Расул Гамзатов

«ОНА ОБО МНЕ ЗАБОТИЛАСЬ...»

Патимат Гамзатова, муза и ангел-хранитель поэта, была надёжной опорой своего знаменитого супруга. Все в доме и друзья семьи хорошо знали, как много она значила для Расула Гамзатова. Большой дом, где бывает много гостей, сам по себе — тяжёлый труд. Не говоря уже о дочерях и внучках, которые к тому времени народились. Люди, близко знавшие Патимат, восхищались её терпением, интеллигентностью, мягкостью обращения и твёрдостью характера. Но в нужный момент она становилась тверда и непреклонна, особенно когда дело касалось знакомых Расула Гамзатова, полагавших, что нужно непременно поднять с ним рюмку-другую. Такого уважения к поэту она не признавала. Спиртное безжалостно изымалось, и миновать этот всё видящий и всё знающий «детектор» мало кому удавалось. Расул Гамзатов написал по этому поводу:

Не боюсь я ЦРУ,
страшусь я ПРУ!
Патимат, твоя разведка
Ошибается так редко!

ПРУ он объяснял так: «Патимат — разведывательное управление» и часто признавался, что главный осведомитель — он сам, не державший от жены секретов.

«Она внимала ему кротко, — писал Валентин Осипов. — Но мне приходилось быть свидетелем, когда этот кроткий взгляд — правда, упрямо долгопротяженный — укрощал самые взрывные порывы супруга.

Или такой знак внимания жене — самоироничный, но характерный. О нём я узнал, когда сама Патимат прочитала вслух:

Рождённое в бессоннице ночей,
Творение моё нерукотворное
Прими скорее, свет моих очей,
Когда тебе прописано... снотворное».

Это был автограф на книге, подаренной Гамзатовым своей жене.

Быть женой поэта — доля нелёгкая, тем более поэта большого, талантливого, неуёмного. Достоинств у Патимат было много, но главной её заслугой, её человеческим подвигом останется то, как она берегла и вдохновляла Расула Гамзатова.

Многие полагали, что без умной и преданной жены Расул Гамзатов никогда бы не стал тем, кем он стал. Но каких усилий ей это стоило, не знал никто.

«Вся домашняя работа лежит на мне, — соглашалась Патимат, беседуя с Фатиной Убайдатовой. — Конечно же, мне помогают, но основной груз несу я. Я с ним советуюсь, но и речи быть не может, чтобы возлагать на Расула какие-то заботы. Он должен творить, а не тратить время впустую».

А на вопрос, трудно ли быть женой поэта Расула Гамзатова, отвечала:

«Обязанности жены в любой семье очень тяжёлые. Даже при самом хорошем муже, а тем более, если ты живёшь с такой неординарной личностью. С самого начала нашей совместной жизни я поняла, что от такого одарённого, творческого человека нельзя требовать, чтобы он починил утюг, прибил гвоздь, помог принести сумки с базара. Гамзатов совсем не приспособлен к жизни. Он теряется, когда ему приходится сталкиваться с элементарными житейскими проблемами. Поэтому все вопросы, не связанные с творчеством, я беру на себя».

И добавляла: «Он очень рассеянный человек. У него была привычка делать записи на листах. Естественно, он их терял, и ему приходилось начинать всё заново. Мне пришлось долго его уверять писать в тетрадях. Сейчас, слава Богу, он аккуратно заносит туда свои мысли и ничего не теряет».

С годами становилось труднее со всем управляться. А тут ещё болезни, подтачивавшие здоровье Расула Гамзатова. Врачи, предписания, лекарства, режим — контролировать всё было трудно, особенно когда поэт увлекался работой и забывал обо всём остальном.

Когда ты уходишь — так худо
Становится мне в тот же час!
А сердце — как перстень, откуда
Вдруг выпал бесценный алмаз.
Когда ты уходишь — простые
Дела усложняются вдруг.
Глаза мои — гнёзда пустые,
Что птицы оставили вдруг[191].

