Кто не боится молний

5

С тех пор Ульяна пошла к людям, трудилась в поле, ходила за плугом, подгоняла запряженных худых лошадей, водила за налыгач тощих коровенок, плетущихся в ярме. Вместе со стариками, деревенскими бабами и детьми вручную сеяла рожь на черной, вспаханной ниве.

Бывало, усталые руки Ульяны опустят на землю лукошко с зерном, отдыхают. Ульяна разгибает натруженную спину, поднимается на бугор, смотрит и смотрит на дорогу.

— Кого ждешь, Егорьевна? — спрашивают ее люди.

Но Ульяна молчит, не отвечает. А люди больше не спрашивают, сами знают, какая тяжкая боль на душе этой женщины. Вон как состарилась за эти годы, вся почернела от горя, лицо сморщилось, покрылось глубокими складками, волосы поседели.

Так прошло много дней и ночей, сменялись времена года, зеленели и вяли травы, замерзала и отогревалась земля, вырастали и опадали листья на деревьях, улетали и возвращались птицы. Уже далеко в Берлине окончилась война, и наступило первое послевоенное мирное лето.

Сухой горячий ветер развевал выбившуюся из-под платка Ульяны седую прядь волос. Она стояла на бугре, откуда хорошо видна дорога, уходящая к лесу. Далеко за поворотом показались два человека, они шли к селу, поднимая сапогами дорожную пыль.

Ульяна поспешно спустилась к дороге, всматриваясь в приближающихся людей. Теперь можно ясно различить, что это солдаты. Один с вещевым мешком за плечами, другой — с чемоданом. Ульяна срывается с места, бежит навстречу идущим.

Увидев бегущую Ульяну, женщины тотчас побросали работу и тоже заторопились к дороге. Впереди всех заспешила Настя, в белом платочке, проворная и легкая, как горная козочка. Ульяна внезапно остановилась, смотрит то на одного, то на другого солдата, опускает голову в поклоне, уступает дорогу путникам. Напрасно она бежала, нет среди них того, кого она ждет.

— Здорово, Ульяна Егоровна! — весело крикнул ей усатый солдат. — Не признаешь, что ли? Это же мы, Евсей Миронов и Василий Кравцов. Живые вернулись с войны.

Ульяна опустилась на землю у края дороги, заплакала. А подоспевшие бабы окружили солдат, обступили их, запричитали. Настя бросилась на шею Евсею с радостным криком:

— Братка! Братка вернулся!

На Василия Кравцова тут же налетела его жена, рыжая, веснушчатая Фроська, завыла и заголосила на все поле.

Ульяна тяжело поднялась с земли, вытерла слезы, улыбнулась чужому счастью и пошла к одинокому своему лукошку с семенами.

Пришла зима. В Ульянином сарайчике, приспособленном под жилье, пусто и тихо. За единственным маленьким окном все покрылось белым снегом, над крышами соседних домов поднимаются сизые столбы дыма, долго не тают в морозном воздухе.

Ульяна стоит на табуретке, вытирает тряпкой пыль с карточек, развешанных по стене в рамках под стеклом.

Тут вся семья Деминых: на одной карточке Ульяна с мужем Ефремом, а на отдельных два сына — Иван и Петр. Младший сын сфотографировался, когда ему было лет четырнадцать, совсем мальчишка, весело смотрит со стенки, улыбается.

Ульяна не заметила, как распахнулась дверь и в комнату вошла жена солдата Василия Кравцова рыжая Фроська с раскрасневшимся лицом, в старой овчинной шубе.

— Здорово, подружка! Слышь? Это я, Ефросинья.

Ульяна обернулась, слезла с табуретки.

— Садись, коль пришла. Чего надо?

— Опять за тобой притащилась, — сказала Фроська. — Председатель говорит, всем нужно на работу, а то хозяйство развалится.

— Оно и так развалилось, — махнула рукой Ульяна.

