Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Как было выявлено в ходе следствия, Талицкий вел беседы с Игнатием в его покоях на Казанском подворье. Речь шла «о Последнем Веце, и о исчеслении лет, и о Антихристе». Можно представить, какое впечатление производил Талицкий, когда он точно по памяти цитировал священные тексты, горячо и с глубоким убеждением отстаивал свои взгляды на истинную сущность Петра, раскрывая смысл его странных повелений. Из следственного дела следует, что Талицкий вообще умел произвести впечатление. Так, князь Хованский признавался, что Талицкий его «прельстил». Потом, на следствии, отвечая на вопрос следователей о том, почему он не донес на Талицкого, бывший епископ признался, что не сделал этого потому, что не хотел причинить этому человеку неприятности («чтоб он, Гришка, от нево <…> не заплакал»[576]).

Но как бы Игнатий ни симпатизировал Талицкому, его идеи все-таки поначалу вызвали у владыки некоторые сомнения. На первой же встрече митрополит попросил Талицкого изложить свои идеи в письменном виде, чтобы он имел возможность внимательно изучить его аргументацию и хорошенько над ней поразмыслить («почему бы ему, Игнатию, в том деле истину познать»). Видимо, Талицкий пожаловался, что вынужден постоянно заниматься выполнением заказов, а потому ему сложно сосредоточиться на таком деле, хотя он и осознаёт его важность. Тогда Игнатий уговорил книгописца записать свои идеи в качестве заказа, пообещав оплатить его работу. Талицкий согласился, и вскоре действительно епископ передал ему через того же иконописца Ивана Савина 5 рублей, а после выполнения Талицким работы Игнатий заплатил ему еще 2 рубля[577].

Видимо, тогда, во второй половине января или первой половине февраля 1700 г., и началась работа Талицкого над его первыми эсхатологическими сочинениями: «О счислении лет» и «Врата» (или «О Последнем Времени»), которые были составлены в двух тетрадях. К сожалению, эти сочинения не сохранились (или пока не обнаружены). Но судя по тому, чтó сам Талицкий написал в «Покаянном исповедании» и рассказал на следствии, в первом сочинении («О счислении лет») производились основанные на пророчествах и их авторитетных толкованиях хронологические расчеты (на одном из допросов Талицкий назвал это сочинение несколько более развернутым описанием: «О исчислении лет от сотворения Света до пришествия Антихристова»). Скорее всего, здесь подробно обосновывались хронологические расчеты, которые указывали на нынешний 1700 г. как на апокалиптическую дату. Вероятнее всего, здесь также кратко рассматривалась мировая история в эсхатологической перспективе: не случайно Иван Савин назвал это сочинение «О летех от создания мира да скончания света»[578].

Во второй тетради приводились цитаты из различных пророчеств (особенно из Книги пророка Даниила, Апокалипсиса, «Толкования на Апокалипсис» Андрея Кесарийского), в которых открывалась тайна Последнего Времени (видимо, поэтому сочинение и называлось «Врата»). Центральное место здесь, несомненно, занимала 17-я глава Откровения Иоанна Богослова, а именно пророчество о багряном семиглавом звере, на котором восседала Вавилонская блудница. По объяснению Ангела, каждую главу зверя нужно соотносить с царем, а самого зверя – считать восьмым царем, который «пойдет в погибель». Затем приводилось «счисление» российских царей и показывалось, что нынешний царь Петр – восьмой по счету. Об этом сообщает сам Талицкий на одном из допросов: «В тех де книгах («О счислении лет» и «Вратах». – Е. А.) на государя хулы нет, толко во „Вратах“ он, государь, написан осмым царем». Расстриженный священник Церкви Иоанна Богослова на Пресне Григорий, у которого при обыске были обнаружены сочинения Талицкого, на допросе процитировал кусочек «Врат»: «Во 2‐й главе на 7‐м листу написано: „третие сложение Римской монархии царей Греко-Российских осмый царь Петр Алексеевич, юнейший брат Иоанна Алексеевича, но первее избран на царство“»[579].

На второй встрече на Казанском подворье Талицкий читал свои тетради митрополиту Игнатию вслух, параллельно их комментируя, соотнеся с происходящими событиями: «Видишь ли де ты, что в тех тетратех писано, то ныне уже все сбываетца?» На этот раз Талицкий произвел на Игнатия еще большее впечатление. Как рассказал на следствии книгописец, «он де, епискуп, слушав тех тетратей, плакал и, приняв у нево, Гришки, те тетрати поцеловал». Тогда же Талицкий рассказал Игнатию, что работает над третьим сочинением – «О падении Вавилона», – в котором уже будет окончательно доказано, что Петр является Антихристом, исходя из рассмотрения его нечестивых деяний и повелений[580].

Увидев, что окончательно убедил Игнатия в своей правоте, Талицкий решил сразу обсудить с ним, что делать дальше: «Возможно ль де тебе о сем возвестить святейшему патриарху, чтоб про то и в народе было ведомо?»

Ответ митрополита бы таков: «Я де один, что мне делать?»[581]

Из этого ответа следует, что Игнатий хоть и убедился в правоте Талицкого, но теперь сомневался в реалистичности его плана, в частности в том, что его демарш будет иметь какой-то эффект, пока не получит поддержки со стороны других епископов. Видимо, оттолкнувшись от этого сомнения, Талицкий спровоцировал Игнатия на обсуждение кандидатур епископов, которых можно было бы склонить на их сторону. В итоге условились на том, что Талицкий сам отправится со своими тетрадками к Суздальскому и Юрьевскому митрополиту Илариону, которого попытается склонить на свою сторону. Талицкий знал владыку Илариона лично, так как ранее продавал ему свои книги. По всей видимости, эта кандидатура была выбрана не случайно: как мы видели, суздальский владыка в июне 1700 г. оказался замешан в деле о расклеивании листов с призывом к служилым людям объединенно выступить против брадобрития. Во время чтения одной такой листовки в Суздальской приказной избе один из подьячих заявил, что достоверно знает от казначея суздальского владыки, что Иларион ведет переговоры с другими архиереями о том, «чтоб притти им, архиереем, к великому государю и бить челом, чтоб бород не брить» (см. п. 23). Талицкий попросил у Игнатия денег на дорогу; тот, видимо, пообещал прислать, но своего обещания не выполнил[582].

