Время для жизни

Глава 8

И вот настал тот самый, долгожданный день. Еще только самое утро, а уже очень-очень хочется, чтобы он, этот, мать его, день уже закончился. Суматоха, нервотрепка, мельтешение знакомых и незнакомых лиц. Команды, подаваемые как самим директором Ильей, так и еще массой вполне себе незнакомого Ивану народа. Какие-то тетеньки, смутно припоминается, что учителя из местной школы, потом — вроде бы кто-то из администрации совхоза, и еще какие-то вовсе — пигалицы. И команды эти зачастую противоречат ранее отданным. Ну все — как всегда у нас: «хватай мешки, вокзал отходит!».

И вроде бы все сделано, ан нет — целая куча каких-то вещей забыта, а те, которые не забыты — помещены, поставлены, повешаны совсем не туда. И их срочно нужно тащить в другое место, и уже даже не сейчас, а буквально — вчера!

Как же это все знакомо, и так же это — буквально до тихого мата, зубовного скрежета, постепенно перерастающего в тщательно скрываемое, но вот-вот пробьющееся наружу бешенство… Бесит, мля!

Из мыслей — только та, которая затвержена в мозгах несчитанных поколений курсантов военных училищ, а, так же, ментов — «для курсанта/мента праздник, как для лошади свадьба — голова в цветах, а жопа — у мыле!».

Уже к началу двенадцатого часа, Иван, тихо, но с душой матерясь, попытался скрыться от этих Содома и Гоморры у себя в комнате, чтобы хоть чуть передохнуть, но лишь открыв дверь, был оглушен многоголосым визгом. Как оказалось, его комната, о чем его, конечно, забыли предупредить! была выбрана в качестве гримерки-раздевалки для местных артистов — как несовершеннолетних, так и постарше.

— Молодой человек! Что Вы себе позволяете? — негромко, но внушительно спросила его, вытолкав в фойе, дама средних лет. Причем, выталкивала она его всем корпусом, по причине чего, Косов ощутил собственным телом, что достоинства у дамы… вполне себе неплохие! Это, в какой-то мере, сбило накал его возмущения от нежданной оккупации родной комнаты.

— Я себе позволяю, извините? Вообще-то — это моя комната, и я здесь — живу! — Иван был возмущен, но постарался переключиться с неуместного сейчас чувства, на более… положительные, принявшись разглядывать даму.

«Довольно высокая, стройная, одета как городская… Лет тридцати на вид. На лицо вполне себе приятная, только вот эта шишка из волос на затылке… как-то уж очень обезличивает ее».

— Ваша комната? А-а-а-а… а вы… вы — Иван, да? — дама сменила тон с возмущенного на несколько извиняющийся, — просто нам Илья Николаевич, предложил… в качестве комнаты для переодевания… получается — Вашу комнату. Вы извините нас, но там сейчас девочки переодеваются. Наверное, сегодня Вам придется потесниться, Вы не против? И прекратите уже, наконец, так беспардонно меня разглядывать! Вот уж не подумала бы, что в нашем клубе работают такие… нахалы!

Последние фразы дама прошипела, чуть порозовев щечками.

— Как-то неловко получается — вы меня заочно знаете, а я вас — вообще никак! И, если уж рассуждать логически, и даже, филологически точно — потесниться, то есть предоставить место, чуть подвинувшись на своем пространстве. То есть — по вашим словам, я должен находится там, внутри комнаты, пусть и забившись куда-нибудь в уголок! Что же — я не против! Даже интересно будет! А веду я себя так, прелестная незнакомка, потому как должен соответствовать пришпандоренному вами мне штампу — беспардонный нахал!

Дама снова начала набираться возмущения, но Иван перебил ее, пока невыплеснувшийся, напор:

— Так все же… как к вам обращаться и кто вы?

— Меня зовут Елизавета Николаевна, я учитель музыки в нашей школе! — и снова она ее прервал:

— Очень приятно, очень! Елизавета Николаевна! Насколько я знаю, для переодевания ваших артистов, а, так же как комната отдыха, было выделено помещение библиотеки, не так ли?

