Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Безусловно, нельзя исключать, что Сергей и правда негативно высказывался о «Ностальгии» — всё-таки на то есть воспоминания, например, Ивон Баби — но скорее это было частное мнение, усиленное ревностью по поводу собственных неудач на Западе. Главное, вряд ли позиция советского члена жюри могла иметь решающее значение в ходе обсуждения вопроса о том, кто достоин «Золотой пальмовой ветви».

В прошлом двух режиссёров имелся эпизод, который, напротив, мог заставить Тарковского затаить обиду на Бондарчука. Во время съёмок «Андрея Рублёва» Сергей снимал «Войну и мир», и вся киностудия «Мосфильм» работала именно на его картину, что создало массу производственных проблем ленте об иконописце. Бюджеты фильмов отличались менее, чем на порядок — один миллион рублей против восьми[762]. Кстати, это создало превратное представление о Бондарчуке за рубежом: очевидно, что «Война и мир» выглядит гораздо «дороже». Но западные продюсеры не представляли себе, что в СССР огромная часть ресурсов доставалась режиссёрам совершенно бесплатно. Скажем, несколько рот солдат и табуны колхозных лошадей в монументальных сценах не стоили вообще ничего, и переснимать можно было сколько угодно. Именно потому, когда прославленный этой картиной Бондарчук столкнулся с огромными даже по западным меркам бюджетами, это не привело к сопоставимым успехам из-за строгой ограниченности прочих ресурсов.

19 мая, в последний день фестиваля, ещё находясь в Каннах, Тарковский составил очередное неотправленное письмо Ермашу. В депеше он во всём произошедшем обвинял лично Бондарчука и даже заявил о сговоре Сергея с возглавлявшим жюри американским писателем Уильямом Стайроном, всего три года назад закончившим свой главный роман «Выбор Софи», который стал фильмом в 1982-м. Стайрон был важным аргументом в письме режиссёра. То, что он назвал их с Бондарчуком единомышленниками, значило очень много. В своих выступлениях Уильям неоднократно заявлял о лояльности к Рейгану, а во время речи в Дьюкском университете сказал[763]: «Как я понимаю, мы должны… ненавидеть коммунизм… Ненависть к коммунизму должна быть… необходимой потребностью». Безусловно, интерпретация этих слов зависит от интонации, с которой они были сказаны. По прошествии лет стало ясно, что Стайрон, как и многие другие американские литераторы времён Рейгана, был не столько сторонником и пропагандистом, сколько жертвой холодной войны.

В письме Тарковский сыпал фамилиями и делал существенные оценочные суждения: «Все наши — работающие в Риме, такие, как Нарымов и приезжавшие туда по делам Костиков, Суриков и Мамилов — так настоятельно убеждали меня, что Ф. Т. Ермаш беседовал с С. Ф. Бондарчуком с тем, чтобы тот вёл себя корректно и лояльно по отношению ко мне и моей (нашей, советской!) картине, представленной на фестивале, что задолго до Канна мне стало ясно, что против фильма готовится серьёзная погромная акция.

Но, памятуя о том, что инициатива поездки в Канн с картиной была Вашей (за несколько дней до начала фестиваля я просил Сурикова уточнить по телефону из Рима Ваше отношение к моей поездке туда), мне было трудно себе вообразить, что меня обманывают, заманивая в Канн с тем, чтобы расправиться с фильмом, сделанным мной с единственным намерением рассказать о драме человека, оторванного от своей Родины. Я считал своим долгом сделать такую картину — ту, которую ждали от меня не только Вы, но и многие и многие советские зрители. И я сделал эту картину, несмотря на некоторое недовольство итальянцев образом той Италии, который возник в моём рассказе.

Вместо ожидаемой, нет-нет, не благодарности! Уверяю Вас! (Разве можно ждать от Вас благодарности!), я столкнулся с нечеловеческой ненавистью С. Ф. [Бондарчука]. Вы скажете, что я ошибся в своём впечатлении. Но факт борьбы Бондарчука с „Ностальгией“ стал уже общеизвестен. И во-вторых, я видел лица С. Ф. и [его жены, актрисы] Скобцевой в день вручения мне призов.

