Анатолий Трушкин

Горе

Беда у меня. Прожиточный минимум в Москве стал сорок тысяч… Это впритык! На гроб уже не остается. Захочешь умереть — нельзя. Бессмертие наступило.

Единственно, что хорошо сейчас — не надо откладывать на черный день, он тоже уже наступил.

Нас шестеро: я, двое моих малолетних детей, домработница-старушка, жена-женщина и телохранитель-сирота. Это считай каждый месяц мне где-то нужно взять шесть на сорок — двести сорок тысяч.

Двести сорок тысяч!.. Это имеется в виду для здоровых людей, которые едят все подряд, что ни дай. Они сперва все съедят, потом вспоминают, чего это они такое только что съели.

А у меня жену от магазинного все время подташнивает. Я извиняюсь очень перед дамами — разговор не про театр.

Даже ее подташнивает не когда она ест. Многих ведь подташнивает, когда они едят. Я извиняюсь еще раз, не всем про это интересно, у каждого свое горе.

Многих подташнивает, когда они слышат про еду, а мою подташнивает, когда она еще только подумает про еду. То есть постоянно.

Такое вот горе пришло в дом ко мне.

Не сильно ее тошнит, но смотреть противно. Она зеленая становится, глаза тускнеют… Смотришь на нее — и самого начинает подташнивать… А она на тебя смотрит — ей еще хуже становится. А ты на нее смотришь — тебя выворачивает.

Значит, мне теперь одна дорога — на рынок за свежей пищей. Правильно?

А на рынке сейчас, если даже брать одни отбросы, все равно выходит дороже раза в три… Нет! В четыре.

Двести сорок на четыре — девятьсот шестьдесят тысяч. То есть я уже вынужден воровать в открытую. А это бьет по нервам, и я приучился выпивать… перед едой. Иначе я давлюсь. Я извиняюсь перед дамами, не всем, наверное, им интересно.

Еда стоит колом, даже если ешь икру. Колом! Сантиметров двадцать. Из глаз — слезы, изо рта — пена, отовсюду — горе.

Короче, мне перед едой надо обязательно тракт весь смачивать коньяком. Это пять раз в день… Нет! Шесть. Это еще тысяч триста в месяц. Воруешь уже из последних сил.

Личный врач сказал:

— Срочно на отдых. Немедленно! Бросай воровать к чертовой матери и отдыхай. Спасайся!

Поехали в Крым.

Путевки по восемьсот сорок одной тысяче шестьсот шестьдесят семь рублей тридцать восемь копеек. Нас шестеро. Не то что наворовать, сосчитать сразу трудно.

Ну, приехали — оказалось, жену на солнце подташнивает.

Подташнивает и подташнивает ее. Даже в «Мерседесе», — мы недавно купили — ее не так подташнивает.

Значит, она лежит в тени в Крыму. С ней домработница. Кто с детьми?.. Чужой человек?.. Крымский татарин?.. Нет. Значит, теща. Это еще восемьсот сорок одна тысяча шестьсот шестьдесят семь рублей тридцать восемь копеек. И там за шесть миллионов было.

Грубо говоря, надо мне в месяц иметь миллионов семь-восемь.

Такое вот горе пришло ко мне в дом.

Конечно, все мы сейчас бьемся, колотимся об жизнь, но меня просто сплющило, уже кончились слезы.

Не буду больше портить вам вечер… воздух и так далее. Пойду.

Захочет кто спасти меня, пусть пришлет сколько сможет денег… на мое имя. На жену не надо. Ее от денег уже… Да. подташнивает.