Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Нужно сказать, что выдающийся британский актёр и режиссёр Джон Гилгуд в ленте так и не снялся. Идея Федерико состояла не конкретно в том, чтобы пригласить именно его, но он хотел отдать роли музыкантов английским театральным артистам. В этом заключался символический жест. Снимать соотечественников Феллини не заставляли, потому идея была воплощена. В фильме участвуют Барбара Джеффорд — актриса Королевской шекспировской компании, которая нередко встречалась с Гиглудом на подмостках, Фредди Джонс, Питер Селлиер и другие представители элиты британской сценической школы.

9 июля Тарковский с Лорой и четой Антониони ходили на фестиваль фокусников. 10-го же, помимо кастинга, произошло одно существенное событие. В судьбу будущего фильма внезапно вмешался Джан Луиджи Ронди, сильно переживавший за дела Андрея. Имея связи «наверху», Ронди воспользовался случаем и посетовал на происходящее в разговоре с Джулио Андреотти — одним из ключевых политиков Италии. В это трудно поверить, но за свою долгую карьеру Андреотти по несколько раз занимал пост министра обороны, министра внутренних дел, председателя совета министров, единожды — министра иностранных дел и массу иных ответственных должностей. Этот чрезвычайно влиятельный человек помимо всего прочего обладал весьма незаурядными политическими взглядами: он был христианским демократом. Андреотти сразу назвал происходящее позором, поскольку Тарковский — самый литургический режиссёр мирового кино, а потому вопрос о поддержке его новой картины пообещал поднять в парламенте.

Ситуация становилась всё более сложной и неоднозначной. С одной стороны, Андрей прибыл в Италию по линии коммунистической партии, через которую Гуэрра лоббировал его приезд. С другой, руками Андреотти его начинал поддерживать противоположный политический фланг. Загадочно… А быть может, наоборот, положение дел прояснялось, ведь в СССР всё было против режиссёра, да и фланг имелся только один.

11 июля было посвящено покупкам подарков, но также Тарковский получил приглашение в Америку на фестиваль независимого кино в Теллурайде, штат Колорадо: «Наверное, паршивенький фестивальчик, но в прекрасном месте — в Скалистых горах, где Форд снимал свои вестерны», — отметил режиссёр. Действительно, смотр в Теллурайде — не первой величины, но он имеет свою, довольно славную историю. Впрочем, она будет написана позже, а в 1980-м форум проводился ещё только в седьмой раз. Фестиваль существует до наших дней, а Тарковский всё-таки посетит его в 1983 году. Написанные слова сыграют с Андреем злую шутку: и в 1981-м, и в 1982-м он будет рад приехать на «паршивенький фестивальчик», но его не пустят московские чиновники. Пока же, в 1980-м, он отказался сам. Начало смотра было назначено на первый понедельник сентября — национальный праздник в Америке, День Труда. Режиссёр не сомневался, что в это время будет занят съёмками «Ностальгии», не подозревая, сколь далеко его предположение от истины.

С 12-го по 14 июля Тарковский помогал Норману Моццато монтировать фильм о классике греческого кино и большом друге Гуэрры Теодоросе Ангелополусе. Интересно, что буквально в то же самое время сам Моццато снимался в картине Ангелопулоса «Александр Великий» (1980). Трудно сказать, рассчитывал ли Норман на помощь Андрея изначально, но отказать хозяину квартиры, в которой он жил, режиссёр, разумеется, не мог, хотя это занятие радости ему не доставляло.

Совершенно точно: на тот момент Тарковский не был знаком со своим греческим коллегой. Они встретятся только 12 марта 1982 года, и общение с Ангелополусом Андрея не впечатлит. Отвлечённая запись в дневнике заставляет задуматься, что даже картины Теодороса на тот момент он ещё не видел. Впрочем, свои самые главные работы грек начнёт снимать во второй половине восьмидесятых. С тех пор они с Тарковским станут часто соседствовать в разнообразных списках лучших режиссёров Европы, века, всех времён…

12-го, 14-го и 16-го Андрей снова виделся с Донателлой Бальиво. Причём если после ужина в первый день в «Мартирологе» появился комментарий, что они проговорили всю ночь, то в остальные дни Тарковский писал лишь её имя. 17 июня — снова ужин в гостях у Бальиво и её мужа Армандо, который, кстати, был торговцем оружием.

