Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Чаяния оказались преждевременными. Вскоре выяснилось, что в контракте появился очаровательный пункт: приглашение и содержание упоминавшегося ранее советского «инспектора» тоже возлагалось на «RAI». Возмущение терпеливых итальянцев было велико, и гасить его пришлось Гуэрре и Тарковскому, который почти целый день провёл в московском бюро компании, ведя телефонные переговоры с Римом.

Исправленный договор вернулся в Москву только 4 декабря, и на этот раз режиссёр решил непосредственно контролировать его дальнейшую судьбу. Он собственноручно забрал конверт у Яся Гавронского и отнёс в «Совинфильм». Предполагалось, если теперь, в свою очередь, не будет замечаний по содержанию со стороны Москвы, то чиновники Госкино должны отправиться в Рим для подписания. Вместе с ними в Вечный город тогда полетит и Тарковский, чтобы незамедлительно приступить к работе.

Далее воцарилась тишина. Когда 20 декабря режиссёр отправился к Сизову, чтобы напомнить о контракте, тот пообещал, в свою очередь, спросить у Сурикова, как продвигается дело. От себя же добавил, что вообще не верит в успех предприятия. Андрея это изрядно напугало. Стало ясно, что, как и в случае антирелигиозной пропаганды, здесь тоже имелось некое негласное распоряжение: «Ермаш хочет меня сковать по ногам и рукам, лишить какой бы то ни было свободы, задавить, задушить, уничтожить. А Ермаш всего-навсего холуй. Значит, таково моё предназначение — быть распятым», — сформулировал он в дневнике. Сизов, симпатия которого к режиссёру неоспорима, не имел никакого влияния на ситуацию. Между Ермашом и Тарковским был не «Мосфильм», а «Совинфильм» в лице Сурикова.

3 декабря Андрей посетил ресторан «Баку», который располагался на Тверской улице. Здесь, по случаю приезда в столицу, устраивал приём Сергей Параджанов. По сравнению с недавней встречей с другим коллегой, Отаром Иоселиани, эта вышла совсем иной — шумной, но не радостной. Параджанов не так давно освободился из тюрьмы, его предыдущий фильм «Цвет граната» (1968) был снят более десяти лет назад. Работа над «Легендой о Сурамской крепости» (1984) ещё не началась. Андрей и Сергей находились в принципиально разных положениях, а главное, на разных витках своих творческих судеб.

Всегда хлебосольный Параджанов, невзирая на то, что денег у него почти не было, созвал множество гостей. Присутствовали Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, Юрий Любимов с женой — венгерской журналисткой Каталин Кунц — и маленьким сыном Петром, режиссёры Георгий Калатозивили[532], Роман Цурцумия, Василий Катанян, фотограф Валерий Плотников и другие.

Воспоминания Тарковского об этом сборище мрачны. Дескать, Параджанов напился, ругался матом и полез в бассейн, а на прощание подарил Андрею дыню. Как водится, тональность происходящего зависит от настроения и состояния того, кто рассказывает. Со слов других гостей, это был удивительны праздник жизни, победы Сергея. Хозяин торжества подговорил официанта подойти к только что вошедшей в ресторан Ахмадулиной и спросить: «Простите, вы на похороны Сергея Параджанова?» По слухам, поэтесса упала в обморок.

Поскольку компания собралась более чем выдающаяся, и вдобавок в ней присутствовал фотограф, было решено сделать групповые снимки. Когда Плотников расставлял треногу, один сотрудник ресторана торопливо попросил её убрать. Оказалось, другие гости против того, чтобы рядом с ними фотографировали. Заведения на Тверской были злачными местами, и вопросов Сергей и его гости не задавали. Ясно, что где-то в зале находились высокопоставленные лица с любовницами, а также сотрудники КГБ, не желавшие попасть в кадр с Тарковским, Параджановым, Ахмадулиной или Любимовым. Такой снимок, если бы он всплыл, сулил большие проблемы. Тогда компания решила спуститься на нижний этаж, где, собственно, и располагался не бассейн, а фонтан, в который Сергей немедленно залез. В результате были сделаны чудные фотографии, а ужин в ресторане «Баку» стал колоритной страницей мифологии Параджанова. Тарковский же просто зашёл в чужой и чуждый ему биографический миф. Хотя, казалось бы, кто может быть ближе друг другу, чем два ярких человека в серой стране?

