Кто не боится молний
- Автор: Владимир Беляев
- Жанр: Военная проза / Советская проза
- Дата выхода: 1971
Читать книгу "Кто не боится молний"
2
В это мгновение Петр вскочил с кровати, бросился к осветившемуся окну, отдернул край занавески. Он увидел, как от всполоха пламени река будто сделалась огненной лавой, которая поглотила упавшие в нее вагоны и рваные пролеты моста.
Радостный крик вырвался из груди Петра. Он прижался лицом к холодному стеклу, продолжая стоять у окна. К нему вбежала мать.
— Отойди, сынок! — Она быстро задернула занавеску, оттолкнула Петра от подоконника.
Сын тихо засмеялся и снова приподнял край занавески.
— Радуйтесь, мама! Это наши.
— Какие такие наши?
— Партизаны... ей же богу... Неужели не понимаете?
— Откуда ты знаешь? Может, и правда, что партизаны, да твое-то дело какое? Не суйся ты, богом прошу. Сиди в своем углу, не суйся в драку.
Сын опустил занавеску, радостно зашептал:
— Это же я передавал им сведения о поездах. Через тетку Лизку.
Внезапно ощутив слабость в ногах, Ульяна тяжело опустилась на лавку.
— Господи!.. Что теперь с тобой будет, сынок?
— А ничего!.. Я законспирированный!..
— Уходи в лес!.. Слышишь? К ним, к партизанам, беги!
— Нельзя уходить, должен быть, где прикажут.
— Да кто тебе приказывает?.. Никого же кругом не видать! Весной слыхала, будто в Ольховке смельчаки перебили немецкую охрану, освободили пленных красноармейцев и с ними в леса убежали, говорят, к партизанам. Да где же они, кто знает?
Она плотнее прикрыла занавеской окно, тревожно засуетилась:
— Ложись спать, сынок... Ой, боюсь, начнутся облавы, станут искать виновных... Не нагрянула бы к нам беда.
На другом конце улицы послышались глухие выстрелы и крики. Где-то взвизгнула собака, снова щелкнул выстрел, и все стихло.
— Господи! — Ульяна перекрестилась. — Ложись, Петя.
За окном уже брезжил рассвет.
Немецкие солдаты бежали по глухому оврагу, по огородам, за кем-то гнались, громко кричали. Стреляли в темноту, падали, снова срывались с места. Преследуемый солдатами человек перемахнул через забор, пробежал вдоль него, пригибаясь к земле, упал в канаву, притих.
Немцы пробежали мимо. Крики их уже доносились издали — со стороны железнодорожных складов.
Человек выполз из канавы, на четвереньках перебрался к кустам, пролез под изгородь во двор Ульяны, спрятался за сараем. Выждав минутку, перебежал к крыльцу дома, осторожно толкнулся в дверь. За дверью послышались шаркающие шаги.
— Кто там? — тихо спросил женский голос.
Человек перевел дыхание, зашептал в щель:
— Откройте... Свой... Русский...
За дверью — долгое молчание. Потом тихо взвизгнул засов, заскрипели несмазанные петли. Дверь осторожно приоткрылась, и в просвете сверкнули большие темные глаза Ульяны, уставились на незнакомого человека, который с трудом переводил дыхание.
Где-то у реки опять раздался выстрел. Вслед за ним грянули второй и третий.
Ульяна шире приоткрыла дверь, впустила незнакомца в сени и тут же крепко заперлась на засов.
Войдя в избу, партизан остановился у порога. Увидел ведро с водой, схватил ковшик, стал жадно пить. Ульяна ждала, когда он напьется, на окровавленном лице партизана лихорадочно сверкали глазные белки.
— Проходите туда, — указала на дверь в горницу.
Он не успел сделать и шага, как дверь горницы резко отворилась, на пороге появился Петр.
— Это мой сын, — сказала Ульяна. — Не бойтесь его, идите в комнату.
Незнакомец смотрел на молодого парня, не выказывая ни малейшего беспокойства. Устало улыбнулся ему, дружески сказал:
— Извини, брат, другого выхода нету. Вечером уйду.
— Проводи человека в подпол, — сказала мать сыну. — Возьми лампу, посвети.