18 июля стало известно, что Кристальди в «Ностальгию» вкладываться не будет. В свете событий прошлой недели никакой паники это не вызвало. Конечно, телеканалу «RAI» и лично Фикере теперь придётся искать другие источники финансирования, но задача больше не выглядела неразрешимой.

В тот же день: «Показывал фильм оператору и всем. Ужасная проекция. Норман переводил. Вечером с Норманом и Рере[422] Lanci ужинали у Марины — агента актеров. Прекрасная квартира с террасой, выходящей на Тибр. Устал. Пустые разговоры…» Вероятно, речь идёт о просмотре «Соляриса», поскольку несколько раньше, 15 июля, режиссёр писал: «Пытался (с Франко) поискать кое-какие места в Риме для съёмок. Вечером смотрел „Солярис“ в связи с показом в Таормине. Впечатление самое странное. Плохо играют актёры, особенно Гринько. Плохо смонтировано. Надо бы сократить. Если бы фильм был мой (в смысле проката), я бы его ещё помонтировал. Неточные склейки. Затяжки на склейках. Но, тем не менее… Мне казалось, что „Солярис“ хуже. Там что-то есть. Есть куски просто неплохие». 21 июля Тарковский формулировал ещё жёстче: «Видел „Рублёва“. Очень плохо всё это. „Солярис“, „Рублёв“».

В подобных высказываниях режиссёра следует видеть не столько переоценку прошлых работ, сколько признак творческой эволюции, а также смены эстетического курса. По «Солярису» проходит некий водораздел, заканчивается один творческий период и начинается другой, куда более универсальный, лишённый национальных признаков, но обогащённый метафизикой киноискусства. И безотносительно трагической смерти, эта тенденция достигает апогея в «Жертвоприношении».

Читатели дневников, интервью и прочих текстов Тарковского обратят внимание, что о «Зеркале» он негативно высказывался существенно реже. О «Сталкере» — всего несколько раз, долгое время называя эту картину своим самым удачным фильмом. О западных работах он, за редкими исключениями, плохо не говорил вообще.

Последнюю из приведённых дневниковых записей режиссёр сделал уже на Сицилии, куда отбыл 19 июля. Этот остров — «отдельная Италия» во всех смыслах. Здесь частенько пахнет дымом, недаром вулкан Этна веками считался входом в преисподнюю. Улавливаемые же аллегорические «запахи» зависят от каждого оказавшегося тут человека. Кому-то везде будет мерещиться аромат дона Корлеоне, а кому-то будут бить в ноздри «Приключение» Антониони[423] и «Леопард» Висконти. Автомобильное же путешествие по Сицилии с востока на запад, в сторону Палермо покажется поездкой по картине Ван Гога, чудесным образом сохранившего душевное здоровье.

Что касается Таормины, то в этом городе, расположенном на восточном берегу, традиционно проходило вручение премии «Давид ди Донателло». Место совершенно сказочное. Греки прибыли сюда в 734 году до н. э. и обнаружили, что весь остров плотно заселён. Исконных обитателей Сицилии принято разделять на три народа: элимцы на западе, сиканы в центре и сикулы на востоке. Они принадлежат к разным этническим группам, и быть может, именно из-за такой неоднородности на относительно малой площади остров представляет собой целый мир в миниатюре.

Эллины не помедлили основать по прибытии порт под названием Наксос, а потом, если верить Страбону, выходцы из Наксоса положили начало другому городу — Тавромениону, будущей Таормине. В IV веке до н. э. это было уже весьма преуспевающее поселение, едва ли не крупнейшее на Сицилии.

Не кто иной, как тиран Тавромениона Тиндарион призвал на остров легендарного эпирского царя Пирра, чтобы вместе выступить против Сиракуз. Ганнибал считал Пирра вторым величайшим полководцем после Александра Македонского, а приверженцы спиритуальных взглядов верили, будто неуёмный дух последнего попросту нашёл в эпирском царе своё новое пристанище. Пирр, кстати, ещё и приходился македонскому правителю родственником — его отец был племянником матери Александра.

