Закутки дальних дорог

Глава XXIV

Фюрер вопил, брызгал слюной, махал кулаками, истериковал, угрожал. Господа генералы молча выслушивали его, думая про себя о том, как им надоел этот бесноватый ефрейтор, ничего не понимающий в тактике и стратегии, но считающий себя военным гением.

— Где ваше хваленое люфтваффе? — Гитлер резко повернуся к Борману. — Почему бездействует?!

— Его больше нет, мой фюрер, — уныло ответил тот, не вставая. — У нас практически не осталось самолетов, даже транспортных. Пришельцы уничтожили все...

— Пришельцы... Откуда эти твари взялись на наши головы?!

Ответить на этот вопрос было некому, и господа промолчали, они и сами в последние две недели, после прилета инопланетян, пребывали в шоке. Мало того, что чужой корабль оказался русским, так он еще и прямо выступил на стороне большевиков. По докладам разведки катера с орбиты потоком прибывали в Москву, привозя какие-то грузы и увозя наверх группы людей. Но зачем их увозят выяснить не удалось, мастера сыска наркома Берии свое дело знали туго и отлавливали пошедших на риск шпионов довольно быстро.

— Докладывайте, Кейтель, — устало бросил Гитлер, опускаясь на стул.

— Наши армии полностью уничтожены, мой фюрер, — со вздохом встал генерал-фельдмаршал. — Пришельцы обнаруживают любые скопления войск очень быстро и выжигают их сверху своим страшным оружием. После его применения остаются только залитые расплавленным грунтом поля, к которым невозможно приблизиться из-за нестерпимого жара, по предположениям ученых, им остывать еще дней десять, после чего можно ждать наступления красных. Противопоставить им нам будет нечего.

— Почему?! — разъяренно выплюнул бесноватый ефрейтор. — Вооружите всех мужчин рейха и отправьте навстречу врагу!

— Нечем вооружать, мой фюрер. Все до единого арсеналы тоже уничтожены, как и оружейные заводы.

Гитлер от таких известий зашатался, хватая ртом воздух, ничего подобного он все же не ждал. Кейтель, в отличие от других генералов и адъютантов, ничего от него не скрывал. До сих пор он считал, что пришельцы сильно навредили вермахту, но далеко не фатально, силы сопротивляться еще есть. Теперь же... Теперь надежды не осталось.

В этот момент все и случилось. Стены большого кабинета, в котором заседало руководство рейха, вдруг засветились призрачным светом. Какая-то невидимая сила спеленала всех присутствующих, распяв их на стенах. А затем на пол кабинета из ниоткуда ступили люди в футуристического вида доспехах с прозрачными забралами. Они сопровождали белокурого гиганта лет сорока на вид, в черной форме с погонами полковника по русскому императорскому стандарту. Этот гигант словно сошел с плаката, изображающего идеал немецкого мужчины — белокурую бестию.

— Ну вот ты мне, подонок, и снова попался, — подошел он к дергавшемуся в попытках вырваться из невидимых пут Гитлеру. — Один раз я тебя уже ловил, ты сбежал, но теперь не сбежишь, дождешься суда и казни.

Незнакомец с брезгливым видом дал фюреру пощечину, от чего голова того мотнулась назад и гулко ударилась об стену. Он взвизгнул и начал было вопить, но еще одна пощечина заставила бесноватого ефрейтора умолкнуть.

— Ах да, я не представился, господа, — немецкий язык незнакомца был чеканным и ясным, так говорили только аристократы, военная косточка во многих поколениях. — Карл Генрих фон Бревен, русский имперский офицер немецкого происхождения. Полковник. Погиб в одна тысяча девятьсот четвертом году под Порт-Артуром, после смерти оказался в другом мире. Командир корабля «Петроград», доставившего вам столько неприятностей.

— О-отец?! — подался вперед высокий белокурый генерал. — Это вы?!

— А вы кто?

