Время для жизни

— А кто это тут малых обижает? — послушалось из сумрака, от тех фигур, видимых ранее.

«Бля… вот ничего не меняется, ни-че-го! Придется драться… а я так устал, и так не хочется».

— Петь! Это тот городской… Помнишь, я те грил! Наглы-ы-ый, страсть! — подал голос шакал Табаки.

— Ты еще здесь? Не зли меня, уши поотрываю, жертва аборта! — да, не педагогично! Но если эта сявка уже к этим годам такой гнилой, вряд ли что путного из него выйдет.

— Я спросил, ты чего малых обижаешь? — фигура придвинулась ближе и стало видно, что это парень лет девятнадцати-двадцати, — а-а-а-а… артист!

«Мда… и тут все не слава Богу! Коренастый, невысокого роста, с длинным руками, и кулачки у него… м-да… неплохие!».

— А ты тут кто такой? Защитник убогих и тупых? Обзовись, баклан! — сам того не желая, Косов перешел на феню.

— Чё-о-о? Я те щас обзовусь! — крепыш подвинулся еще ближе.

«Скорее всего это и есть тот самый Петька Бычок, которым этот сопляк меня тогда пугал. Самый первейший деревенский хулиган. Ну что — надо искать плюсы в любой ситуации. Если я его сейчас «уроню», на меня здесь уже никто прыгать не станет. А если он меня… то… нет! Надо урыть босоту, а то мне здесь жизни не будет!».

— Так! Петя! У тебя имеется вопрос? Я понимаю, ты тупой и ситуацию влет не просекаешь. Природа на тебе отдохнула. Но! Не здесь! Пошли, босота, вон — за угол. Чего людям отдыхать мешать? — уже идя первым за угол, Иван краем глаза увидел, что два девичьих силуэта в светлых платьях все-таки не ушли и сейчас намереваются проследовать за парнями.

«Может это такая разводка была? Типа девушку обижают, а потом на ее крики прибежавшего защитника — метелят? Да нет… вряд ли. Просто здесь драка — это зрелище. А уж драка незнакомца против местного «царя горы» — так и вообще — событие!».

Завернув за угол, и осмотревшись в свете окон клуба, Иван решил — вот и место, а другого не надо. Ничего под ногами не лежит, ничего не мешает!

«Так… Бычок этот — ниже меня на полголовы, значит и руки у него — короче. Держим на расстоянии? Да вот не факт! Руки у него какие-то длинные, как у гамадрила какого, может и вовсе не короче, чем у меня. Колотухи у него… мда-а-а… крепкие такие колотухи! Значит под них попадать точно нельзя. Это как под пресс попасть — и с одного раза можно нокаут выхватить. Значит двигаемся, и работаем на контратаках. Ноги вот еще подключить, но… здесь и сейчас ногами не бьют. Прокатит ли это у местных, или сочтут ниспровергателем устоев… ага «повинен смерти!»? Да и хрен с ним! Понеслась душа в рай!».

В прежней жизни Елизаров особым драчуном не был. Приходилось в молодости порой драться, но кого сие миновало? А вот по эмоциям Чибиса… как-то… азарт какой-то проявился. Тело он успел чуть подкачать, мышцы есть, и силенка чуток накоплена.

— Ну и чё ты хотел, городской? — ну да… как же без базара-то перед дракой?

— Ты, Петя, разумом скорбен? И кто тебе такое погоняло дал — Бычок? Ты не Бычок, ты — баран тупорылый! Животное дикое и тупое! Иди сюда, я тебе нос откушу и кадык сломаю! — если часть своих слов Косов говорил вполне громко, чтобы и другие услышали, то часть — тихо, чтобы слышал только Бычок. Вот как про кадык и нос — зачем кому-то думать, что Косов — буйный сумасшедший, а вот Петя — пусть задумается, вдруг и уверенности у него поубавится. Сам же начал резко накачивать себя, как тогда «тяжелый» учил!

Взревев, этот малохольный кинулся на Ивана. «Правда — бычок! Ему еще и руки в голове приложить — типа — му-у-у-у! Забодаю!». Как-то очень уж прямолинейно противник поступил. Иван сделал быстрый приставной шаг влево, чуть присел, а правую — подставил противнику.