Но, кажется, Талицкий не поехал в Суздаль еще и по другой причине: к тому времени в Великий пост он пришел к мысли, что действовать через влиятельных лиц опасно и бесполезно. Очевидно, общение с митрополитом Игнатием и боярином И. И. Хованским, которые разделяли его взгляды, но действовать решительно не хотели или не могли, его многому научило. Теперь Талицкий думал, как самому добиться широкого распространения своих идей и тем самым спровоцировать народное восстание против власти Антихриста.

Талицкий, возможно, сперва попытался выяснить, нельзя ли тайно напечатать его сочинения. Для этого он осторожно вступил в отношения с некоторыми своими знакомыми сотрудниками Московского печатного двора. Возможно, на эту тему он некоторое время общался с батырщиком Дмитрием Кирилловым, который, наверное, убедил книгописца в том, что напечатать такие книги тайно на Московском печатном дворе совершенно невозможно.

Тогда Талицкий стал думать о том, чтобы напечатать свои сочинения в Киеве. Для этого нужны были деньги. Он попытался уговорить некоторых своих состоятельных заказчиков дать средства на это предприятие. Одним из таких спонсоров стал садовник Федот Миляков. К нему Талицкий пришел с приятелем – портным мастером Сенькой. За бутылкой вина приятели посвятили Милякова в свои планы. Талицкий говорил: «Написав бы де такую книгу, отдать в Киев, напечатать и пустить в мир, пусть бы люди ползоволись. Да скудость моя, нечем питатца». Федот Миляков дал ему на бумагу 10 рублей[583].

Но потом, видимо уже ближе к лету 1700 г., Талицкий пришел к убеждению, что нужно печатать не книги, а листовки. Это можно было сделать даже в домашних условиях, подпольно, используя для этого твердые сорта древесины (например, доски из груши с вырезанным на них текстом). Возможно, идею с подпольным изготовлением листовок Талицкому подсказал кто-то из его знакомых, хорошо разбирающихся в технологии изготовления печатной продукции. Во всяком случае, из материалов следствия можно заключить, что Талицкий пришел к этой мысли далеко не сразу. Можно предположить, что на эту идею его навел тот же батырщик Московского печатного двора Дмитрий Кириллов, который, как мы уже знаем, также был привлечен к следствию. Правда, на допросе Дмитрий Кириллов признался только в том, что «к нему де, Гришке, в дом хаживал он, Митка, один, и Гришка де в доме у себя читал ему, Митке, книги Библию, да толковое Евангелие, и всякие печатные и писменные книги о последнем веце». Но Талицкий настаивал на том, что он также ознакомил сотрудника Московского печатного двора со своими эсхатологическими сочинениями, но никаких других подробностей не сообщил[584]. Нельзя исключать, что Талицкий также обсуждал с ним и технические детали подпольного производства печатной продукции (разумеется, об этом мы не можем знать наверняка, не имея на этот счет в справке о следственном деле никаких указаний).

В конце концов Талицкий решил растиражировать две листовки: на первой кратко изложить содержание первого сочинение – «О счислении лет», а на второй – основные положения «Врат»[585]. Об этом он сам рассказал на допросе: «Купил себе две доски грушевые, чтоб на них вырезать: на одной „О исчислении лет“, на другой „О Антихристе“»[586]. Далее Талицкий составил для них тексты, сделав выжимку из своих сочинений[587], затем достал две подходящие грушевые доски и стал искать человека, который мог бы вырезать тексты на досках таким образом, чтобы их можно было использовать для печати листовок. На одном из допросов Талицкий признался, что кто-то на Красной площади ему подсказал, что есть один «распопа» (лишенный священнического сана батюшка) по имени Григорий Иванов. Живет он на Пресне, а промышляет тем, что «режет кресты» (то есть основным занятием этого «распопы» было вырезывание эпитафий – надписей на надгробных крестах и плитах). Такой мастер вполне мог бы изготовить нужные формы, а то, что он бывший священник, могло почитаться удачей: с таким человеком найти общий язык шансов было больше. Талицкий отправился к этому «распопе» на Пресню вместе с грушевыми досками и своими листами. Внимательно посмотрев на доски и на листовки, мастер заявил: «Без знамени де резать невозможно». Условившись на том, что Талицкий сам наметит тексты на досках («чтоб он, Гришка, ту доску принес назнамененую»), новые знакомые, конечно, обсудили и их содержание. Талицкий на допросе рассказал о содержании беседы такими словами:

И он де, Гришка, ему говорил: «ныне де время последнее, и Антихрист пришол». И сказывал ему от бытейских и от пророческих книг, и приводом называл государя Антихристом: «в Опакалепсисе Иоанна Богослова в 17 главе написано: „Антихрист будет осмой царь“. А по нашему де щоту, осмой царь – он, государь, да и лета де сошлись, у меня де тому есть, выписано и в тетратех». И роспоп де, Гришка, ему, Гришке ж, говорил, чтоб он те тетрати к нему принес почесть: «однако де у меня будет человек тех тетратей послушать».