Кто не боится молний

Степь да степь кругом

На конец мая был назначен отъезд в экспедицию. Тетя Нюра и Саша до поздней ночи паковали снаряжение, укладывали запасную одежду, легкую обувь, мыло, зубные щетки, пасту, полотенце, термос для чая, две эмалированные голубые миски, две такие же кружки, ложки, ножи, вилки, салфетки и прочую необходимую мелочь, без которой не обойдешься в условиях полулагерной, бивачной жизни.

Маргарита Сергеевна встретила Сашу в аэропорту, окинула взглядом, одобрительно воскликнула:

— Ты просто молодец, Саша! И шевелюра у тебя чу́дная, и похудел как надо. Прелесть!

Теперь Саша устраивался в самолете, как бывалый пассажир. Тетя Нюра боязливо притихла, сразу же пристегнула пояс, даже закрыла глаза. А Саша спокойно походил вдоль кресел, поздоровался со всеми и стал устраиваться на своем месте. Вскоре стюардесса принесла на подносе леденцы в разноцветных бумажках. Саша взял целую горсть, стал сосать. Потом достал книжку, немного полистал и полез в сумку за бутербродами и пирожками. Не спеша ел и поглядывал в иллюминатор. Наконец насытился, выпил бутылку лимонада, откинулся к мягкой спинке кресла, задремал. Проснулся от внезапно наступившей тишины. Оказалось, самолет уже приземлился, все поднялись с мест, направляясь к выходу.

К самолету были поданы два новеньких голубых автобуса с надписью «Киносъемочный». Первым спустился по трапу Борис Лукич, за ним остальные. От автобуса навстречу Борису Лукичу полуторжественно-полуделовито двинулся директор картины Дмитрий Григорьевич. Оказывается, он прилетел заранее, все подготовил и уладил, как он сам говорил, «вопросы жилья, питания, труда и отдыха».

Саша не сразу узнал поселок и его окрестности. Зимой здесь все было засыпано снегом, кругом простиралась плоская унылая степь. Теперь же тянулись к небу деревья, и зеленая земля, покрытая высоким ковылем, пестрела цветами. Особенно много было тюльпанов, пламенеющих большими оранжево-красными пятнами на широких просторах.

Около пруда белели палатки, тут же был построен навес от солнца, сколочены столы и длинные скамейки из простых досок. Под навесом стояли автомашины, осветительные приборы и подсветки, ящики с реквизитом и оборудованием, — словом, все, что предприимчивые организаторы уже успели доставить из Москвы.

Директор картины водил за собой Бориса Лукича и показывал ему хозяйство, подробно объяснял, в каком состоянии дела.

— Это наша основная база, — пояснил директор. — Горючее будем брать у летчиков, я договорился.

Борис Лукич молча слушал, кивал, смотрел на степь через темные очки, вытирал белым платком вспотевший лоб. Воздух был горячий, становилось душно. Несмотря на предвечернее время, солнце нещадно палило.

На этот раз артисты и творческая часть съемочной группы разместились в классах совхозной школы. У малышей уже закончились занятия, и помещение было свободно. Другие работники устроились на частных квартирах. Михаил Ефимович, его ассистенты и помощники по операторской части, осветители, шоферы и плотники поселились в палатках, точнее, в юртах, сделанных из толстого войлока, застеленных внутри кошмами и коврами. Летом в таких юртах прохладно, в них только и можно спастись от духоты и зноя.

Саша и тетя Нюра должны были жить в отдельном домике, перед которым росли два высоких тополя, тянувшихся вверх, как мачты на корабле. В первый же день Сашу познакомили с актрисой Тамарой Николаевной Владимировой. Она будет исполнять роль матери Пети и должна ввести Сашу в обстановку деревенского быта, научить домашней сельской жизни. На этот раз Борис Лукич счел необходимым заранее познакомить Сашу с его партнершей, так как по ходу съемок эта женщина будет кормить его, по-матерински ласкать, укладывать в постель, расчесывать волосы. Саше нужно было привыкнуть к ней, чтобы на съемках вести себя свободно, не стесняться, не конфузиться.

Саша внимательно присматривался к своей кинематографической «маме». В ней и в самом деле было что-то простое, домашнее. Говорила она без жеманетва, одета скромно, как крестьянка. С крестьянской утварью обращалась привычно, ухватисто. Ходила босиком, носила воду в ведрах на коромысле, доила корову, растапливала печь во дворе, мыла посуду.

— Ответьте по правде, — спрашивала она тетю Нюру, — похожа я на крестьянку?

— Если бы не сказали, мне бы и в голову не пришло, что вы артистка, — искренне удивлялась тетя Нюра. — Я сперва так и подумала, что вы хозяйка этого дома.

Тамаре Николаевне было приятно услышать такие слова.

— Да я и есть крестьянка, на Кубани в колхозе выросла. Кончила школу, уехала в город учиться. В киноинститут попала, в артистки вышла. Чудно, а?

— Вам теперь в самый раз играть колхозниц. Уж кто лучше знает ихнюю жизнь!

— Сынок-то у меня хорош? — Тамара Николаевна становилась рядом с Сашей. — Весь в меня, умница и красавец.

Саша смущался от таких шуток, но не убегал, покорно стоял рядом, привыкал к роли.