«Бдыщь! Ага — большой шкаф громче падает!» — во всеуслышание прокомментировал Косов. Бычок снова взревел и как резиновый мячик подскочил с земли.

«Ух какой прыгучий! Нет, все же надо ему чуть ножку подправить!».

— Ты, с-с-с-у-ка, чё пинаешься? — заорал в ответ на его лоу-кик в бедро Бычок.

«Ага… а вот чё — что-то ты, Петя, прихрамывать стал. Не нравиться?»

Косов еще раз отпрыгнул в сторону, уходя от броска противника.

— Ты че не дерешься? Чё? Зассал? Дерись, блядь! — Петруха явно не обладал железными нервами.

«Жалко по яйцам бить нельзя — не поймут! А то бы у меня этот поросенок уже в пыли валялся!».

Потом Косов сделал явную ошибку — он пошел на Бычка. И если его пара ударов непонятно куда попала, и попала ли вообще — у Бычка не было видно фатальных повреждений, то плюха, полученная в ответ Иваном, ему явно не понравилась. В голове зазвенело, а рот наполнился соленым и вязким.

«Вот сука! Как он мне влепил, а?! Зубы целые? Ага… вроде целые! Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен!».

И Иван снова заплясал перед соперником, не отзываясь на оскорбления и поношения.

«Ждем, ждем! Он явно ошибется! Ага! Вот сейчас! Н-н-н-а-а-а…».

Уловив начало очередного рывка Пети к себе, Иван опять ушел влево, только, не подножку сделал, а, скручивая корпус, согнув правую ногу в колене — и как косой по горизонтали — н-н-н-а! куда-то в брюхо Бычку!

«Ох ты ж ни хрена себе! Вот это у него силища!».

Ивана напором противника развернуло вокруг оси, и швырнуло на землю. Он только краем уха услышал, как утробно хрюкнул Бычок. Значит удар все же прошел! Быстро вскочив, Иван снова приготовился попрыгать.

Но Бычок стоял, тяжело и сипло дыша, пытаясь восстановить дыхание.

— Что, Петя, не все коту масленица? Когда-то и пиздюлями огрестись надо, а? Ушлепок! Ну иди сюда, кункин сблевыш!

«Какой он нервный, однако!».

Бычок снова взревел, и бросился на Косова. А вот правую руку он чуть опустил зря!

Иван опять пропустил Бычка мимо себя, но ухватил его за запястье обеими руками. Разворачиваясь, он провел того по кругу, чуть приподнимая руку противника, потом резко пошел на сближение.

«Н-н-н-а-а-а, тебе! Снова коленом в живот! В-о-о-от! Сейчас куда как ловчей вышло!».

Х-х-екнув, крепыш начал сгибаться, клонясь головой к земле.

«А мы — поможем!».

Чуть подпрыгнув, Иван сверху ударил Бычка локтем, всей массой тела. Уже в последний момент, испуганно мелькнула мысль — ведь убить так можно! Но… что не делается — все к лучшему! Удар у него не вышел. Точнее… вышел не совсем таким, как задумывался — не в основание шеи, а значительно ниже. Как бы даже не между лопаток!

Но Бычку хватило. Он со всего маху сунулся головой в землю.

«От-так! Сука! Еще бы добавить, кулаком в затылок! Чтобы — наверняка! Но — опять нельзя, лежачего не бьют!».

Петя замычал, и попытался подняться на дрогнувших руках.

— Ты, сука, лучше лежи! А то ведь я не сдержусь и от души приложу! Тогда тебя, Бычка, только на мясокомбинат!

Но тот все же стал подниматься и уже достиг позы — «на четвереньках». Иван примерился, но, скосив глаза, понял — не стоит! Вокруг стояла довольно густая толпа молодежи.

«Эк, сколько-то Вас набежало?! Это просто зрители? Или стоит ждать мстителей за поражение местного бойца?».

А в голове у Ивана было… нехорошо. Перед глазами чуть плыло, и в ухе… левом… что-то пощелкивало. Он чуть пошевелил нижней челюстью. Вроде бы на месте, особых резких болей нет. А остальное — заживет!

К удивлению и некоторому удовольствию Косова, из толпы вокруг послышалось:

— Во как Бычка-то уработал! Молодец музыкант!

— Ага… давно не получал, вот и опиздюлился!

И чей-то звонкий девичий голос:

— Так и надо, скотине! Обнаглел в край!

