Шрам

* * *

В толпе заметно какое-то движение. Сначала мне кажется, что люди переглядываются и перешёптываются, увидев меня, однако почти сразу я замечаю, что кто-то пробирается из задних рядов к сцене. И как тонкий ручеёк в одночасье становится бурлящим потоком, тихий шёпот превращается в крики – всего один человек, обыкновенный горожанин проталкивается сквозь толпу. Вроде бы я знаю эту женщину с растрёпанными, вьющимися, седыми волосами и вырубленным ветром лицом – у неё небольшая ферма на окраине города. Минноу смотрит на мэра, стражи не ожидают подвоха, и вот спустя всего несколько секунд женщина оказывается на сцене и устремляется мимо меня к микрофону.

– Они всё унесли! – кричит она, и слёзы бегут по её лицу быстрее, чем капли дождя. – Забрали мои книги!

В потрясённой тишине к женщине подходит Мел и доброжелательно, но крепко обнимает её за плечи.

Женщина оборачивается. Её лицо – безжизненная маска горя. Она обессиленно падает к рассказчице на грудь. Толпа обескураженно молчит. Слышен только стук капель и всхлипы. Губы женщины шевелятся, она что-то говорит, но слов я не слышу. Наконец Мел выпускает женщину из объятий и медленно, будто деревянная кукла, подходит к микрофону. Сглотнув подступивший к горлу ком, рассказчица произносит:

– Произошло ограбление. – Мел привыкла разговаривать с людьми. После особых тренировок её голос стал сильным, звучным, ей чаще всего и микрофон не нужен. Но сейчас её едва слышно, голос тихий, будто с трудом пробивается наружу. – На ферму Шонны Колиер напали. Ничего не тронули, кроме… – Мел протягивает руку плачущей женщине, и та с благодарностью её сжимает. – Кроме… книг предков.

– Забрали всю мою семью! – кричит женщина, и её слова пронзают грудь каждого на площади будто кинжалом.

Когда я была совсем маленькая, на нашей улице случился пожар – загорелся дом Куперов. Соседи вызвали пожарную команду, но, казалось, прошла целая вечность, пока та приехала. Помню, как стояла рядом с мамой, босая, в ночной рубашке, и меня обдавало жаром пылающего дома.

Папа удерживал мистера Купера, держал его изо всех сил, не пускал в горящий дом, а тот всё повторял:

– Они там… Я должен их спасти…

А его жена кричала:

– Дети! Мои дети!

Папа тогда встряхнул соседа за плечи, посмотрел ему в глаза и завопил, стараясь перекрыть рёв пламени:

– Их там нет, Джонатан! Давно нет! Они умерли.

Конечно, его слова можно назвать ересью и кощунством. Однако теперь я понимаю: отец спас жизнь мистера Купера, не дал ему погибнуть глупо и бессмысленно. Дети мистера Купера умерли совсем маленькими, даже не научились ходить. Он намеревался спасти книги из их кожи.

Без кожаной книги нет и души. Когда я позволила спалить папину книгу – а ведь тогда я верила, что на моих глазах бросили в огонь именно его книгу, – я уничтожила его душу. Вот почему мы храним семейные книги, перелистываем их – так наши предки живут после смерти. И так будем жить мы. Семейные книги – наша гарантия вечности. Ни разу в жизни я не слышала, что преступники крадут книги предков. Даже самый отъявленный негодяй не решился бы на такое. Это за гранью мерзости.

Все взгляды обращены на Лонгсайта, нашего великого лидера, но он ошарашен, стоит, раскрыв рот, и не издаёт ни звука. Мэр вдруг будто бы стал меньше ростом. Сегодняшний спектакль явно пошёл не по заранее написанному сценарию. Вместо мэра к микрофону подходит Джек Минноу. Они с Мел стоят рядом, умиротворяюще глядя на толпу.

– Расходитесь по домам, – говорит Минноу. – Без паники. Мы отыщем того, кто это сделал, и злоумышленник не уйдёт от правосудия. Клянусь!

Люди расходятся молча: не слышно ни единого радостного или приветственного восклицания. Горожане оглядываются, на их лицах – страх. Можно попросить людей не поддаваться панике, но их страх от этого только возрастёт. Ведь кто-то в нашем городе совершил страшное преступление, которому прощения нет и быть не может.

А что же мэр Лонгсайт? Он провожает взглядом своих почитателей, их будто смывает дождём. Восхищение толпы ушло сквозь пальцы, восторг превратился в ужас. В глазах мэра вспыхивает ярость: его триумф украден! И это ещё одно непростительное преступление пустых.