Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции

Блуа

Фаварже по-прежнему был доволен новой лошадью и торопился попасть домой: путь его лежал теперь на восток через центральную Францию, через наиболее живописные ее места. Дорога вела его из Лудёна к Сомюру, Шинону, Туру, Амбуазу, Блуа, Орлеану и Дижону мимо виноградников, пастбищ и речных берегов, увенчанных замками. Но на дворе стоял ноябрь, и было холодно. Гроздьев на лозах уже не осталось, многие замки совсем обветшали, а дороги по-прежнему были ужасны.

Фаварже проезжал места, напоминавшие ему о славном XVI столетии, когда Долина Луары была центром всего королевства. Суверены со своими дворами переезжали из замка в замок, распространяя тот образ жизни, который постепенно стал ассоциироваться с французской цивилизацией как таковой: куртуазность, галантность, рафинированность, умение радоваться хорошему вину и хорошей еде и мастерское владение языком, который столь многим обязан величайшему писателю Луары, Франсуа Рабле232. Впрочем, этот культурный код принадлежал элите и не распространялся далеко за ее пределы. Вероятнее всего, он не был знаком Фаварже, который еще в Ла-Рошели сообщил Жану Рансону, что лишен каких бы то ни было артистических талантов. По крайней мере таких, которыми можно блистать в буржуазной гостиной. Судя по письмам, его основная забота состояла в том, чтобы добраться до Нёвшателя прежде, чем ляжет снег233.

Блуа. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

Хотя указания, полученные от STN, прямо рекомендовали ему избегать лишних перемещений и бесперспективных адресов, Фаварже предстояло обследовать еще множество книжных магазинов. Вдоль Луары, как и вдоль Роны, ему по преимуществу попадались печатники, торговавшие изданиями-однодневками собственного изготовления, и владельцы книжных лавок, где не было почти ничего, кроме учебников, бревиариев и религиозных брошюр. В Сомюре обнаружились печатник и два книготорговца, оказавшиеся бесполезными, «поскольку сам город немногого стоит». Шинон был «еще хуже Сомюра», хотя там был один солидный книготорговец. Тур обещал больше: два «хороших» книготорговца, причем один из них (Вокье Ламбер) был еще и типографом, и три «плохих». Что важнее, здесь была штаб-квартира одного из троих братьев Летурми, самых предприимчивых торговцев во всей Долине Луары. Вместе они составляли что-то вроде консорциума: параллельно держали три разных магазина и торговали вразнос. Другой брат действовал в Блуа, а у третьего, который всем и распоряжался, был магазин в Орлеане, где Фаварже собирался обсудить их дела. После Тура он ненадолго остановился в Амуазе, где выяснил, что единственный на весь город книготорговец, некий Филипп, – всего-навсего разносчик, «который не заслуживает большого доверия». А затем был Блуа, где Фаварже столкнулся с любопытными дилеммами.

За исключением среднего из братьев Летурми, который торговал как в магазине, так и вразнос, в Блуа не было других книготорговцев, но было двое печатников, Пьер-Поль Шарль и Филибер-Жозеф Массон, которые объединили свои предприятия и не продавали ничего, кроме богослужебной и благочестивой литературы234. И все-таки Блуа сделался значимым рынком для STN благодаря неустанной деятельности еще одного человека, который, подобно Малербу, вел дело вне официального поля книжной торговли. Как и многие другие индивидуальные предприниматели, работавшие в серой зоне книжного рынка235, Константен Лэр увидел возможность извлекать прибыль, удовлетворяя потребность публики в книгах, которые он держал дома и там же продавал, не беспокоясь о палатах синдиков в далеких Пуатье и Орлеане. Книжная торговля была лишь одним из его занятий. Еще он был учителем, виноторговцем и держал пансион, изо всех сил стараясь прибиться к буржуазному обществу Блуа. К тому времени, когда в ноябре 1778 года на местную сцену прибыл Фаварже, STN уже было хорошо с ним знакомо.

