Расул Гамзатов

БЕРЕГИТЕ ДРУЗЕЙ

Когда, в феврале 1970 года Александр Твардовский ушёл из «Нового мира», это событие стало ударом по творческой интеллигенции. Событие было куда значительнее очередного пленума ЦК КПСС. «Новый мир» Твардовского реанимировал великую литературу, открывал дорогу талантливым писателям, поощрял свободомыслие, публиковал то, что раньше было немыслимо увидеть на страницах советского журнала.

Всё это давалось беспрерывной борьбой с бдительной цензурой, партийными установками, доносами лжецов, нападками критиков-инквизиторов, интригами литературных властей. Неоспоримый талант, популярность и авторитет были его оружием. Твардовский сражался за настоящую литературу, пока хватало сил. Но силы его были на исходе, а болезнь отнимала последние.

В Индии считается, что змеи
Первыми на землю приползли.
Горцы верят, что орлы древнее
Прочих обитателей земли.
Я же склонен думать, что вначале
Появились люди, и поздней
Многие из них орлами стали,
А иные превратились в змей[116].

Не прошло и года, как Твардовский ушёл из жизни. Ошеломлённый скорбной вестью Расул Гамзатов примчался в Москву. Он не мог не сказать прощального слова на похоронах близкого друга и большого поэта. Но этого не случилось. Яков Козловский вспоминал тот печальный день в беседе с Евгением Некрасовым:

«Вот хоронят Твардовского. Гроб стоит в ЦДЛ. Василий Филимонович Шауро, который возглавлял отдел культуры ЦК КПСС, просит Гамзатова выступить. Тот согласился, и тогда Василий Филимонович говорит: “Расул Гамзатович, здесь много корреспондентов. Молю вас, когда будете выступать, немножечко подумайте и о государстве”. Гамзатов банальностей говорить не мог. Поэтому он спускается в буфет и скоро оказывается “неоратороспособным”».

Но прощальное слово Гамзатов всё же сказал, написав стихотворение «Костёр Твардовского». Он пишет о костре в больничном парке, где они часто гуляли с Твардовским, беседуя о литературе и жизни. Но это не просто мемуарное описание, Гамзатов говорит о поэзии и власти, о совести и правде:

И откровенный норов слога,
Как чистой совести сестра.
Тобой взлелеянная строго,
Являла правда у костра.
В её удаче не изверясь,
Желал ты ближнему добра.
И походил костёр на ересь
Среди больничного двора...

Когда «местный сумрачный начальник» требует погасить костёр, Твардовский отвечает:

— Ступайте прочь! Вам знать бы надо,
Что мой неугасим костёр!..

В конце стихотворения Расул Гамзатов говорит то, что ему не дали сказать на похоронах:

И у свободы он в почёте,
И не подвластен никому,
И ложь в сусальной позолоте
Не смеет подступить к нему![117]

Позже Расул Гамзатов рассказывал Феликсу Медведеву: «Последние годы мне посчастливилось, я очень дружил с Твардовским... Он приходил ко мне в гостиницу, я бывал у него дома. Что меня лично в нём привлекало? Отличное знание всей европейской, восточной поэзии, Хафиза, влюблённость в китайскую поэзию. Он был скромен. И в статьях своих, и в разговорах, и в делах. Был самостоятелен, самобытен. Никогда не стремился кому-то понравиться.

Вспоминаю знаменитый бар около Литинститута. Частенько я там бывал. Приходил и он. Не забыть задушевных разговоров. Мои стихи, честно говоря, он никогда не хвалил, а “Мой Дагестан” напечатал.

Стал я членом редколлегии “Нового мира”. “Литературная Россия”, членом редколлегии которой я был тогда, написала гнусную статью о “Новом мире” и об Александре Трифоновиче. Твардовский мне говорит: “Я написал протест, и ты, если хочешь, выбирай между мной и “Лит. Россией”...

Поэтому поэму “Два сердца”, написанную давно, я дал Твардовскому на прочтение. Он ответил мне письмом, которое я, конечно, храню. Письмо было суровым, Александр Трифонович резко меня критиковал. Я не обиделся на него за это, хотя считаю, что он не во всём прав...