Вошедший в большинство языков мира фразеологизм «пиррова победа» возник не здесь. Однако на Сицилии Пирр тоже одержал верх в союзе с Тиндарионом, и этот триумф оказался ничуть не более осмысленным и дальновидным. Уже через два года Тавроменион пал под натиском Сиракуз и, вдобавок, ему пришлось воевать за их тирана против мятежных мамертинцев. Свободным город более не был, попав впоследствии в сферу влияния Рима.

В 134–132 годах до н. э. Таормину, как и две трети острова, охватил бунт рабов в ходе так называемого Первого сицилийского восстания. Так что Сицилию можно назвать ещё и колыбелью смуты или борьбы за независимость. В любом случае, именно тут имел место чуть ли не самый ранний исторический прецедент, когда человек из низов — здесь это был раб по имени Евн — провозгласил себя непризнанным царём и повёл за собой народ. На свою сторону ему удалось привлечь более ста тысяч человек. Проблема в том, что относительное количество невольников на острове было слишком большим, а римские гарнизоны находились за морем. Именно в силу последнего обстоятельства подавление восстания растянулось на годы. Пока на Сицилию переправляли войска, армия рабов всё крепла, росла и накапливала провизию в городах, ожидая осады.

Однако это было восстание обречённых: вряд ли Евн обезумел до такой степени, чтобы рассчитывать перебраться на материк и продолжить своё победоносное шествие. Риму же потребовалось очень много сил, чтобы осадить каждый захваченный мятежниками населённый пункт. Привлекли даже консульские войска. Бывшие рабы никогда не сдавались, не открывали ворота, и Таормина стала одним из самых надёжных их оплотов. Они умирали от голода, но отправлялись в мир иной свободными людьми.

Город и дальше играл важную роль в многочисленных военных кампаниях. После падения Западной Римской империи им владели арабы, норманны, Ангевины, Арагоны… В XVII веке его осаждали французы, но им Таормина не далась. А потом, как отрезало… Европу и особенно Италию сотрясали войны, а славный город жил другой жизнью — светской, курортной.

В XIX веке он был известен исключительно как популярное место довольно дорогого и специфического отдыха. «Таормина — более вежливое название Содома», — так отрекомендовал его английский публицист Гарольд Эктон. Всё дело в том, что на некоторое время город стал излюбленным курортом преуспевающих гомосексуалистов. Заметим: тогда толерантность в континентальной Европе была на несколько ином уровне.

Сейчас Таормина известна в первую очередь своей киноисторией — съёмками, местным фестивалем и премией «Давид ди Донателло», на которую приехал Тарковский. Давнее прошлое отринуто. Хоть здесь и немало архитектурного новодела под старину, отношение к древности тут не такое, как в остальной Италии. Нет-нет да наткнёшься на античную колонну, наскоро выкрашенную масляной краской.

Сувениры настойчиво убеждают, что Таормина хочет помнить лишь о кино. Открытки, магниты и прочие безделицы несут изображения не греческого театра, не палаццо Корвая, не городского собора, а Одри Хепберн, прогуливающейся с Энтони Перкинсом по главной улице в толпе поклонников. Или Моники Витти, сидящей в зрительном зале. Или Федерико Феллини, получающего премию. Выставка в палаццо посвящена не истории Таормины, а пятидесятилетию фильма «Леопард» и конкретно участию Алена Делона и Клаудии Кардинале в картине. Кино и только кино! Город отрицает иную историю. А ведь он оказывал удивительно вдохновляющее воздействие: Гёте работал здесь над «Путешествием по Италии», Ницше писал тут культовый труд «Так говорил Заратустра». Иной населённый пункт из одного последнего факта создал бы плацдарм для привлечения туристов! Индийский философ Джидду Кришнамурти регулярно приезжал в Таормину для медитаций, лауреат Нобелевской премии по литературе Халлдор Кильян Лакснесс положил здесь начало «новому исландскому роману», что в жарких обстоятельствах итальянского курорта выглядит уж совсем сюрреалистической историей. Ничего не напомнит вам, что тут гостили и работали Оскар Уайльд, Рихард Вагнер, Теннесси Уильямс, Трумен Капоте, Жан Кокто и многие другие не снимавшиеся в кино люди. Даже тотальный итальянский культ Гарибальди проявляет себя в единственной мраморной доске с едва различимой надписью.