Вы, конечно, знаете, что „Ностальгия“ получила их три. Два[764] из которых чрезвычайно важны.

Вы помните историю с „Рублёвым“, вошедшим в число 100 лучших фильмов всех времён и народов? Сейчас произошло что-то в духе Рублёвской истории, только хуже, так как всё это происходит на новом этапе и сегодня. Принесла советскому искусству травля этой картины пользу? Нет, никакой, кроме вреда.

Но тем не менее я спешу поздравить Вас с победой (огромной победой! Вы, конечно, познакомитесь с прессой) советского киноискусства, хоть фильм и был сделан за рубежом».

Очевидно, письмо написано в момент предельного возмущения. В таком виде оно отправлено не будет, режиссёр перепишет его в середине июня[765], значительно более толерантно, но всё равно не отправит.

Майскую версию депеши Тарковский завершил фразой о том, что теперь едет в Рим «собирать чемоданы», очевидно, имея в виду возвращение с багажом Москву. Далее следовал постскриптум: «Я понимаю, что Вы никак не можете согласиться с тем, что я режиссёр не самого последнего разбора, но что поделать — не могу же я из-за одного только чьего-то желания стать таковым — в такого превратиться. Не будем выдавать желаемое за действительное».

Говоря про прессу, Тарковский вряд ли предполагал, насколько странным и куцым будет освещение событий фестиваля в СССР. И вот эта работа, вероятно, и правда курировалось Госкино. Московские газеты называли каннскую программу 1983 года «слабой», замалчивали итоги, упоминая некий «провал» «Ностальгии». Положа руку на сердце, можно признать, что конкурс этого сезона, действительно, был менее сильным, чем в лучшие годы фестиваля, хотя включал несколько лент, ставших впоследствии культовыми — от фильма «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс» (1983) Нагисы Осимы до картины Терри Джонса «Смысл жизни по Монти Пайтону» (1983). Последний, кстати, был удостоен Гран-при. Но как бы там ни было, в программе имелось пять мощных произведений, и получить три приза — крупная победа советского кино, от которой Москва фактически, открещивалась, отказываясь признавать своей. Не составляет большого труда убедиться, что количество публикаций в отечественной прессе о Каннском фестивале 1983 года почти в четыре раза меньше, чем в предыдущие и последующие. Это совершенно очевидное статистическое отклонение, которое никак нельзя отнести к категории случайностей.

Как правило, по результатам крупнейших мировых киносмотров в СССР выходили две итоговые статьи — в «Правде» и в «Литературной газете». Из года в год их писали одни и те же люди. Так было даже в случае предыдущего Каннского форума, когда советские фильмы в программе отсутствовали[766]. Ход же фестивалей обычно подробно освещался «Советской культурой», особенно если участвовали отечественные картины. Иногда подключались и другие издания.

В 1983 году «Правда» обошлась вообще без резюмирующей статьи, опубликовав лишь заметку на три абзаца[767] о том, что во Франции открылся фестиваль и американская лента «Король комедии» (1982) схлестнётся на нём с отечественным «Вокзалом для двоих». Собственно, после этого никакого итогового текста уже быть не могло, поскольку интрига смотра вообще не касалась работ Мартина Скорсезе и Эльдара Рязанова.

Ещё более скупо о фестивале написали «Известия» — всего два абзаца[768], в которых, кроме «Вокзала для двоих», торжественно заявлялось об участии Бондарчука в жюри. А вот в «Литературной газете» после закрытия форума традиционная статья французского корреспондента Александра Сабова всё-таки вышла[769], однако назвать её «итоговой» затруднительно, поскольку текст был посвящён лишь одному фильму, даже не входившему в конкурсную программу. Речь идёт о показанной на закрытии картине «Военные игры» (1983) Джона Бэдема, где юноша, играя на компьютере, едва не начал настоящую ядерную войну между СССР и США.