— Генрих Карл фон Бревен, сын Карла Генриха фон Бревена и русской княжны Елизаветы Тихомировой.

— В моей реальности я не успел жениться на Елизавете и ушел на фронт неженатым, была только помолвка, — отрицательно покачал пришелец. — Так что вы сын моего местного альтер-эго. Но все равно в чем-то мой сын, поскольку мы с ним идентичны. Так вот, я хочу знать, как мой сын мог оказаться таким подонком и такой нелюдью? Отвечайте!

— Подонком? — с недоумением переспросил молодой фон Бревен. — Нелюдью? Почему вы меня так называете?!

— А как еще называть того, кто служит людоедам? — брезгливо поинтересовался Карл.

— Людоедам?! — полезли на лоб глаза Генриха.

— А кем еще можно назвать вот этого, — пришелец кивнул на с ненавистью смотрящего на него Гитлера, — и его последователей? Только людоедами.

Он повел рукой, и перед ошеломленными господами генералами и прочей сволочью возник в воздухе огромный экран, на котором появились истощенные, полумертвые люди, которых здоровенные эсесовцы пинками загоняли в какое-то помещение. А потому пустили туда газ. После чего тела сожгли в крематории, а пепел продали фермерам для удобрения полей.

— Это далеко не самое страшное, — слово старшего фон Бревена падали, словно камни. — Но мерзкое. Надо же, даже пепел от сгоревших людей не захоронили, а продали. Но вы смотрите дальше, господа. Смотрите. Вам полезно.

На экране потекли страшные кадры. Людей забивали насмерть, замораживали, поливая водой на морозе из шланга, загоняли в амбары и сжигали заживо. Целые рвы утрамбовывали трупами женщин, детей и стариков под завязку. В концлагерях варили мыло из человеческого жира и шили женские сумочки из татуированной человеческой кожи. Но сильнее всего потрясали кадры с детишками, маленькими, похожими на скелетики детишками, из которых немецкие врачи, сытые и педантичные, тщательно выкачивали всю кровь, выбрасывая потом крохотные обескровленные тельца на свалку.

— Понимаете, господа, кем после всего вот этого весь мир считал немцев еще пятьдесят лет? — зло поинтересовался пришелец, глядя на господ генералов, как смотрят на кучи отбросов. — Понимаете теперь, что такое нацизм?! Кстати, хочу сообщить, что во многих реальностях большинство из вас были повешены в Нюрнберге по приговору международного трибунала как военные преступники. И вы смеете после всего вот этого называть себя офицерами? Вы не офицеры, вы мерзость, вы не имеете чести!

— Простите, господин полковник, — заговорил Кейтель, — но мы ничего об этом не знали.

— Не лгите, господин генерал-фельдмаршал, — скривился старший фон Бревен. — Невозможно служить нацистам и не видеть, что они творят. Для этого нужно намеренно закрывать глаза и затыкать уши, а все увиденное и услышанное спешить забыть. Я сейчас вижу перед собой на первый взгляд благообразного пожилого человека, но кто скрывается за этой маской? Человек? Или адская тварь, принявшая его облик? Мне интересно, вам эти дети-скелетики, из которых кровь выкачивали, сниться не будут, господин генерал-фельдмаршал? Нет? А должны были бы, если бы вы все еще остались человеком.

Кейтель попытался что-то сказать, но не смог, горло перехватило. Дети-скелетики действительно стояли перед глазами, и он никак не мог избавиться от этого страшного зрелища. Нельзя сказать, чтобы генерал-фельдмаршал не подозревал о происходящем, подозревал, многое слышал, но, прав полковник, закрывал на это глаза, считая, что служит Германии, а ради нее допустимо все. Видимо, это было ошибкой, недопустимо, есть некая граница, которую нельзя переступать ни в коем случае, иначе против тебя выступит само мироздание. Что ж, теперь ему предстояло ответить за свои деяния, генерал-фельдмаршал это четко осознавал.