Она поднесла тусклый светильник и всмотрелась в лицо незнакомца. Он был молод, лет двадцати пяти, с небритыми впалыми щеками, в старой крестьянской шапке, потертой и плешивой, в порванной темной фуфайке. Правую руку все время держал в кармане, где, видимо, был пистолет. Глаза темные, слегка раскосые, нос приплюснутый, брови густые, черные, лоб большой, круглый.
— Ранен? — спросила Ульяна.
— Обойдется. Куда идти? — заторопился незнакомец. — Сразу же тушите свет и ложитесь. В случае чего прикиньтесь, будто спали, ничего не знаете, никого не видели.
Петр проворно сдвинул на полу коврик, открыл люк в подпол. Нащупал ногой лестницу, стал спускаться, Вслед за ним шагнул незнакомец. Спустились на дно подпола, протиснулись в дальний угол, где стояли кадки, горшки, стеклянные бутылки.
— Снимайте сапоги, — приказал Петр, глядя на мокрую, грязную обувь мужчины. — Я принесу сухие. И фуфайку давайте, шапку тоже.
Мужчина покорно и торопливо разделся. Петр забрал перепачканную одежду, поднялся по стремянке наверх.
Партизан остался один, окинул взглядом тесный подпол, освещенный чахлым светильником. В открытый люк упали сухие сапоги, полушубок, теплая ушанка.
— Одевайтесь! Вот спички на всякий случай, — сказал Петр, свесив голову в проем подпола. — Тут хорошо, будьте спокойны.
Партизан протянул руку за спичками, приказал Петру:
— Завтра иди на работу как ни в чем не бывало. Скоро перебросим тебя в другое место, ты сделал большое дело.
— Это вы рванули мост? — доверчиво сверкнул глазами Петр. — Вы и есть командир партизанского отряда?
Партизан помедлил с ответом, потом сказал:
— Много вопросов задаешь, отвечать некогда. Нажми-ка плотнее крышку и накрой ее половиком. Если что случится, не суйся в подпол, у меня оружие.
— Одевайтесь потеплее, — сказал Петр. — В кадушке есть сало, подкрепитесь маленько. И хлеба дадим.
— Ладно, закрывай.
Петр опустил крышку, плотно прижал ногами, накрыл ковриком. В волнении несколько раз прошелся по комнате, выглянул в прихожую, где на топчане лежала мать. Она не шевельнулась, ни о чем не спросила сына. Петр лег на свою кровать, долго не мог уснуть, прислушивался к стуку сердца. Гнетущая мгла медленно и незаметно разбавлялась скупым предутренним светом. Слышно было, как стучали ходики на стене.
Мать лежала на топчане не смыкая глаз.
Внезапно за окном хлопнула калитка, послышались тяжелые шаги, глухой мужской голос. И тут же резко и настойчиво постучали в дверь.
Петр выскочил из своей комнаты к матери. Она бросилась к сыну, решительно толкнула его назад.
— Спрячься в горнице. Я сама.
Он закрыл дверь с другой стороны, опустил крючок.
Мать подошла к иконе, перекрестилась:
— Защити нас, царица небесная.
В дверь застучали сильнее.
— Сейчас! — крикнула она и отвернулась от иконы.
Распустила волосы, накинула на плечи платок, будто только проснулась и поднялась с постели. Пошарила спички, зажгла ночник, пошла открывать.
В избу ввалились четыре немца, грубо оттолкнули Ульяну с порога.
— Руки вверх! Всем оставаться на месте!
Ульяна подняла одну руку и отступила назад, к горнице. В другой руке она держала светильник.
— Да что же это вы так, господь с вами. Тут никого нет, я одна.
Ее осветили фонарями, на миг ослепили глаза. Лязгая оружием и топая тяжелыми сапогами, прошли вперед.
— Куда спрятала партизана? Ну?!
— Я ничего не знаю, никого не видела. Я спала.
Она присела на постель, разбросанную на топчане.
Немец ткнул автоматом в подбородок Ульяны.
— Вставать! Вставать!
Она поднялась, сдерживая страх.