В первый раз Лэр вышел на «Общество» еще в 1773 году. Написать письмо ему порекомендовал Малерб, который в ту пору пытался тесно сотрудничать с «Обществом», предлагая торговцев, через которых можно было реализовать книги. Лэр в его списке стоял на одном из первых мест, поскольку, как Малерб объяснил в письме Остервальду, этот человек мог открыть для них перспективный рынок в Блуа, где у него были прекрасные связи в кругах местного нобилитета. В самом начале переписки с STN Лэр представился хозяином частной школы (maître de pension), у которого помимо этого были виноградники, приносившие прибыль с продажи широко востребованных луарских вин. Он преподавал французский язык англичанам, жившим в его доме, и, возможно, обучал другим дисциплинам прочих постояльцев (в одном из писем он предложил продать «Обществу» рукопись учебника по математике). Отстроив «большой и красивый дом», он сдавал жилье путешественникам и людям, которые приехали по делам в региональный суд (Conseil supérieur), учрежденный в Блуа в 1771 году в ходе реорганизации судебной системы при канцлере Мопу. Его письма, написанные изящным почерком, выдают в нем человека высокой культуры. Лэр с гордостью сообщил в STN, что успел собрать великолепную библиотеку. Лучшие люди города ходят к нему, чтобы свериться с той или иной книгой, а также насладиться беседой «в обществе столь же забавном, сколь и любезном». Для того чтобы услужить этим людям, он и начал заказывать и продавать книги. Он получал каталоги от поставщиков в Париже и в других городах и планировал превратить свое собрание, дополненное подписками на парижские журналы, в платную библиотеку (cabinet littéraire). Это предприятие вызвало враждебность со стороны профессиональных книготорговцев и печатников, но Лэр собирался заставить их замолчать, приобретя в Париже лицензию на книготорговлю (brevet de libraire), чтобы получить право продавать книги вне структуры книготорговой гильдии.

В первых письмах в STN Лэр старался представить свое крохотное предприятие как дружеский круг благородных любителей литературы. Он подчеркивал «желание вкусить от общения с людьми культуры, коих я почитаю и чьи труды, польза которых неоспорима, стремлюсь заполучить». Он со знанием дела писал о разных изданиях «Энциклопедии» и выражал восхищение Вольтером: «Настоящее чудо, что неподражаемый месье де Вольтер способен столько работать в столь преклонном возрасте». Его заказы, направленные в «Общество», включали в себя труды самых знаменитых философов, а также некоторых более популярных авторов вроде Симона-Николя Ленге, чьи полемические памфлеты представлялись ему особенно привлекательными как благодаря колкому стилю, так и благодаря удивительно точному выбору тем. Впрочем, сам Лэр не был радикалом. Он сожалел об упадке образования во Франции, вызванном гонениями на иезуитов, и возмущался антикатолическим пафосом протестантской «Энциклопедии», выпущенной Фортюне-Бартельми де Фелисом в Ивердоне.

С 1773 по 1775 год Лэр заказывал в STN все большее и большее количество книг, и общий тон его писем постепенно приобретал все более выраженный деловой оттенок. Ему требовалось больше Вольтера и Руссо ради тех, по его словам, «достойных и прибыльных продаж», которые они ему обеспечат. Также он заказывал и новинки – недавно опубликованные памфлеты на злободневные темы, свежие романы и порнографические издания. Для «Общества» может открыться новый прибыльный рынок, обещал он, если издательство будет снабжать его «безделушками, такими пустячками, написанными с искусством, что подтверждает ветреность нашего века и самым тесным образом связано с гением нашей нации – с той легкостью, которой столь жадно взыскуют наши стильные мальчики и наши девчонки (nos petits maîtres et nos femmelettes)… Недавно кто-то спрашивал меня о либертенских романах, – добавлял он. – Вы ими торгуете?» Его клиентура состояла из «состоятельных и любознательных господ», которые готовы были авансом заказывать у него книги Мольера, Болингброка, Вольтера и Руссо. Один покупатель пожелал, чтобы книги были напечатаны на превосходной голландской бумаге и переплетены в телячью кожу соломенного цвета. Другие не хотели тратить лишних денег и были готовы покупать дешевые издания «Энциклопедии» Дидро и «Философской истории» Рейналя.

