Шрам

Обель поднимается на сцену в сопровождении Джека Минноу. Там уже приготовлены все инструменты чернильщика и два стула. Обель садится на один из них и спокойно оглядывает толпу.

Пленник-воришка принимается тихо плакать.

Обель коротко кивает Минноу, давая понять, что готов к работе, и мэр Лонгсайт обращается к пленнику:

– Мистер Ноулз, вы признаёте свою вину?

– Да, мэр Лонгсайт. Я признаю свою вину, – едва слышно отвечает тот.

– И вы признаёте, что ваши действия заслуживают, а вернее сказать, требуют наказания?

– Да, признаю, – выдыхает Ноулз в микрофон, и его слова разносятся по всей площади.

– Ты веришь мне, Филипп Ноулз?

Странный вопрос. Филипп Ноулз медлит с ответом – очень храбрый поступок.

Люди переминаются с ноги на ногу и покашливают. Тишина их тревожит.

– Я… я верю вам, мэр Лонгсайт.

В этих словах звенит сталь. Правая бровь на лице Лонгсайта вздрагивает.

– Мудрый ответ. – Мэр загадочно улыбается. – А теперь скажи, Филипп, ты боготворишь меня? – Мужчина молчит, однако толпа разражается радостным рёвом, и Лонгсайту этого довольно. – Если другой заберёт ваши печали, возьмёт на себя вашу вину, потому что к нему предки благосклонны куда больше, чем к вам? Если вашу метку нанесут другому, поставят знак на его коже, и ваш грех войдёт в его кровь? Если другой сделает всё это, вы станете его боготворить?

Толпа уже вопит, люди топают, сцена раскачивается, а у меня в ушах звенит от хвалебных криков.

«Да. Его станут боготворить».