А в соседней комнате Петр торопливо надевал на себя партизанскую шапку, натягивал мокрые грязные сапоги, прислушиваясь к голосам и крикам. Никак не мог попасть в рукав мокрой фуфайки, торопился, наконец оделся, сдернул занавеску с окна, тихо открыл раму, будто только что влез в дом с улицы. Подошел к дверям, прислушался. Немцы кричали на мать:
— Ты врешь, баба! К твоему дому бежал русский бандит. Показывай, куда спрятала партизана!
— Я ничего не знаю, — твердила Ульяна. — Никого не видала, не понимаю, о чем вы говорите.
— Не притворяйся, чертова ведьма! Открывай дверь в ту комнату!
— Да нет же у нас чужих людей! За что мне такое наказание?
Немцы с опаской посматривали на дверь.
— Ну! Ну! Открывай!
Подталкиваемая стволом автомата, Ульяна подошла к дверям.
— Закрыто же тут, я ключ потеряла. Дозвольте, я поищу. — Ульяна попятилась назад, но в спину ткнули автоматом.
— Иди вперед, баба, застрелю!
Она не двинулась с места и не притронулась к двери. Немцы сердито кричали:
— Открывай, или пулю в лоб!
В эту минуту дверь заскрипела и распахнулась.
Из комнаты появился Петр, переодетый в одежду партизана. Мать вскрикнула и попятилась назад.
— Хальт! Стой! Руки вверх! — закричали немцы и набросились на Петра, который, к их удивлению, не оказывал сопротивления. Он спокойно стоял, вытирая испачканное лицо рукавом фуфайки. Нарочно широко распахнул дверь, чтобы немцы увидели раскрытое окно. Один из немцев сразу же заметил это и подбежал к окну, понятливо кивнул другим.
— Не трогайте эту женщину, — сказал Петр немцам. — Я влез в окно. Она не знала, что я в ее доме.
— Ты есть партизан? — обступили его немцы, связывая ему руки.
Едва держась на ногах, мать прислонилась к стене. Смотрела на сына, стараясь понять, что он задумал.
— Это ты взорвал мост? — впился в лицо Петра злобным, колючим взглядом один из карателей. — Отвечай, не молчи!
— Да. Это я...
— Почему не поднимаешь руки вверх?
— У меня все равно нет оружия.
— Хенде хох!
Петр с иронической усмешкой смотрел на немца.
— Побереги свои нервы, рыжий. Я не признаю себя побежденным и рук поднимать не буду. Понял? Я на своей земле, и никто не смеет приказывать мне, я сам себе хозяин.
Немец побагровел, с размаху ударил Петра по лицу. Но Петр даже не вздрогнул. Немец ударил еще и еще.
— Сволочь ты, — сквозь зубы процедил Петр. — Ползучая гадина.
— Будешь висеть на веревке! — визгливо закричал немец. — Сегодня же утром, когда поднимется солнце. Забирайте его! Марш!
Дюжие руки солдат схватили Петра, вытолкнули из избы. Он оглянулся на мать, увидал ее бледное, суровое лицо. Она стояла в углу, под иконой, прижимала руки к груди, не шевелилась. Когда глаза сына и матери встретились, Ульяна сорвалась с места, бросилась к Петру, отталкивая немцев.
— Не трогайте его, изверги!
Немцы отшвырнули Ульяну. Она упала, но тут же поднялась, снова бросилась к немцам.
— Стойте! Не уводите!
Рослый краснощекий немец схватил ее за плечи.
— А там никого больше нет? — показал он на дверь в соседнюю комнату.
Ульяна сильным рывком столкнула немца с порога, выбежала во двор за Петром. Конвоир угрожающе нацелил на нее автомат.
— Не трогайте ее! — крикнул Петр немцам. — Она ни в чем не виновата.
Ульяна все-таки пробралась к Петру, сняла с себя теплый платок, дрожащими руками накинула его на шею сына.
Мать и сын в последний раз посмотрели друг другу в глаза...
Она осталась стоять посреди двора — неподвижная, будто окаменелая. Не было слез, только черная боль рвала ей сердце и подступившие к горлу рыдания душили ее, рождая перед глазами вспышки черных молний. Со стоном упала Ульяна на мокрую землю, завыла — страшно и безысходно.