— Да, так. Но детей много, вот в библиотеке, под присмотром нашей пионервожатой, разместились младшие школьники, а здесь — девушки старших классов.

«А интересно было бы полюбопытствовать, если тут — старшеклассницы. Абыдна, понимаишь!».

— Ладно… не будем спорить и уж тем более — ругаться! Накладка, обычная для таких мероприятий! Вы меня тоже — извините, не знал. И уж точно — не хотел ничего эдакого…

Учителка чуть успокоилась, но от двери не отошла.

«Видно не верит она в мои наичестнейшие, и наичистейшие помыслы».

— Извините, у меня вопрос — а сейчас вы что с ребятами будете делать? Вроде бы все репетиции уже прошли, и даже генеральная — тоже?

— Вот… решили, пока время есть — еще раз прогнать все номера. За полтора-два часа уложимся. А потом отпустим ребят чуть отдохнуть, до шести вечера. Но реквизиты и костюмы оставим здесь. Вы не присмотрите за ними?

— Ну так… могу дать ключ от замка на входной двери, а вторую дверь можете изнутри на крючок закрыть. Понимаете, у меня сегодня — куча хлопот, и меньше их не становится. Мало ли куда меня могут отправить? Кстати… Вы говорите, что отпустите ребят до шести часов отдыхать, до начала концерта. А вы уверены, что дома им дадут отдохнуть? Может для кого из родных этот концерт так, танцульки да ничего серьезного? Уработают до шести часов ваших артистов, как они выступать будут?

— Знаете… с этой стороны… мы не подумали. А ведь вы можете быть правы! И что же делать?

— Да вот прогоните репетицию, да оставляйте детей здесь. Пусть вон книжки почитают, журналы полистают. А нет — так на заднем дворе для них и какие-то игры можно устроить.

— Г-х-м… вы правы, конечно, но детям же и питаться нужно, пообедать! Что же они, до вечера голодными сидеть здесь будут?

— Ну-у-у… мы что-нибудь придумаем! Вот… у нас чайник есть — большой, на пять литров. Чай можно и здесь сделать. Можно отправить кого-нибудь… да вон — до Кривощеково, там в бакалее каких-нибудь пряников купить, или еще что — на бутерброды, хотя бы.

Учительница подумала и чуть смутилась:

— А где деньги на это взять?

«Ага… вот же клоун, опять влез! И что теперь — «И вновь на сцене Иван Балтимор! Наш томатный спонсор! Так, что ли?».

— Не думаю, что это будут какие-то большие деньги. Могу выделить я.

Елизавета, блин, Николаевна усмехнулась, глядя на него с удивлением:

— У Вас что, здесь такая большая зарплата?

— Честно говоря, зарплата… очень небольшая. Но это же — разовая акция, не так ли?

Да он был и рад найти уважительную причину для того, чтобы свалить из этого бедлама хоть на часок. Примерно столько он и отсутствовал. Денег он потратил не особо много — купил три больших булки свежего хлеба; батон какой-то толстой колбасы на бутерброды, что-то вроде «Докторской»; и большой кулек пряников. Все купленное и принесенное он передал Елизавете, к-х-м, Николаевне, которая смотрела на него уже не так враждебно.

Пока он ходил, работники культуры прогнали детские номера, и заканчивали номера для старшеклассниц. Косов стоял в фойе с Ильей, когда они, эти оккупанты его комнаты, быстро прошмыгнули мимо них, с интересом поблескивая по сторонам глазками.

«А ничего они! Есть там… экземпляры, ага! И не скажешь, что им лет по пятнадцать-семнадцать всего! Вполне себе… кобылки!».

— Ты меня не слушаешь, Иван!