А к ним по-прежнему шли люди, надеявшиеся на помощь, когда от государства получить её было почти невозможно. Общество явно разделилось на богатых и бедных, и тем и другим всегда чего-то не хватало, в результате росла преступность, а о справедливости уже никто и не помышлял.

«Люди доведены до отчаяния, — печалилась Патимат. — Раньше к нам обращались с просьбами дать денег для того, чтобы женить сына, или на покупку машины, или на строительство дома. Сейчас тоже приходят, но просят, знаете, на что? На лекарство и на хлеб. У них не осталось других желаний». А Гамзатов добавлял: «Когда ко мне стучатся старые горцы, у которых считалось высшим позором что-то просить, и просят денег на хлеб, мне становится до слёз обидно».

Не лучше обстояли дела и в музее, которым по-прежнему руководила Патимат Гамзатова. Зарплаты были столь мизерными, что директору было стыдно перед своими сотрудниками. Денег не хватало на самое необходимое — на реставрацию, на затраты по обеспечению хранения коллекции, на организацию выставок, не говоря уже о закупках новых экспонатов. Расул Гамзатов помогал музею, чем мог, но и он был уже не столь всемогущ, как прежде.

Телевизор показывал такое, что не хотелось смотреть, газеты лучше было и вовсе не читать, хотя бы из гигиенических соображений, телефон звонил всё реже, и новости были невесёлые. Но дом поэта оставался его поэтической крепостью, в котором царствовала его муза — Патимат. И она по-прежнему вдохновляла творца на замечательные произведения. В одной из посвящённых ей элегий Гамзатов писал:

Люблю я ночи чёрные, как порох,
Люблю гнездовье отчее — Цада.
Люблю всех женщин я, среди которых
Не знала ты соперниц никогда[192].

Казалось, эта твердыня нерушима. Беда пришла нежданно. Патимат уже несколько лет серьёзно болела, но держалась, а потом произошло резкое ухудшение.

«Мама очень больна, — писала Салихат Гамзатова. — У неё онкология и ей совсем немного остаётся жить. Папа с ней в Москве уже несколько месяцев. Мы приходим в больницу, и она просит папу уехать в Махачкалу. Папа говорит, что останется, что он не может оставить её. Моя мама была очень мужественная женщина и всегда заботилась о папе, как о ребёнке. Она смотрит на папу и говорит: “Расул, что ты можешь сделать? Чем ты можешь помочь? Ты будешь сидеть в московской квартире. И ты даже не сможешь выйти на улицу подышать”. И у папы катятся слёзы. Квартира моих родителей была на седьмом этаже на Тверской улице, и, естественно, папе с его болезнью Паркинсона трудно было бы ходить по Тверской. Мама обещала приехать после окончания курса лечения. Она, действительно, приехала, но мы знали, что выздоровления уже не будет. Она приезжала всегда такая красивая, элегантная, радостная, что возвращается домой. А приехала домой обессиленная, на носилках. Потерянный папа никому не рассказывал о своих чувствах, но после её смерти он не мог спать в их спальне, перешёл в другую комнату, только через год вернулся в прежнюю, рядом с которой был его кабинет».

Патимат Саидовна Гамзатова скончалась в июне 2000 года, не дожив до золотой свадьбы всего полгода.

Когда Гамзатов говорил о своей горестной утрате, глаза его наполнились слезами:

— Она обо мне заботилась.

И в этом отразилась вся его жизнь, вся его великая любовь к Патимат.

Вокруг не замечая ничего,
Какое счастье мне она дарила!..
Мюрид любви — она меня хранила
Как подданного сердца своего[193].

В музее изобразительных искусств осталась книга отзывов, в которой Гадис Гаджиев нашёл поразившую его запись:

«Был во многих музеях мира. Лучшего музея не видел. Этот музей мне дороже Эрмитажа, Лувра и Ватикана. Здесь моя Патимат.

20 марта 1975 г.

Расул Гамзатов».

Осиротевший музей возглавила их дочь, искусствовед Салихат Гамзатова. Вскоре изменилось и название музея. Теперь он носит имя Патимат Саидовны Гамзатовой.