себя за то, что выставляет себя идиотом. Обоснования так полагать у него были, иначе вёл бы он себя как наивный мальчишка. — Я просто хочу сказать, что услышанное представляется мне вещью абсурдной и несуразной. Уж пр… за такую прямолинейную критику. Но, с другой стороны…

— Вот именно. С другой стороны, у тебя нет причин мне не верить. Согласись, ты мальчик взрослый, неужели ты не считаешь такой подход, не считаешь такой план выдающимся? Сам рассуди: последнее, что люди могут ожидать, является именно этим. Абсурдом. Идеальное преступление. Выдающаяся игра лучших умов.

— Но если это так, то, то в чём смысл? Зачем г-у создавать себе врагов? Зачем нам человек, который идёт против своей же в-и? — Тут уже Соловьёв достал свою пачку сигарет. Нервно закурил, погрузив свой ум (а вместе с ним и взгляд свой) в глубокое размышление.

— Всё проще, чем кажется, товарищ Соловьёв. Неужели вы думаете, что г-у плевать на ту маргинальную (так будем называть тех, кто предаёт действующих п-в, критикуя их подход у-я с-й) часть общества, на всю эту б-ю и недовольную молодёжь? Если да, то вы полный дурак, уж простите за грубость. Мудрые люди, — Антон Арсеньевич тыкнул указательным пальцем вверх, — там сидят. Совсем не дураки. В-ь и его свита знают, что у всего есть предел.

У народа есть точка кипения, когда огромная масса, все эти недовольные и обиженные, могут в-ь, пойти на отчаянный шаг, начать р-ю! Любая р-я обходится очень недешево, как для устроивших её людей, так и для г-а, против которого пошла противодействующая сила. Убытки колоссальные, а если ещё упустить некоторые детали, то можно и вовсе оказаться головой на п-е.

Вы должны понимать, что такой исход нашим г-м уж точно не нужен. Поэтому исторически сложилось, что наши предшественники начали придумывать себе мнимых в-х в-в, наполняя головы людей д-й по поводу н-х отношений, несуразных з-в там. Да и вообще, главное, чтобы не в-а! Хе-хе. Дальше — интересней.

Последующие поколения пресытились подобной ересью, стали более избирательны к информационной платформе. Начали проверять там всё, сопоставлять факты и выяснили, что их попросту, если и не дурачат, то очень сильно приукрашивают действительность. Что делать в таком случае? Правильно. В голову пришла идея создать в-о в-а! Да не просто в-а, а такого человека, который смог бы объединить всех несогласных в одну большую группу, возымев над ними авторитарно-доверительную в-ь…

— Но если это так, то в чём г-у от этого прок? Ведь тот же П-в только и выполняет что роль занозы в заднице. М-и свои устраивает, всё о е-е тут грезит.

— А вы разве не грезите? Только не говорите мне, что когда вы выйдете на пенсию, то не уедете на какое-нибудь Г-а, где у вас уже куплен домик. Не занимайтесь лицемерием, по крайней мере, при мне. Всем не уехать, но вот в-и рано или поздно могут себе позволить жизнь, о которой принято молчать в целях п-о кредо.

— Ладно, хорошо. Но смысл-то должен быть. Что, этот хрен потом сдаёт информацию об участниках? Стравляет их с г-м, чтобы то показало свой большой болт?

— Ха-ха! Какой вы наивный, мой мальчик, ну ничего. Всё гораздо элементарнее! Вот смотрите, будем опираться на пример с Алёшенькой. Он берет всю концепцию своего мнения супротив г-у. Он громко кричит, что все они в-ы, л-ы. Народ тяжело обмануть, поэтому в свою негативную информативную базу он вкрапляет информацию д-ю. Про отдельных в-х ч-в, про несправедливость з-я какого-то там лица. Причём, всю д-ю базу выдаём ему мы.

Все эти детишки начинают восхвалять новоявленного героя. Ах, посмотрите, человек чести и слова. Они полностью погружаются в это с-е; в отстаивание своих г-х п-в. Алексей, как и подобает хорошему актёру, весьма детально погружается в свою роль. Иногда смотришь на его блоги, его поведение и думаешь, а не соскочил ли наш человек? Не заигрался ли случайно? Но нет, это просто мастерство! Наш Лёша идёт строго по написанному сценарию. Сначала этот сценарий коренного р-а. В следующей главе Лёша должен будет немного смягчиться. Он начнёт очень плавно и нежно вносить поблажки всем п-м в-м.

На следующем этапе он начнёт изредка кого-то хвалить за конкретные (очень редкие, скажем так) поступки. Потихонечку, шаг за шагом, мы придём к тому, что все эти борцы превратятся в наших невольных союзников и всё останется на своих местах. Вот так вот. Я даже не исключаю такой вероятности, что может Лёшу когда-нибудь придётся п-ь за стол п-я, может роль его будет чуть ниже, но сам факт, что это будет тот же самый В-ь — остаётся неизменным. И все они идут по написанному сценарию…

— Так получается, кто же тогда пишет этот сценарий?

— А это уже высшая г-я тайна. Если бы я вдруг решился вам её рассказать, Андрей, то не смог бы, ведь следующий информационный абзац мне недоступен. Я, по сути, то же являюсь мелкой сошкой. Просто исполняю то, что говорят, не более. Но благо для меня скоро всё закончится, и поминай как звали. — Тут Понтыненко будто бы опомнился, посмотрел на часы и, хлопнув по плечу Соловьёва, направился к выходу. — Если вдруг вам всё же станет интересно, то пройдите на второй этаж к бару, а потом посмотрите на самое дальнее ложе, скрытое в полумраке. Увидите очень занятное (разумеется, для вас) зрелище. Счастливо, берегите себя.

Антон Арсеньевич стукнул три раза в дверь. Она моментально распахнулась, а затем силуэт его исчез в общем зале.

Соловьёв ещё минут десять не выходил из уборной. Заправившись [ЦЕНЗУРА] и умывшись, он вышел на звук музыки, но на этот раз, заказав себе коктейль на первом ярусе, неспешно двинулся на второй.

На втором этаже Андрей был пару раз, хоть и являлся частым гостем заведения. Только однажды, как-то в свой день рождение, он арендовал за колоссальную сумму ярус для своих друзей, в основном коллег по работе, где они и [ЦЕНЗУРА] до потери сознания, развлекаясь с приглашенными проститутками. А второй раз уже и не вспомнить.