Сообщение о ленте столь острой тематики привлекало внимание, и тема каннских событий будто была закрыта, хотя на деле, даже не затрагивалась.

Более всего о фестивале писала «Советская культура» — целых четыре публикации. Первой стала небольшая и радостная заметка по случаю открытия[770]. В ней говорилось о Рязанове и Бондарчуке. Рассказывалось, что на кинорынке будут продаваться многие советский фильмы — «Полёты во сне и наяву», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (1983), «Карантин» (1983), «Юность гения» (1982), «Влюблён по собственному желанию»… Очевидно, присутствие Олега Янковского в Каннах имело большое значение и с точки зрения продаж. Автор заметки называла и многих участников конкурсной программы, но только не Тарковского.

Вторая публикация[771] принадлежала перу Александра Игнатова — фамилия, будто нарочно напоминала о «Зеркале» — и была целиком посвящена «Вокзалу для двоих» с несколькими реверансами в сторону американских лент «Король комедии» и «Хрупкое счастье» (1983). Последняя — картина с Робертом Дювалем в главной роли — именовалась в статье именно так, хотя она куда более известна под названием «Нежное милосердие». Фильм оказался аутсайдером в Каннах, но потом получил «Оскар», «Золотой глобус», а также огромный урожай наград периферийных кинофестивалей США.

Однако тот же Игнатов написал и самый важный текст[772], вышедший чуть позже под заголовком «Скорее ярмарка, чем праздник». Уже на уровне названия статья вступала в конфронтацию с первой заметкой в «Советской культуре», рассуждавшей о рынке в лучезарных тонах. Впрочем, это первая была скорее исключением, чем правилом. Второе сочинение Игнатова пропитывал дух идеологической нетерпимости: купля-продажа фильмов, являвшаяся одной из важных задач института кинофестивалей, клеймилась в ней, как упадническое порождение капитализма, поскольку на смотре «даже тщеславие художников не прикрывало откровенные финансовые расчеты дельцов». Но в отличие от остальных публикаций, здесь Тарковский всё-таки упоминался. Где-то там, на «упадническом Западе» «Советская культура» устами Игнатова локализовала и своего соотечественника. Неужели при этом идеологи ожидали возвращения Андрея в Москву? Впрочем, по столице уже вовсю ползли слухи, восходящие, якобы, непосредственно к секретарю Союза кинематографистов Александру Караганову, что режиссёр остаётся и будет требовать к себе семью через Красный Крест[773].

Специальный корреспондент пропагандистского агентства печати «Новости» Игнатов «упрекал» программу фестиваля в засилии порнографии, вульгарности, криминала, «стихийных бедствий и исповедей проституток», расизма, а также в том, что бо́льшую часть картин финансировали США. Занятно, но похожие «претензии» зачастую предъявлял западному кино и Тарковский. В то же время, ни одна из них не имеет отношения к «Ностальгии», чего Игнатов словно не замечает. Он отзывается позитивно о картинах «из Индии, Мексики, Австралии, Турции и Японии», будто отбирая страны, а не фильмы. Положим, последняя попала в этот набор, чтобы отметить верное решение жюри, принятое при непосредственном участии Бондарчука, но что до остальных… Мексиканская «Эрендира» (1983) выпущена совместно с Францией и ФРГ. Австралийский «Год, опасный для жизни» (1982) — с США, в этой ленте главную роль сыграл Мел Гибсон. Также к «австралийским» Игнатов мог отнести американский фильм «Хрупкое счастье», снятый режиссёром, родившимся в Сиднее. Узнав, что советский журналист похвалил турецкую «Стену» (1983), Тарковский удивлённо отметил в дневнике, что картина «о педерастах». Грубовато, да и история не о том, но тема гомосексуального насилия в ней, действительно, присутствует.