— Илья! Погоди, не злись! Вот смотри — мы все, что могли уже сделали. Номера — поставлены, люди — все готовы, отрепетировано все, насколько возможно. Сейчас уже ничего не исправить, а вот испортить — легче легкого! Вот только влезь сейчас со своими корректировками, и все посыплется на хрен! Люди растеряются, начнут сбиваться, ужас-нах! Так что набери в грудь воздуха, медленно выдохни, и успокойся! От нас никто не ждет здесь уровня областной филармонии, и уж тем более — какого-нибудь московского концертного зала. Покажем, что можем, на следующий год — подготовимся лучше. Главное — не облажаться сейчас, да повысить уровень в следующий концерт. Покажем положительную динамику, это — оценят.

— Слу-у-у-шай! А пойдем к тебе, да по грамульке коньячку примем, а? Расслабим нервы, приведем в порядок мысли! — директора нужно было выводить из того состояния нервного напряжения, а то еще Кондратий хватанет — и нет Илюхи!

— Ты совсем сдурел, Иван! Какой коньяк? Скоро уже народ собираться начнет, руководство приедет!

— Ну тише, тише! Что же ты так верещишь, как будто я тебе невесть что предложил! Тогда пошли перекурим!

На это Илья согласился. Он попытался пройти через комнату Ивана, что тот мягко, но непреклонно это пресек, напомнив, что там сейчас… юные девичьи тела находятся без упаковки. То есть — вообще.

— Вот как ты можешь, а? Ты… подчас циничен без меры! Ну что это за выражение?

— То есть это я — циничен без меры? А не ты, который хотел ворваться в комнату, где юные девушки сейчас переодеваются? Я правильно понял? Ты — врываешься, как маньяк… и ты — молодец! Я — тебя сдерживаю, напоминая о девушках, и я — циничен? Скажи мне, Илья Николаевич, такой логике тебя в школе учили, или это я что-то пропустил?

— Ты… ты — несносен! Ты прекрасно понял, что я имел в виду!

— Ну вот! Что и требовалось! Ты возмущен, ты пышешь негодованием, а значит, когда успокоишься, то нервишки твои — расслабятся!

Несколько снизило градус напряженности, по крайней мере у Ивана, прибытие в клуб Киры и Зины. Косову не было известно — сами ли они напросились на это, или же таковым было очередное общественное поручение у этих двух неугомонных девушек, но они должны были вести концерт. Кира — первое отделение, где предполагались выступления руководителей и детей, а Зиночка — второе, более неформальное отделение концерта.

Девушки и оделись соответствующе. Кира была одета в костюм, темно-серая юбка чуть ниже колен облегала ее бедра, делая ее вид… не совсем официальным. А жакетик, также приталенный, показывал, что верх у девушки также достоин внимания. Светлая блузка и галстук дополняли ее вид. Причем Иван не мог бы сказать, что это: этакий официоз, или довольно утонченная сексуальность. По меньшей мере на него, вид Киры действовал вполне определенным образом.

Зиночка была более демократична, и, в то же время, очень привлекательна. Темно-синее платье, по французской длине чуть прикрывало колени. Верх платья был несколько пышноват, но грудь все же не скрывал — вырез имел место… довольно глубокий. Широкий плиссированный струящийся низ в движении обтекал ее… все обтекал, если короче.

Иван чуть приподнял бровь — девушки были очень хороши. Они были… очень разные, но обе чертовски хороши!

«Вот интересно — они так всегда подбирают своей гардероб, после взаимных консультаций и оценок?».

— Милые дамы! Разрешите мне проявить все мое восхищение Вашей красотой и юностью! Я готов припасть к вашим ногам и облобызать такие красивые, и такие влекущие к себе колени! — Иван подошел к девушкам и наклонился, чтобы поцеловать им ручки.

Зина манерно протянула свою, затянутую в цвет платью лайковую перчатку, с вырезом. Было видно, что ей — очень приятны его слова.

— Не слишком вычурно, Иван? — Кира насмешливо улыбалась, а руку протянула для рукопожатия.

— Видите ли в чем дело, Кира Александровна, красавица Вы наша! В прошлый ваш визит, мне было категорически рекомендовано ухаживать, обольщать, и даже домогаться… не в отношении вас, к сожалению. А кто я такой, чтобы противится воле таких красоток?