«Желтая смерть»

Глава 4

— А ведь покойный Николай Николаевич предвидел неизбежность войны с германцами, и потому всячески нас торопил.

Генерал-майор Федоров усмехнулся, скривив губы, покачал головой, и с нескрываемым огорчением подытожил, словно вбивая последний гвоздь в крышку гроба, в котором всего за каких-то полгода похоронили все полезные начинания, сочтя их слишком затратными для казны, где требовалось блюсти пресловутую «экономию».

— Плетью обуха не перешибешь! Все похерили, мерзавцы!

Владимир Федорович с горьким сарказмом в голосе произнес всем известную русскую поговорку. Семь лет он работал с великим князям Николай Николаевичем рука об руку, и достиг многого благодаря искренней поддержке августейшего покровителя. Но теперь, стараниями нового военного министра генерала Сухомлинова, результаты многолетнего, упорного труда обращены в прах, причем за короткий срок, как это произошло с автоматом и пистолетом, а теперь на очереди ружье-пулемет.

Генерал закурил папиросу, задумался — память тут же стала перелистывать страницы прошлого. Злосчастное поражение в войне с японцами потрясло не только население огромной страны, второй в мире по числу жителей, но армию, и особенно ее офицерский корпус. С трудом удалось подавить вспыхнувшую революцию, и благодаря кипучей энергии Председателя Совета Министров П. А. Столыпина, начали проводить необходимые, да что там — жизненно важные реформы.

В 1906 году Федоров начал работу над переделкой трехлинейных винтовок образца 1891 года в автоматические — война с японцами показала важность плотности стрелкового огня, на который пришлось три четверти всех потерь. Однако довести задуманное до конца не удалось, и то было к лучшему, как показали дальнейшие события. Все началось с продолжительной беседы с «августейшим» генерал-инспектором русской кавалерии и председателем только что созванного по воле царя Совета Государственной Обороны, великим князем Николаем Николаевичем. С ним ему доводилось встречаться раньше — но теперь он говорил будто с совсем иным человеком. Все в одночасье заговорили, что «Лукавый», а именно такое прозвище прилепилось к великому князю в гвардии, как нельзя лучше характеризуя словами молитвы про «избавление» от оного, совершенно изменился. И на благо — реформы в армии Николай Николаевич стал проводить даже более решительно и твердо, чем Столыпин в обществе, совершенно перетряхнув весь «замшелый» аппарат Военного Министерства.

Они беседовали долго, и что удивительно, Николай Николаевич отнесся к нему с подчеркнутой уважительной искренностью, что чрезвычайно польстило самолюбию 32-х летнего тогда еще подполковника, окончившего Михайловскую артиллерийскую академию. К будущему принятию на вооружение нового патрона с остроконечной пулей Федоров отнесся положительно, считая, что тот кроме «экономии», принесет на поле боя немалую пользу. Однако, имелись и негативные стороны — требовалась переделка трех миллионов скорострельных винтовок под этот патрон, а для государственной казны это было чревато огромными дополнительными расходами. К тому же, генерал-инспектор ратовал за необходимые изменения в принятом на вооружении станковом пулемете системы «Максима», который хотя и показал свою полезность в боях в Маньчжурии, но оказался чрезвычайно громоздким и тяжелым, маломаневренным для полевого боя.

Драгунские и казачьи винтовки оказались неудобными для всадников, лучше было бы перевооружить конницу на карабины. К тому же выпуск сразу трех образцов трехлинейных винтовок был абсолютно не нужен, великий князь в сердцах назвал это решение Военного министерства «немыслимой дурью», и на совещание СГО буквально «продавил» решение прекратить выделку пехотного и казачьего вариантов. Первый был длиннее «драгунки», и с примкнутым штыком отличался размерами в худшую сторону. А у «казачьей» винтовки вообще не имелось штыка, и при спешивании нужно было постараться не доводить бой до рукопашной схватки.

Так что сейчас Ижевский оружейный завод выпускал «единый» тип винтовки, а вот в Туле сосредоточились на выпуске карабина образца 1908 года под новый патрон. И вот этому творению Федоров откровенно радовался, как отец первенцу. Ствол на двадцать два сантиметра короче, чем у винтовки — 510 мм против 730 мм, штык укорочен в полтора раза, причем он сделан на шарнире, несъемным, и лишь при необходимости мог откидываться в боевое положение. Но даже с ним новый карабин был чуть легче винтовки без штыка, штык к которой пехотинцы носили на поясе, а кавалеристы на ножнах шашки, с соответствующим риском его потери — обычное на войне дело, что показали сражения в Маньчжурии.

Нарезка прицела составила всего версту вместо двух, но это не было признано недостатком — все равно попасть на таком расстоянии в цель было невозможно по определению. По дальности прямого выстрела в четыре сотни метров винтовка превосходила карабин всего на каких-то полсотни шагов. Единственное, что действительно было значимым, так более яркая вспышка выстрела — порох просто не успевал полностью сгореть в коротком стволе. Но то заметно будет только ночью или в сумерках, и большой роли не играет — в темноте обычно сражения не ведут, а если бои и случаются, то любое оружие себя демаскирует.

Новинку оценили по достоинству, а его самого произвели в чин полковника. Карабины сразу потребовались в огромном количестве, Тульский оружейный завод уже не справлялся с заказами, хотя работы велись в напряженном режиме, близком к военному времени.

Ведь кроме регулярной кавалерии и казаков, они оказались крайне востребованными в артиллерии — длинные винтовки только мешали действовать номерам орудийных расчетов. Карабины по тем же причинам стали необходимы саперам и обозникам — первым они не мешали в обычных работах, а вторым не нужны винтовки, если их участие в бою изначально не подразумевается, за исключением неизбежных на войне «случайностей», вроде налета прорвавшейся вражеской конницы. Но больше всего заказов на ИТОЗ пошло от инфантерии — ведь в каждом гвардейском, гренадерском, пехотном либо стрелковом полках вместо прежних «охотничьих» команд формировались ставшие уже штатными разведывательные роты, именуемые егерскими. Вот они и стали «поглощать» карабины просто в неимоверных количествах, требуя подавать их еще и еще — ведь на каждый «развернутый» полк их требовалось по полутысяче, и то при сокращенных нормах…

Карабин образца 1944 года, «опоздавший» на тридцать лет, и пришедший в армию в последний момент, хотя был отчаянно нужен еще в Первую мировую войну. А ведь предложений о его усовершенствовании и тогда было много, только «руки не дошли» в военном министерстве.