Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Территория истории

Но почему мы привычно говорим — тыл? Разве шла война?

Конечно, никакой войны у СССР в 1973 году не было. Леонид Ильич Брежнев правил уже 9 лет. Никто не думал тогда, что это ровно половина его правления, которое потом назовут «застоем».

На самом деле это были самые спокойные советские годы. Однако одна из главных тогдашних неприятностей и впрямь, подобно верной себе кобре, властно поднимала голову. Это была продовольственная проблема, которая, конечно же, возникла в сельском хозяйстве страны не в семидесятые годы, а лет на 40–45 раньше из-за описанных выше событий. О проблеме знала сама партия. И пыталась — опять же масштабными мероприятиями, пренебрегая «мелкими», — предотвратить беду.

Провинциальный покупатель недоумевал. В Москве и Ленинграде, а также в Киеве и Минске, в любых нерусских советских республиках народ жил гораздо лучше, чем в любом русском периферийном городе.

Освоение целинных и залежных земель «методом эпопеи» при Хрущёве (с идеологической поддержкой, хорошими песнями, приятными кинофильмами и проч.) дало поначалу отличную прибавку урожая — один только Казахстан за годы освоения целины сдал государству миллионы тонн зерна. Но первая же серьезная черная буря на беззащитных распаханных землях свела на нет все надежды на постоянный успех.

При Брежневе ставку попытались сделать на интенсификацию сельскохозяйственного производства. Очередным этапом «битвы за хлеб» стала мелиорация засушливых земель. Но… Где надо — недолили, где не надо — перелили. Работать «по-умному» учились с трудом. Не на себя же…

В 1973 году в ЦК КПСС трудились уже над третьей после целины и большой мелиорации программой, которая должна была улучшить снабжение населения продовольствием. Ее «географией» становилась Нечерноземная зона РСФСР, состоявшая из 32 областей и АССР.

Так что войны не было, но фронт борьбы за соответствие стандартов проживания в стране высокому статусу советского человека существовал, по-разному понимался, и сотрудникам идеологических отделов партии и комсомола было за что и даже против кого бороться.

После прихода к власти Л. И. Брежнева в комсомоле, вернее, в штатах комсомольских комитетов начались перемены. Менялась сама политика по отношению к комсомольским кадрам. В связи с новой установкой понадобились люди с вузовским образованием, которые умели бы говорить и убеждать. И они стали приходить в руководство комсомолом. Пришли, правда, сначала инженеры, как Дмитрий Филиппов. Затем понадобились гуманитарии.

Молодой историк Татьяна Фёдорова попала в эту струю. Она окончила истфак Ленинградского университета, специализировалась на истории освободительного движения в России, ее темой были декабристы. Четыре года преподавала школьникам и работала секретарем комитета комсомола школы. В 1967 году Татьяну пригласили на работу в Смольнинский райком комсомола. Она еще застала период, когда секретарями комитетов комсомола, а также в райкомах комсомола работало много ребят — настоящих лидеров, которые пользовались уважением в коллективах, но не имели оконченного высшего образования. А теперь комсомолом должны были заниматься люди более образованные.

Во второй половине 1960-х в обществе, в условиях еще не замерзшей оттепели, в молодежной среде на глазах у комсомола стали возникать некие течения, сходки, группировки, даже организации, с которыми взаимодействовали и при необходимости боролись, естественно, сотрудники Комитета государственной безопасности, профессионально отвечавшие за идеологическую безопасность первого на земле государства рабочих и крестьян. Но с влиянием «смутьянов» на молодежь нужно было уметь поспорить еще до вызова в КГБ, чтобы его предотвратить. Оказались необходимы подготовленные спорщики.

Татьяна Фёдорова не просто хорошо — отлично помнит так называемое «огурцовское дело». Игорь Огурцов, 1937 года рождения, довольно взрослый студент философского факультета Ленинградского университета имени Жданова, вместе со своими единомышленниками организовал еще в 1964 году Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа — освобождения, видимо, от «коммунистической диктатуры». Вряд ли кто из освобождаемых о том союзе знал. Но Татьяне Николаевне с ним косвенно столкнуться пришлось:

— Была создана некая группа, которая затрагивала научные и другие круги. Они создавали новую конституцию, считая, что не по тому пути мы пошли. Один из тех деятелей показал этот проект моему куратору в университете как специалисту по конституциям. Тот сказал, что это ерунда, не занимайтесь дурью. «Освободителей» арестовали. И они сдали моего куратора. Его не судили, даже не арестовывали, но биографию испортили.

А в родном городе автора этих строк, а именно в Саратове, ближе к концу 1960-х возникла несколько иная группа, в чем-то даже более интересная, безусловно, более «советская» и более жизнеспособная.

О «Группе революционного коммунизма», действовавшей в конце 1960-х годов в Саратове, мы узнали из письма в «Комсомольскую правду», которое было прочитано на «Часе письма». Г. Н. Селезнёв горячо приветствовал этот обычай. Правда, письмо об «антисоветской» группе пришло в «Комсомольскую правду» позже, вскоре после того, как Селезнёв возглавил «Учительскую газету», а главным редактором у нас стал Владислав Фронин. Но Владислав Александрович подхватил знамя, удержал его в руках и в первый же год довел успех газеты, достигнутый еще при Селезнёве, до международного признания — «Комсомольская правда» вошла в Книгу рекордов Гиннесса по итогам 1989 года как ежедневная газета с наиболее высоким тиражом в мире — около 22 млн экземпляров.

Члены саратовской «Группы революционного коммунизма» к тому времени уже вышли на свободу. В дни их деятельности в конце 1960-х (почему я и вспомнила о данной группе именно в этой части рассказа о Селезнёве и нашей стране) знал о них только КГБ, который всегда умел хранить тайны.