Сюда же протолкался Илья с Миронычем. Илья все щурился и со своим зрение никак не мог разглядеть в потемках — кто, что и к чему. А Мироныч оценив ситуацию, распорядился:

— Все! Расходимся все! Нечего здесь глазеть! Ну — смахнулись парни один на один, что тут такого-то?

Краем глаза Иван видел, как Петьку подняли на ноги и увели. Только откуда-то из-за людей послышался звонкий голос Сеньки:

— Не по-честному дрался городской! Вот Петька в следующий раз ему отвесит! Вот тогда юшкой и умоется! — затем послышался звук оплеухи, и «адвокат» затих.

— Ты как паря? Не сильно он тебя помял? А то — у него-то дури хватает! Мозгов нет, так зато дури на десятерых, — Мироныч стоял и пытался разглядеть физиономию Ивана, — на-ка… пошли на свет!

Только тут Илья, похоже, понял, что дрался именно Иван.

— Иван! Я вот тебя понять не могу! Тебе это зачем было? Что ты тут устроил? Не хватало еще — клубных работников обвинят в хулиганстве!

— Илья… ты помолчи, пожалуйста, — говорить становилось ощутимо труднее, язык шевелился плохо, и во рту постоянно скапливалась кровь, — потом объясню.

Они зашли в клуб, прошли в комнату Косова. Он умылся, а потом повернулся к Миронычу:

— Мироныч! Посмотри, что там?

Тот повертел Косова со стороны в сторону:

— Щека у тебя, парень, прямо как подушка надувается. Изнутри рассек, не иначе. Ты вот что, погодь — я домой сбегаю, хозяйке своей накажу, она отвар на утро сделает, промывать надо!

Иван разделся, покурил — все болеть будет меньше, а потом завалился спать.

Поутру зарядку делать не пришлось. Вся левая часть его физиономии распухла подушкой, даже глаз чуть «прижмурился», болела голова. Мироныч притащил целую крынку какого-то отвара и заставил поласкать рот.

— Ты, Иван, сейчас еще отлежись. Только полоскать не забывай — каждый час. Да получше, получше! Не жалей отвара. Если что — моя хозяйка еще сделает!

Он еще несколько раз заходил к Ивану, рассказал, что Илья поутру уехал в город, и что он, Мироныч, выяснил, из-за чего произошла драка.

— Эти щенки все Ленку тиранят! Хорошая девка, работящая. Да и уважительная такая. Она сейчас на «Сибкомбайн» устроилась. Только не повезло ей — училась в фезеу, да там окрутил ее какой-то… А она, дура и повелась, как та тёлка на веревочке. А варнак этот — бросил ее. Она тут чуть не померла, когда ребенка скинула. Вот эти… вроде как за гулящую ее и поносят! А заступится и некому — одна она у матери. А ты молодец, Ваня! Молодец!

— Так сколько же ей лет, той Ленке? Я, честно говоря, и не разглядел ее в потемках-то.

Мироныч, нахмурившись, посмотрел на него:

— Ты, парень, это брось! Она, Ленка эта, обжегшись на молоке, сейчас и на воду дует! А лет ей… не то шестнадцать, не то семнадцать. Не обижай ее, даже не вздумай!

— Мироныч! Ну ты сейчас это о чем? У меня и в мыслях не было… чего-то там… к Ленке. Просто пожалел девчонку, которую эти упыри подначивали. Без всяких мыслей таких!

Он договорился с Миронычем и Яковом, что те возьмут на себя пару его, Ивана, смен, а он — поедет домой и отлежится. Все-таки его каморка пока таковым не была. Нет здесь уюта. И мебель нужно переделывать, хотя той и не много ему нужно, да и вообще… пообжиться.

И вот уже третий день он отлеживается в своей съемной комнате. И если пару дней ему было откровенно хреново — болела голова, подташнивало, да и щеку подергивало, то на третий день он почувствовал явные улучшения. Даже опухоль на физиономии стала спадать. Ну — так ему показалось, когда он разглядывал себя в зеркало, возле умывальника.

По мере спадания головных и прочих болей, ему все сильнее хотелось жрать! А вот щека изнутри еще болела сильно. Ощупывая ее языком, Иван чувствовал немаленький такой рубец, который и есть нормально не давал, да и говорить было… сложно.