— Ноне дела, должно быть, лучше станут. Евсея Миронова в председатели выбрали, он на войне старшиной был и в партизанах служил, да и ранее честным человеком считался. Он и послал меня за тобой. Вы, говорит, бабы, большая сила, помогайте, без вас беда. Верно понимает нашу жизнь, ей-право.

— Эх, Фроська, перебили хороших мужиков, и некому за дело взяться. Твой-то Васька что делает? Чай, не калека, живой с войны воротился. Вместе с Евсеем пришел, вместе и за дело брались бы.

Фроська подсела поближе к Ульяне, вздохнула.

— Слабый он, никак не может отоспаться, — сказала она про мужа. — Да и что мы на мужиков надеемся? Нам бы все взять в свои руки. Иди на ферму, как до войны работала.

— Не та я теперь стала. Под самый корень подрезали.

Фроська вздохнула и принялась рассматривать фотографии.

— А партизан-то твой пишет?

Ульяна долго молчала, глядя за окно, где на голой осине сидели вороны. Потом ответила нехотя:

— Дала я себе зарок — ждать, пока снег растает. А не объявится к тому времени, сама искать стану.

— Да зачем он тебе, коль забыл? — спросила Фроська.

Ульяна с укоризной посмотрела на подругу.

— Либо убило его в конце войны, а может, еще что случилось, иначе непременно пришел бы. Раз сам не является, надобно мне идти по его следу.

— Забудь ты его, Ульяна, ей-право, — жалеючи сказала Фроська. — Устраивай свою жизнь сама, зализывай раны, живи. Да коли б не этот партизан, небось Петенька твой живой бы остался.

Фроська, молча повернулась к окну, поковыряла пальцем намерзший иней, подышала на стекло, пока оттаял кружочек под теплыми губами.

Ульяна с ненавистью посмотрела на Фроську, сжала белые губы.

— Уходи. Нечего тебе тут делать.

Фроська пожала плечами, двинулась к дверям.

— На ферму пойдешь ли? — спросила она, не поворачиваясь к Ульяне.

— Нет, не пойду. Так и скажи Миронову, без меня управитесь.

Фроська затянула узел платка и ушла с чем явилась.

Оттепель наступила рано, и снег начал таять дружно. Кажется, совсем недавно за окном свистел морозный ветер, а нынче уже журчат ручьи и над высокой осиной под окном вьется стая грачей.

На огородах уже стаял снег, просыхают черные грядки. Сильные ноги налегают на край лопаты, отваливают жирные пласты земли. На перекладине забора повисли старая стеганая фуфайка и теплый вязаный платок. Нога в сапоге снова и снова налегает на лопату. Перевертываются черно-рыжие пласты на грядках, поблескивают обшарпанные бока нехитрого орудия крестьянского труда. Ульяна копает грядки на огороде, разбивает острым ребром лопаты комья влажной земли. Темные руки крепко держат шершавый черенок, ловко орудуют. Весенний ветер треплет концы выгоревшей старенькой косынки.

К калитке подкатил на велосипеде почтальон.

— Эй, Ульяна! Иди-ка, получай письмо.

Ульяна перестала копать, разогнула спину, поправила волосы, торопливо пошла к почтальону, переступая через грядки. Вдруг словно опомнилась, помчалась бегом, спотыкаясь о рыхлую землю. На бегу вытерла руки о фартук, потянулась к письму.

— Слава тебе господи. Дождалась.

Почтальон, сухонький горбатый мужичишка с бородавкой на носу и маленькими веселыми глазками, отвел руку с письмом за спину, засмеялся щербатым ртом:

— Знаешь, кто прислал? Угадай-ка.

— Да ну тебя! Не гадалка я, давай!

Ульяна вырвала из рук почтальона письмо, прижала к груди и медленно, почти торжественно пошла к избе.

Старичок смотрел на нее моргающими глазками, покачивал сивенькой головкой в старом картузе, крикнул скрипучим голосом:

— Прочти при мне, скажи, что пишут!

Ульяна не обернулась, торопливо поднялась на крыльцо, захлопнула дверь.

Встреча