Беглые упоминания о знакомых и покупателях в письмах Лэра – о профессоре права, канонике из собора, виноделах – свидетельствуют о его вовлеченности в среду провинциального нобилитета. Хотя он мог преувеличивать степень их богатства и знатности, чтобы произвести впечатление на директоров STN и завоевать их доверие. Если издательство верит в его добрые намерения и платежеспособность, писал он, то оно могло бы присылать ему относительно крупные партии книг и принимать к оплате долговые обязательства или векселя со сроком погашения в двенадцать месяцев. Продав все эти книги, Лэр соберет достаточную сумму для того, чтобы расплатиться в нужный срок или, еще лучше, перевести на «Общество» долговое обязательство от одного из своих деловых партнеров, которое издательство сможет обменять на наличные деньги при условии, что подпись на этом обязательстве также вызовет доверие.

Переписка Лэра с STN показывает, как такого рода финансовые отношения, столь типичные для капитализма раннего Нового времени, действовали в конкретном случае. Поначалу, если судить по платежам, Лэр казался «солидным» клиентом. В декабре 1773 года он расплатился за поставку ивердонского издания «Энциклопедии» денежным переводом в парижский банк на сумму в 252 ливра и сопроводил платежный документ относительно крупным заказом. В него входило несколько трактатов философов-просветителей, относительно которых, по его словам, он уже договорился с местными «любителями». По прибытии следующего груза он написал, что доволен качеством товара, но не ценами на доставку, которые счел завышенными. Тем не менее он прислал новый заказ, предложив расплатиться, переведя на STN векселя, полученные от нескольких нормандских торговцев кальвадосом и сидром, которые приезжали в Блуа, чтобы закупиться вином и тем компенсировать неурожай яблок у себя на родине. Виноград у Лэра уродился на славу, так что он планировал расширить свое торговое предприятие, купив лицензию на книготорговлю (brevet de libraire).

В это время, в начале 1774 года, в письмах Лэра начинают появляться тревожные симптомы банкротства. Виноград мог помочь в продаже книг, но урожаи год от года менялись, а местная экономика, как он отмечал, целиком зависела от вина и коньяка, «единственных причин избытка или отсутствия прибыли» во всем регионе. Величественный замок Блуа и визиты королевского двора привлекали сюда в XVI веке множество состоятельных персон, но в XVIII веке численность городского населения застыла на отметке в 11 000 душ, а в самом городе почти ничего не было, за исключением суда и гарнизона. Предложенные Лэром векселя неведомых нормандских виноторговцев STN принимать отказалось, а его перевод в 252 ливра, будучи представлен к оплате в парижском банке, был опротестован. Он прислал взамен другой вексель, заверив «Общество» в том, что на крайний случай у него отложено 20 000 наличными. Заказы от него продолжают приходить до самого конца 1774 года, становясь все более объемными и разнообразными, и в них все больше внимания уделяется запрещенным книгам, прежде всего атеистического и эротического характера, вроде «Системы природы» и «Истории отца Б…, привратника картезианцев». Такой товар зачастую предпочитали торговцы, попавшие в сложное финансовое положение и готовые заняться спекуляциями в более рискованном, но потенциально более прибыльном секторе книжного дела. В ноябре 1774 года Лэр отправился в Париж, чтобы попытаться выправить себе сертификат книготорговца (marchand libraire)236. Он приехал как раз вовремя, чтобы стать свидетелем церемонии восстановления в правах старого парижского парламента, который заменил собой суд, учрежденный в ходе мопуанских реформ. Однако, к несчастию для него, пересмотр ранее действовавшей юридической системы означал, что Блуа потеряет свой суд, появившийся при Мопу, и, следовательно, иссякнет поток потенциальных покупателей, которые приезжали в город по своим судебным делам и останавливались в комнатах у Лэра.