Таинственный Рафаэль

Скандальный портрет

Но выстроенный таким образом портрет не мог рассчитывать на яркое будущее в истории искусства. Появление «Джоконды» стало в этом смысле точкой невозврата. Сам Санти тоже не мог избежать обаяния этой картины. При первой же возможности Рафаэль продемонстрировал, что урок тосканского коллеги он усвоил превосходно. В очередной раз он доказал свою чувствительность к новизне и способность вырабатывать на чужих образцах свой индивидуальный стиль.

«Дама с единорогом» (см. иллюстрацию 9 на вкладке) – наиболее верный стилю Леонардо портрет из написанных в тот период во Флоренции. Но на нем молодой художник не бросил вызова старшему коллеге. К да Винчи он испытывал глубокое уважение. Он знал, что Леонардо – безусловный гений, у которого можно только учиться. Никому не удалось избежать в своих портретах позы, какую тот придал своей модели в «Джоконде». И Рафаэль не противится этому влиянию. Его безымянная дама сидит на террасе, украшенной небольшими колоннами. Их присутствие на картине – плод внимательного наблюдения за работой Леонардо, на которой сегодня колонн почти не видно по вине обреза, уменьшившего картину по левому и правому краям почти на сантиметр. Но изначально они были видны так же, как мы их видим на «Даме с единорогом».

По сравнению с застывшей и отстраненной Елизаветой Гонзага изображенная здесь дама трехмерна и выразительна. Одежда говорит о ее благородном происхождении, покрывало на плечах – о скромности, которую выражает и ее взгляд – робкий и застенчивый. Локоны, спускающиеся на спину, скреплены драгоценной золотой заколкой. Но самый драгоценный элемент на картине – кулон на груди женщины: рубин в золотом обрамлении, с которого свисает крупная жемчужина необычной грушевидной формы. Деталь, крайне красноречиво говорящая о ее богатстве и породившая множество споров о личности красавицы.

Очень вероятно, что этот потрет был заказан в качестве подарка возлюбленной при обручении. На это намекает единорог. Это мифическое животное приближается лишь к безгрешным девам: удобно расположившийся на руках девушки, он говорит о ее высокой добродетели. По всей видимости, заказчик картины – будущий муж, который хочет найти свою возлюбленную непорочной – возможно, по возвращении из долгого путешествия. Речь идет, таким образом, о небескорыстном подарке, выражающем требование верности. Не случайно изначально девушка держала на руках отнюдь не единорога – радиографические исследования выявили изображение комнатной собачки, зверька куда менее разборчивого. Художник хотел сказать только о верности героини картины, не касаясь вопроса невинности. Может быть, заменить животное попросил заказчик. Мы не знаем точно, когда именно это произошло, но можем с точностью судить о том, что художник вытянул мордочку собачки и добавил длинный рог.

Как бы то ни было, история этой картины сложилась весьма непросто. Ее захватывающие приключения напоминают детектив. В инвентарных описях коллекции Боргезе, где она до сих пор хранится, нет упоминания о «Даме с единорогом». Судя по размерам картины, замеренным в разные эпохи, и по кратким описаниям, можно заключить, что раньше эту картину называли «Св. Екатерина Александрийская». Вместо единорога девушка держала пальмовую ветвь и сломанное деревянное колесо – символы египетской мученицы. Лишь в 1935 году реставраторы обнаружили, что же прятала в руках благородная дама. Единорог давал повод к нечистым мыслям и говорил о близости в отношениях с той прямотой, которую общественная мораль не готова была принять.

В течение многих веков над бедным животным измывались кисти разных художников, скрывавших его от глаз мнительной публики, которая была не готова видеть столь провокационный элемент на картине гения. Общая судьба множества картин, переходивших из рук в руки.

К сожалению, мы не знаем, кто изображен на этом портрете, но многие считают, что его героиня должна быть связана с флорентийским обществом, окружавшим Аньоло Дони и Таддео Таддеи. Эти молодые предприниматели были достаточно утонченными и образованными, чтобы оценить столь сложную и загадочную картину. Санти, как обычно, не заставил долго себя уговаривать и стал фактически официальным портретистом определенного класса «новых флорентийцев».