«Желтая смерть»

Глава 21

— Но хоть что-то, как их тут много!

Сквозь зубы пробормотал генерал-лейтенант Келлер, видя, как начали валиться на землю венгерские гусары вместе с конями. Однако остановить вражескую кавалерию дюжина «мадсенов» не смогла — магазин на 25 патронов опустошается гораздо быстрее, чем идет его замена, а конная атака скоротечна — на галопе две версты проходят за полтораста секунд. Так что за пару минут «чертовы балалайки», все вместе взятые, выпустили по врагу полторы тысячи патронов, большая часть которых не принесла противнику ущерба — дефиладный огонь не слишком результативен. Зато фланговый обстрел из двух «максимов» сразу дал столь нужный результат — но так и металлические ленты из звеньев, куда лучшие, чем холщовые, на двести патронов и водяное охлаждение ствола.

Добрая треть гусарского полка, попавшая под самый эффективный анфиладный огонь, была сбита на землю, «скошена» подобно траве под взмахом острой кромки «литовки». Однако остановить вражескую кавалерию два «максима» не смогли — будь весь пулеметный эскадрон, вопрос был бы снят, но, к сожалению, имелся только один взвод.

Атака потрепанных стальным ливнем гусар продолжалась, венгры оказались на удивление задиристыми. Сами рвались в схватку, хотя из шести эскадронов их осталась едва половина. Драгуны пострадали намного меньше, но сотня австрийцев все же попадала вместе с конями — убитыми или ранеными, не важно, главное, что в конной сшибке участия принимать они уже не будут. Но, к сожалению, большая масса вражеских всадников уже проскочила через пулеметный огонь, и наступило время конного «шока» — встречной конной атаки с последующей рубкой.

Сквозь грохот выстрелов донесся зычный выкрик командира ингерманландских гусар — полковник Богородский сам повел их в смертельную схватку, где все должна была решить сталь клинков — кому победить, а кому умереть в этот день под ярким солнечным светом.

— Пики к бою! Шашки вон! В атаку, рысью, марш-марш!

Ровные шеренги русских гусар тронулись навстречу уже разорванным порядкам венграм, набирая ход. Атаку кавалерию всегда встречают контратакой — кони должны набрать ход и вынестись на сшибку, стоять на месте для конницы самоубийство, если только не в спешенных линиях, когда начинается пехотный огневой бой. Так бы поступили драгуны, но и венгры тогда поостереглись бы атаковать в конном строю. Но сейчас желание командиров противоборствующих бригад оказалось обоюдным — они не сговариваясь выбрали именно «шок» — а так называют решительную атаку.

Две конные массы шли друг на друга — порядком расстроенная австро-венгерская кавалерия, и сохранявшие строй русские уланы и гусары. Келлер видел, как коноводы уже заспешили к пулеметчикам полковых команд — расчеты быстро приторачивали пулеметы к седлам. В сшибке им делать было нечего, а вот поддержать огнем с флангов в случае необходимости, не допустить обхода — вот там их место, да и последний резерв командиров полков эти четыре десятка отлично обученных всадников.

Две конные массы схлестнулись — пошла яростная рубка, которой Келлеру никогда не приходилось видеть. Все же на войне с турками бывало по всякому, но чтобы шло такое побоище, то впервые в жизни. Семь русских эскадронов схлестнулись с примерно девятью вражескими, пики сыграли свою роль — первые ряды мадьяр были сбиты, поколоты и порублены. Но последних было больше, да и цезарцы сами лезли в драку, напористо и зло.

— Дело худо, бьют наших!

— Да больше у них сабель…

За спиной комкора зашептались казаки — все же изначальный численный перевес противника, почти двукратный, пусть серьезно сокращенный пулеметным огнем, стал играть свою роль. Келлер видел, как командиры полков бросили в бой последние крохи резервов, что имелись у них — посыльных и ездовых, денщиков и писарей. Всех мгновенно «поглотило» сражение, из огромной круговерти только выносились лошади, без седоков в седлах, а то и с волочившимися следом по земле воином, убитым или раненным, с зацепившейся за стремя ногой.