Через два дня, на ужине у Катанянов по случаю возвращения Сергея в Грузию, Андрей подарил ему перстень, имея в виду, что Параджанов сможет продать его в случае острой нужды. Тот был растроган до слёз и обещал сохранить подарок, а также пригласил Тарковского с семьёй к себе в Тбилиси на Новый год. Рассчитывать на то, что Сергей сдержит обещание, не приходилось. С одной стороны, действительно, нужда. С другой, он всегда крайне легкомысленно относился к подаркам — полученное сегодня, завтра же передаривал первым встреченным друзьям. Буйный гений Параджанова требовал залихватской жизни на широкую ногу. Однако перстень Тарковского он, действительно, сохранил, и через много лет вернул Ларисе уже после смерти друга.

От жены 9 декабря Андрей узнал, что Солоницын госпитализирован. «Неужели это конец? Неужели всё-таки рак?» Сомнения режиссёра удивительны, поскольку уже в фильме Вадима Абдрашитова «Остановился поезд» (1982) актёр играл, будучи тяжело больным. Впрочем, некая неопределённость может быть связана с тем, что, по слухам, Анатолию не сообщили диагноз, даже когда он ложился на первую операцию. В следующий раз он оказался в клинике уже в неоперабельном состоянии.

Мы уже отмечали, что, находясь в Италии, Тарковский делал массу дневниковых записей, посвящённых своим снам. Бессознательное его крайне интересовало. По возвращении в СССР о ночных видениях он писать практически перестал. До позднейших путешествий по Апеннинскому полуострову в «Мартирологе» можно найти немало московских снов, но уже со второй половины 1980 года режиссёру будто бы перестало что-либо сниться на родине. Есть считанные исключения: например, заметки от 7-го и 10 марта 1981-го, когда ему ночью явился Бергман. В этой связи запись от 17 декабря привлекает особое внимание: «Давно мне ничего не снилось, а тут снова стали сниться сны… Сегодня снилось, что мне делали серьезную операцию в правой верхней части груди. А потом мы с Ларой с трудом ловили какую-то машину, чтобы уехать. Вещи. На улице грязный снег, неуютно. Подбегаем, а автомобиль около тротуара разбит — весь плоский, как лепешка. Это на него какой-то огромный грузовик наехал сзади и смял. И ехать нам не на чем». Символизм этого видения ясен без комментариев. В нём не только будущая болезнь, но и тяжёлое, опасное путешествие.

Другие, неизменно жутковатые сны[533] на родине: «Колоссальная ярмарка или выставка электронных развлечений в духе столкновений с механизмами и существами других планет. Страшно и пугающе — ироничная мистерия. А затем (в довершение) приснилось, будто бы я стал членом Политбюро и еду на одно его заседание, где встречаюсь с другими его членами». Важный момент: ирония чужда выспреннему классическому искусству, к которому принадлежал режиссёр. Описанный сон тоже лишён её. А как представить себе Андрея членом Политбюро без иронии? Вновь неразрешимое противоречие.

25 декабря, как и условились с Параджановым, Тарковские, включая Андрюшу, отправились в Грузию. Глава семейства не был воодушевлён предстоящим путешествием, но в Тбилиси уже запланировали выступления, а это деньги. Кроме того, организованные не по линии Госкино мероприятия позволяли ожидать действительно заинтересованную публику. Однако были перебои в авиасообщении между Москвой и столицей Грузинской ССР. По слухам, «Аэрофлот» экономил топливо. Пришлось ехать на поезде, а значит, двое суток в пути. Тарковский не то чтобы привык к комфорту, но предпочитал одиночество. Теснота и замкнутость вагона были мучительны и неизбежны. Вдобавок, авария на железной дороге продлила путешествие.

