Анатолий Трушкин

Русский человек

У жены мечта — достать кафель второго сорта. Первый сорт не достать, он весь уходит за границу. Есть еще высший сорт. Куда он уходит, никто не знает. У меня сосед в КГБ, говорит:

— Органы не могут обнаружить.

Еще у нас нет такого органа, чтобы обнаруживать в обычных магазинах что-нибудь высшего сорта.

И у жены мечта — достать кафель второго сорта. Третий ей не нравится… не держится на стене. Есть еще четвертый сорт… Ну. не в этом дело, мало ли у нас что хорошего есть.

Я ей говорю:

— Плюнь. Войны же нет, значит, живем хорошо. И перестань ходить по спекулянтам, не надо унижаться. Позвони в «Ремонт квартир», тебе завтра все сделают без переплат.

Она вдруг и говорит:

— У нас без переплат никто ничего не делает.

Я даже сперва не понял, даже не дошло до меня, что она сказала. А потом меня как кипятком обдало. Я дверь прикрыл, говорю:

— Как ты сказала?

Она:

— У нас без переплаты никто ничего не делает.

Я говорю:

— То есть ты хочешь сказать, что наш русский человек!.. может взять взятку?., за наш кафель второго сорта?

Она:

— Сейчас и за второй берут, и за третий. За так давно уже никто ничего не делает.

У меня дыхание сперло, говорю: «То есть ты что же?..» То есть сперва-то я подумал: «Я-то что же? Не с тем человеком жизнь прожил? Почти двадцать лет не с тем человеком в одной постели спал?!»

Взглянул в зеркало, не узнал себя, белый стою, как смерть — у нас в России материально не все еще слава богу… хуже всех живем, но человека нашего не тронь. Вот я из-за чего, я идейно остервенел. Потому, что русский человек!., с ним поговори по душам, по-человечески, он тебе за так горы свернет. Это давно известно!

Она опять:

— За так у нас никто ничего никому не свернет… и не шевельнет.

И, естественно, переполнила чашу. Я снял ремень, говорю:

— Если я прав окажусь, то выпорю как Сидорову козу.

Она:

— Если я права окажусь, то тебя мать родная не узнает… ни с лица, ни тем более с этого места.

Я тут же в «Ремонт квартир», три минуты ходу. Вхожу— сидит товарищ моих лет, чуть полысее. Я сразу говорю:

— Как насчет кафеля?

Он сразу говорит:

— Ни кафеля, ничего нет.

Это я сам виноват, официально начал, надо было по душам, по-человечески. Улыбнулся ему, говорю: «Землячок…» Он тоже мгновенно улыбнулся мне, говорит:

— Ничего нету, хоть шаром покати.

Я его спрашиваю:

— Ты русский человек?

Он говорит:

— Сейчас все русские.

Я говорю:

— И я русский. А русский русскому всегда поможет!

Он очень удивился. Я ему еще раз правдой по голове:

— Русский русского в беде никогда не оставит. Русский русскому последнее отдаст!

Он говорит:

— Вообще ничего нет. пыль одна.

Я завелся, кричу:

— Черт с ним! Пыли у меня своей хватит. А мне от тебя, — говорю, — важно услышать, что русский с русского никогда взятку не возьмет!

Он говорит:

— Врать не стану, первый раз об этом слышу… что русский с русского не возьмет. Я. например, беру со всех. И с тебя бы взял, но, как назло, ничего нету.

Встал и вышел из комнаты вон. Когда я один остался, у меня помутилось в голове, потому что я знал: у нас самое ворье, самые загребалы наверху, а чтобы простые люди, хорошие, которым дармовой хлеб в горло не лезет… короче, я не знал, что у нас все прогнило до такой степени. Короче, мне сразу неинтересно стало жить, и я решил покончить с собой, чтобы не видеть этого позорища. Набрал по телефону жену, попрощаться в последний раз. Приготовился уже мысленно к смерти, смотрю — входит человек, мужчина тоже, чуть потолще меня, говорит:

— Землячок, как насчет кафеля?

Я говорю:

— Вообще ничего нет, одна пыль.

Трубку положил, не захотел прощаться с женой при постороннем, тем более у нее занято оказалось.

Посторонний этот вдруг кладет на стол сто рублей, говорит:

— Это вам.

Я удивился, спрашиваю:

— По случаю чего?

Он меня спрашивает:

— Вы нуждаетесь в деньгах?

Я говорю:

— Я прежде всего — русский человек!

Он:

— Значит, нуждаетесь. Я — тоже русский, но у меня эти деньги лишние, они мне жгут руки. И вообще надо друг к другу по-человечески.

Я прямо воскрес — такой человек попался замечательный, у меня камень с души свалился, слезы на глазах выступили, говорю:

— Дело ведь не в деньгах… Сто рублей— это не деньги!

Он кивает, кладет еще пятьдесят рублей, говорит:

— Русский русскому всегда поможет!

Я заплакал, честное слово. Стою, плачу, говорю:

— Ты сам не знаешь, что ты для меня сделал сейчас. От смерти спас! Я думал, что перевелись на нашей земле хорошие люди, что за так никто ничего не делает. Ан нет! А деньги эти — ерунда!

Он тоже заплакал, достает еще двадцать пять рублей, кладет на стол, говорит:

— Русский русскому последнее отдаст.

Я обнял его как брата, говорю:

— Деньги могу разорвать и выбросить, но мне нужно принести их жене. Доказать ей, что не все у нас продается и покупается. А сами по себе вот эти деньги твои — это тьфу!

Он тоже растрогался, говорить не может уже, только руками разводит. Я собрал себя в кулак, говорю:

— Ну, все, хватит слюни пускать, пошел я.

Он спрашивает:

— Мне здесь подождать… насчет кафеля?

Я говорю:

— Все здесь ждут.

И исчез.

Жену жалко, но выпорю, потому что моя правда — душевных людей на Руси больше. Просто они встречаться стали реже.