— Надо нашим подмогнуть, не сдюжат они!

— Что ж мы от рубки в стороне стоять будем!

Казаки смотрели на сражение с горящими глазами, и удерживались от яростного желания влезть в драку только приказом быть конвоем и охраной командующего корпусом, а последнему нечего делать в таких схватках, его дело быть в стороне и руководить войсками. Однако нутром опытного воина, Федор Артурович понимал, что наступил самый отчаянный момент в сражении, и даже полусотня, вовремя брошенная сикурсом, способна перевесить в их пользу кровавую чашу на весах бога войны Марса.

Великий князь Николай Николаевич все годы пребывания на должности генерал-инспектора кавалерии прививал всем, от начальников дивизий до субалтерн-офицеров решительность и отчаянность, приказывая всячески сберегать конный состав, но только на маршах. А вот в сражениях атаковать неприятеля при всякой возможности, вести комбинированный бой пешими и конными упорно и без бережения сил, действовать напористо. Не проявлявшие данных качеств генералы и офицеры немедленно отрешались от должностей и переводились в инфантерию, дабы другим «оберегателям» неповадно было — так что не оставалось тех, кто мог «труса праздновать», повывели их из рядов, от людей ведь не скроешь «излишней осторожности».

Сейчас наступила та отчаянная минута, когда даже командующий корпусом обязан лично вступить в схватку, показывая своим подчиненным пример. Это пехоту посылают в бой, а кавалерию всегда ведут, и вся история побед конницы заключена в решительных действиях ее руководителей. Уловить ту самую минуту чутьем, когда личное участие настоятельно необходимо, вдохновит офицеров и всадников, придаст им дополнительные силы.

Келлер оглянулся — сопровождавшие его офицеры штаба и посыльные, адъютанты и денщики, казаки конвоя с голубыми лампасами уже ерзали в седлах, с горящими глазами взирая на сражения.

— За мной, в атаку!

Потянув шашку из ножен и тронув шенкелями коня, который словно предчувствовал этот долгожданный момент и сам ринулся вперед, Федор Артурович не сомневался, что поступил верно, и его личное участие принесет первую долгожданную победу…

Федор Артурович рассматривал через мощную оптику бинокля раскинувшийся перед ним большой город, древнюю столицу Польши. По «разделам», которые осуществили столетие тому назад пруссаки, русские и австрийцы, он достался последним, и вот — всего на второй день войны занят наступающими русскими войсками.

Группа австрийского генерала Куммера, состоящая из кавалерийской и пехотной дивизии, во встречном сражении была наголову разгромлена. Краковская победа началась с яростного боя двух конных бригад, в которой он принял личное участие, зарубив двух драгун. И с нескрываемым удовлетворением в душе осознал, что его рука осталась прежней — сильной и крепкой. Австрийцы и мадьяры не выдержали столкновения и бросились бежать. И понесли при паническом бегстве большие потери — свыше полутысячи офицеров и солдат. Но такова жуткая реальность войны — бегущих врагов ведь рубить удобнее, если преследовать настойчиво и неутомимо.

И эта локальная победа переломила ход развернувшегося сражения — вражеская кавалерийская дивизия была охвачена с фланга и поспешно отступила, бросив пушки и собственную пехоту. Последняя была отсечена от мостов вовремя подошедшими оренбургскими казаками, а собравшаяся воедино «Железная» стрелковая дивизия решительным наступлением опрокинула и рассеяла вражескую пехоту, захватив почти пять тысяч пленных, совершенно растерянных и пришибленных, а также 28 орудий и массу военного снаряжения. Много мадьяр утонуло в Висле, пытаясь бежать — так что подсчитать потери неприятеля было трудно. Но в рапорте Келлер поступит по примеру великого Суворова, который на вопрос адъютанта, какие писать туркам потери, ответил — «пиши больше, чего супостатов жалеть!»

Император Николай II сам назвал генерала Келлера «первой шашкой империи».