Остальные офицеры и адъютанты угрюмо молчали. Кто-то, как и Кейтель, только подозревал, а кто-то считал, что все правильно, что так и нужно поступать с недочеловеками. Дети? И что? Не зря фюрер говорил, что совесть — это химера, которая должна быть уничтожена. И они себя чудовищами при этом не считали, что удивительно.

Генрих фон Бревен относился к первым, до него дошло, почему погибший отец, на которого он равнялся с раннего детства, относится к нему с такой брезгливостью. Но он действительно не знал об этом! Хотя... видел кое-что и тоже закрывал на это глаза. Вспомнилось, как он безразлично прошел мимо эсесовцев, вешавших нескольких совсем юных, избитых до синевы мальчишек и девчонок вполне себе арийской внешности. А Генрих тогда даже не посмотрел на это, и теперь ему было стыдно. Одновременно он понимал, что если бы даже он тогда вступился за казнимых, то ничем им не помог бы, а наоборот, вызвал бы подозрения и сам угодил под арест.

— С унтерменшами так и надо поступать! — выплюнул Гитлер, сверкая глазами, его усики топорщились. — Как вы, немец, можете быть на их стороне?! Вы предатель своего народа!!!

— Заткнись, подонок! — с этими словами старший фон Бревен скользящим шагом подошел к нему и натмашь врезал открытой ладонью по щеке. — Предатель всего человеческого здесь ты!

Челюсть фюрера после этого удара оказалась свернута набок, глаза бесноватого закатились, он задергался, из распахнувшегося рта потекла кровь, язык высунулся, тело забилось в эпилептическом припадке. Полковник некоторое время брезгливо наблюдал за ним, после чего бросил одному из громил в доспехах:

— Лейтенант, проследите, что тварь не подохла раньше времени.

— Есть! — отозвался тот, подошел к Гитлеру, достал из сумки на боку какую-то странную блестящую штуку и приложил к шее эпилептика, раздалось короткое шипение, и тот расслабился, потеряв сознание. После чего лейтенант одним движением вправил ему выбитую челюсть.

Старший фон Бревен повернулся к остальным немцам и окинул их задумчивым взглядом, явно решая, что с ними делать.

— Знаете, господа, — задумчиво произнес он. — Если бы не просьба товарища Сталина, я бы прямо сейчас велел вас всех повесить на рояльных струнах, чтобы подольше мучились. Но вы этого не избежите, обещаю. После суда. Сейчас вы все будете переданы в руки НКВД. Искренне советую сотрудничать со следствием, возможно, сумеете заработать на смерть от пули, а не от петли.

— Как можно сотрудничать с этим грузином?! — возмутился фон Бок.

— Извольте проявить уважение к великому императору! — брезгливо бросил ему старший фон Бревен. — Он принял разрушенную страну, в которой не осталось ничего, кроме крестьян с сохой, и создал из нее индустриальную державу. Именно благодаря ему люди поднялись в космос, да-да, это сделали именно русские, майор Юрий Гагарин был первым земным космонавтом. Это стало возможным только благодаря товарищу Сталину! И не пособнику людоедов осуждать его.

Господа генералы переглядывались, поверить в услышанное было трудно, не немецкий гений вывел человечество в космос, а русские недочеловеки. Горько было осознавать, горько было понимать, что они поставили не на ту лошадь, страшно ошиблись, пойдя за бесноватым ефрейтором. Но исправить ничего уже было нельзя.

Старший фон Бревен тем временем повернулся к стене, на которой возникло изображение письменного стола, за которым сидел пожилой человек в пенсне. Он поднял взгляд и заметил полковника, после чего вопросительно поднял бровь.

— Добрый день, Лаврентий Павлович, — по-русски поздоровался с ним полковник, Генрих, как и многие другие немецкие генералы, русский язык хорошо знал, потому приготовился слушать, понимая, что от него зависит их будущее. — Вот, подарочек для вас приготовил. Бесноватая гадина с присными.