Твардовский называл себя моим другом, но на самом деле он был моим учителем. Но этого он никогда не подчёркивал. Не выпячивал своё наставничество, своё учительство. Его поэзия была на стороне слабых, рядовых людей. А мы очень часто были на стороне сильных. Хотя это противоречит природе, природе литературы, мы как бы сало мажем маслом».

Печально было расставаться с друзьями, их становилось всё меньше. Эта жестокая реальность, особенная для Гамзатова ценность человеческой дружбы, которой он очень дорожил, отразились его в книге «Берегите друзей», вышедшей в 1972 году. Она стала событием знаковым в творческой судьбе поэта.

Если верный конь, поранив ногу,
Вдруг споткнулся, а потом опять,
Не вини его — вини дорогу
И коня не торопись менять.
Люди, я прошу вас, ради Бога,
Не стесняйтесь доброты своей.
На земле друзей не так уж много:
Опасайтесь потерять друзей...[118]

Друзей у него было много, друзей настоящих, потому что он сам был хорошим другом и знал цену дружбе. А друзья приходят и приезжают в гости. Если бы в доме Расула Гамзатова была гостевая книга, она стала бы бесценным документом истории литературы. В той книге могли бы остаться и впечатления Феликса Медведева о приезде в Дагестан к Расулу Гамзатову:

«Он стоял у самолёта, седоголовый, тяжеловатый, смущающийся, уставший человек. Он излучал радушие и доброжелательность. К нему запросто, по-свойски подходили люди. Он жал им руки, перекидывался словом, находил секунды уединения. И все называли его “Расул”. Скольких гостей принял он на своей хлебосольной земле, сколько раз вылетал отсюда в столицы мира посланцем солнечного Дагестана!

Расул Гамзатов. Поэт. Философ. Сын Гамзата Цадасы. Отец Патимат, Заремы и Салихат. Дед четырёх внучек. Балагур-рассказчик. Дипломат. Поклонник Бахуса. Эпикуреец. Хитрован. Сама наивность. Открытая душа, распахнутый щедрый характер. Человек-эпоха. Удачливый, везучий. Обласканный Сталиным. Гаргантюа и Пантагрюэль одновременно. Санчо Панса и Дон Кихот. Собеседник Шолохова. Друг Твардовского, Фадеева и Симонова. Живой классик. Легенда. Непоседа, объездивший полмира. Проведший часы общения с Фиделем Кастро и Индирой Ганди. Вечный слуга двух самых преданных ему женщин на свете: поэзии и жены Патимат. Коммунист. Наш прославленный современник. Автор сотни книг. Почти памятник...

Я пробыл с Расулом Гамзатовым восемь дней. По горным дорогам, на вертолёте, на машинах мы объездили большую часть Дагестана. Эта страна потрясает. Удивляет. Лишает сна. Красота её неописуема».

Дагестан покорял всех, кто оказывался в его поднебесных пределах. Традиционное горское гостеприимство — это праздничный эпос, который с каждым годом становится ценнее. Расул Гамзатов был его живым воплощением. Воспоминания людей, которым посчастливилось быть гостями поэта в Дагестане, восторженны и нескончаемы.

Дочь поэта Патимат Гамзатова рассказывала Асе Омаровой и Теолине Аршба:

«Общение с людьми было для него большой радостью. У нас всегда в доме бывало много гостей. У нас была немного сварливая нянечка, которая говорила: “Это не дом, это проходной двор, и пеший и конный — все тут”. Мы от этого не уставали. Наоборот, появление гостей было связано с радостью. Некоторые могут подумать, что на Кавказе гостеприимство тяготит, у женщин уходит на это много времени, но моих родителей это абсолютно не смущало, и нас, детей, тоже радовало».

Другая дочь поэта, Салихат, добавляла:

«А это чувство было действительно удивительным... Рядом с ним все были приятными, настроенными на добрый лад, настроенными увидеть что-то очень хорошее — и это чувство всегда меняло людей, раскрывало их лучшие стороны... Сегодня я сама воспринимаю папину поэзию как бесценный духовный опыт живого и мудрого, благородного человека. И часто вспоминаю папины строки из стихотворения “Пожелание”:

Я желаю всем друга такого,
Что в тяжёлый и в радостный час
Произнёс настоящее слово,
Что спасительным будет для вас.