Но прибыв в Тбилиси и столкнувшись с национальным гостеприимством, исходящим не только от Параджанова, а от всех окружающих, режиссёр воспрял духом. Побывав же в квартире Сергея, Андрей с горечью оценил до каких масштабов дошла его нищета. Тарковский даже подумывал о том, чтобы похлопотать насчёт новой жилплощади для друга, тем паче, что с Солоницыным всё удалось. Впрочем, было ясно, что случай Параджанова принципиально иной и наверняка ничего не получится.

Режиссёр с семьёй остановились в номере 502 гостиницы «Иверия» (площадь Революции роз, 1). Всякий раз, сталкиваясь в дневнике с подобными деталями, невозможно отогнать мысль, будто Тарковский готовил «Мартиролог» не просто для читателя, а для того, кто пройдёт по его следу. Возможно, он даже размышлял о том, что когда-нибудь появится книга, вроде той, которую вы держите в руках. Впрочем, имелась ещё одна причина записать номер: сумма цифр вновь давала семь, как в римском отеле «Леонардо да Винчи».

Вообще говоря, «Иверия» — это название древнего государства, находившегося на территории Грузии в позднеантичные времена, а точнее — с III века до н. э. по VI век н. э. Сама гостиница достойна особого упоминания, правда, исторические события произошли в ней уже после Тарковского. Открывшаяся в самом центре города в 1967 году, в ходе Абхазо-грузинской войны она выполняла функции пристанища для беженцев. В отеле разместились порядка десяти тысяч человек, которые покинули его стены лишь в 2004-м.

Андрей несколько раз выступил в Тбилиси, а также побывал в Телави, Сигнахи[534] с его крепостью и Бодбийским монастырём IX века, Дзализи[535], где 10 января в загородном доме Параджанова отмечали день рождения Сергея. Кстати, по преданию именно в Сигнахи влюблённый художник Нико Пиросмани выложил «миллион алых роз» под окнами гостиницы, в которой остановилась французская актриса Маргарита де Севр. В Грузии Тарковский тоже нашёл целителя-спиритуалиста, Дато Эристави, общение с которым ему очень понравилось. Хоть в начале путешествия Андрей и был настроен скептически, к концу он крайне воодушевился.

Сразу после новогодних праздников режиссёр принялся регулярно звонить в Москву. По поводу контракта новостей не было. Из Тбилиси семья выехала 13 января и вновь на поезде. 21-го Тарковский у Сизова. Хотя глава «Мосфильма» и не был вовлечён в организацию итальянских съёмок, из всех чиновников Андрею комфортнее общаться было с ним. Тот заявил, что всё в порядке и до 15 февраля режиссёр обязательно отбудет в Рим. Что-то явно изменилось в лучшую сторону, и Сизов узнал об этом раньше Тарковского.

Однако обстоятельства вновь затеяли свою пугающую чехарду. Выяснилось, что на подписание в Италию никто поехать не сможет: Ермаш и Суриков лежали в больницах. Значит, нужно вновь вызывать высший эшелон «RAI» в Москву. При этом внезапно по линии Госкино Тарковского пригласили в Польшу. Говорили, что нужно отправляться срочно и обязательно. Конечно, режиссёр воспринимал такие новости вовсе не как благо. Единственная его мысль состояла в том, что происходит целенаправленный саботаж работы в Италии. Однако, как и прежде, это были лишь флуктуации бытия, и в Варшаву ехать не придётся.

В феврале уже и англичане стали настойчиво интересоваться намерениями Тарковского. В частности, напоминали о том, что были бы рады постановке у них «Бориса Годунова». А что мог ответить режиссёр? Ходящий одновременно под Богом и под Госкино, он не знал своих планов.