Он и сам стал для многих людей таким другом. Для меня он навсегда остался воплощением того, каким должен быть человек — добрым, щедрым, снисходительным».

Расул Гамзатов, убеждённый в том, что «вернее дружбы нету талисмана», посвятил дружбе много стихотворений, каждый раз находя новые смыслы, краски, непривычные образы и метафоры. Тема эта была неисчерпаема, как сама жизнь.

Он не принимал словеса о том, что дружба — это рудимент, отжившее понятие, когда правят бал расчёт и выгода. В его словах о Мустае Кариме — его понимание дружбы, как дара:

«У нас много сказано о дружбе народов, но мало сказано о дружбе людей... Я познакомился с Мустаем Каримом в одной из московских больниц сразу после войны. На больничной койке лежал тяжелобольной двадцатишестилетний красивый воин и поэт. Меня привели к нему его стихи, рассказы о нём и люди, любившие его. Их уже тогда было много. Тяжело было смотреть на участника первых боёв, видевшего поле боя и в последний день войны, когда стоял сплошной лес немецких винтовок, воткнутых штыками в землю, на человека, который перенёс тяжёлые ранения и выходил невредимым из окружения, а теперь, прямо из похода, попал в такой неприятный “очаг”, где его мучил туберкулёз».

Друзья подбадривали Мустая, уверяли, что недуг его скоро покинет, ведь у него столько друзей, готовых сделать для него что угодно. А он отвечал: «Да, друзья меня балуют. Но я капризный... Хочу большего, хочу, чтобы они меня на руках носили. Ведь так, кажется, носят покойников?» Гамзатов на всю жизнь запомнил горький юмор друга.

В жизни не так много радостей, как поначалу представляется, и дружба — одно из явлений, которые придают смысл человеческому существованию. Но когда о дружбе говорят, это почему-то наскучивает, куда интереснее говорить о любви, хотя и то и другое суть глубоко личные переживания человека. Расул Гамзатов предпочитал писать о дружбе стихи, петь об этом высоком чувстве, которое в Дагестане возведено в разряд высших добродетелей:

В горах дагестанских джигиты, бывало,
Чтоб дружбу мужскую упрочить сильней,
Дарили друг другу клинки, и кинжалы,
И лучшие бурки, и лучших коней.
И я, как свидетельство искренней дружбы,
Вам песни свои посылаю, друзья,
Они — и моё дорогое оружье,
И конь мой, и лучшая бурка моя[119].

Душевная щедрость, готовность радоваться успехам друзей, добрая помощь, полезный совет, данный как бы между прочим, с ноткой юмора — это было для Расула Гамзатова органично, естественно, как дыхание. Того же он ждал и от остальных, хотя порою горько ошибался.

Противны мне люди с повадкою лисьей.
Сказать откровенно, я очень устал
От их удивительно правильных мыслей
И прорепетированных похвал.
Был друг у меня. Я любил его, верил,
Считал его чуть ли не братом родным.
Пред ним раскрывал я приветливо двери,
Я сердце своё раскрывал перед ним.
Каким простодушным я был вначале,
Как было доверчиво сердце моё.
Я говорил о своей печали
Тому, кто был причиной её.
Он восклицал: «Я долго не спал,
А уснул и увидел тебя в сновиденье!»
Я не думал, что лгал он, а он и не лгал:
Он полночи писал на меня заявленье...[120]

Зависть, клевета, предательство — трудно назвать выдающуюся личность, которая не испытала бы на себе эти тёмные стороны жизни. Вокруг духовных Гулливеров всегда вьётся стая моральных пигмеев, пытающихся отравить им жизнь, остановить, опутать, обездвижить. К этому нелегко привыкнуть, но придавать этому какое-то особое значение бессмысленно. «Ты никогда не пройдёшь свой путь до конца, если будешь останавливаться, чтобы бросить камень в каждую тявкающую собаку», — говаривал Уинстон Черчилль. Расул Гамзатов относился к этому людскому пороку снисходительно, с печальной иронией, вспоминая своего любимого Пушкина.

Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспаривай глупца.