Фавориты – «темные лошадки» русской истории. От Малюты Скуратова до Лаврентия Берии

Создание военных поселений

«Одинокий в семье, которой, собственно, у него и не было, – так пишет военный историк Российской империи Антон Керсновский об Аракчееве, – одинокий в обществе, где все его ненавидели предвзятой ненавистью, Аракчеев имел на этом свете три привязанности. Во-первых, служба, бывшая для него основой и целью существования. Во-вторых, артиллерия – родной его род оружия, над которым он так много и столь плодотворно трудился. В-третьих – и эта привязанность была главной – государь. Его благодетель император Павел соединил их руки в памятный ноябрьский день 1796 года, и его „будьте друзьями!“ стало для Аракчеева законом всей жизни.

И Аракчеев положил свою душу за царственного друга. Никогда никакой монарх не имел более жертвенно преданного слуги, чем был этот преданный без лести. Жертва Сусанина была велика. Но жертва Аракчеева куда больше – он отдал за царя не только жизнь, но самую душу, обрек свое имя на проклятие потомства, принимая на себя всю теневую сторону царствования Александра, отводя на свою голову все проклятия, которые иначе поразили бы Благословенного [так прозвали Александра I]. Наглядный тому пример – военные поселения, идею которых все обычно приписывают Аракчееву, тогда как он был совершенно противоположных взглядов на эту затею и взялся за нее лишь проводя непреклонную волю монарха».

Еще до Отечественной войны Александр I, изыскивая способы повысить мощь русской армии, заинтересовался системой прусских преобразований, осуществленной тамошним военным министром Шарнхорстом. Там солдат не отрывался от родных мест, оставался связанным с бытом и дешево обходился казне. Эту прусскую идею было решено реализовать в русских условиях, и в 1810 году в Климовичском уезде Могилевской губернии был помещен Елецкий мушкетерский полк. Крестьяне из деревень, отведенных для военных поселений, были отправлены куда-то в Новороссию, и большинство их погибло в дороге. Начавшаяся вскоре война с Бонапартом помешала немедленному продолжению этого опыта.

После Заграничного похода идея военных поселений всецело завладела Александром I. Он не обратил внимания на то, что прусский солдат ландвера[19] служил не 25 лет, как русский крепостной рекрут, а всего два месяца в году, остальные десять месяцев оставаясь обычным крестьянином. Царь желал, чтобы крестьяне отдельных деревень были переведены в разряд военных поселян и служили, как солдаты, всю жизнь, при этом не переставая еще и пахать землю. Александра I очень манила возможность перевести этим армию на полное самообеспечение и прекратить довольствовать ее из казны.

Генералы Барклай-де-Толли, Дибич и сам Аракчеев протестовали против реализации этой идеи, с полным основанием видя в ней расстройство войск и ослабление их боеспособности. Аракчеев, пользуясь своей близостью к императору, на коленях умолял его не заводить поселений. «Государь, вы так образуете стрельцов!» – тщетно взывал он к благоразумию своего повелителя. Усилия вернуть мышление императора в русло рациональности бы напрасны. Александр I обладал недюжинным упрямством в стремлении довести до конца понравившуюся ему мысль. Видя бесполезность попыток образумить царя, Аракчеев решил пожертвовать для эксперимента собственными поместьями и для начала перевести в разряд военного поселения свое имение Грузино в Новгородской губернии.

На сей раз было решено коренное население тех деревень, где помещались солдаты, не выселять, а влить в состав военных поселений, военизировать их. В 1817 году в Новгородской губернии – в поместьях Аракчеева и в нескольких казенных деревнях – разместился целый гренадерский корпус в составе 18 пехотных полков и трех артиллерийских бригад.

Одновременно на территориях современных Белоруссии и Украины были размещены в военных поселениях еще шесть пехотных полков и четыре кавалерийские дивизии. Местные жители также распределялись по поселенным батальонам и эскадронам, обязываясь, таким образом, комплектовать их обученный резерв. Государство брало на себя подготовку к службе и содержание детей военных поселенцев. В семь лет мальчиков забирали в батальоны кантонистов, где учили счету, грамоте и начальной военной подготовке. В 12 лет кантонистов отпускали помогать родителям по хозяйству, а в 18 лет забривали в рекруты. По истечении 25 лет службы тех, кто оставался жив, переводили в разряд инвалидов все в том же военном поселении.

Жизнь поселенных войск и осолдаченного населения сделалась невыносимой. Тяжелые земляные работы, сооружения казарм и других казенных зданий, осушение болот, постройка мостов, дорог, плотин в сырой и нездоровой местности добавились к обычным крестьянским тяготам, истощали людей, способствуя высокой заболеваемости и смертности. К концу царствования Александра I смертность в большинстве округов военных поселений превысила рождаемость. День военного поселенца был расписан до каждой минуты, повседневная жизнь его семьи регламентирована в мельчайших подробностях, вплоть до обязательных правил при кормлении грудью детей, мытья полов в определенные часы и приготовления одной и той же еды во всех домах. За малейшее отклонение от предписанного регламента следовали суровые наказания в виде прогонки через строй и битья шпицрутенами. В отношениях начальников с подчиненными господствовал полный произвол, вплоть до женитьбы и выдачи замуж по жребию.

Все работы в поселениях, полевые или домашние, проводились только по приказанию начальства. Офицеры, ничего не смыслившие в сельском хозяйстве, отводили душу в строевых учениях. От зари до зари затянутые в мундиры и штиблеты бритые мужики тянули носки на плацу, а сено тем временем мокло под дождем и хлеб осыпался на корню. Хозяйства новгородских и могилевских крестьян, и так небогатые, пришли из-за военных поселений в полный упадок.

Рота военных поселенцев занимала 60 домов, выстроенных в ряд по одному образцу. Нижний этаж занимало четыре семьи поселенцев – по две на каждую половину дома – имевшие общие хозяйства. Перед домами проходила шоссированная улица, по которой, однако, разрешалось ездить только начальству да проходить пешим. Повозки поселенцев на главную улицу не допускались.

Вообще в военных поселениях все было устроено напоказ. Аракчеев обращал внимание только на внешнюю сторону. Дома содержались в образцовом порядке, но печи на кухнях запрещалось топить, дабы частым употреблением оных не портить. Дороги поражали благоустроенностью, но по ним запрещалось ездить. Мосты были сколочены на диво как хорошо, но простым людям предписывалось объезжать их вброд. Обходя дома новгородских поселенцев, император Александр умилялся их благополучию, видя в каждой избе на столе жареного поросенка. Он не подозревал, что этого поросенка задворками переносили из дома в дом по пути государя, тогда как сами поселенцы уже которую неделю сидели на пустых щах.

Сразу же по учреждении поселений и насильственной ломке русского крестьянского быта на казарменно-прусский образец властям пришлось усмирять волнения военизированных крестьян. Эти волнения часто переходили в открытый бунт, памятный жестокой расправой над его участниками. Всем запомнились «Ясеневская кампания» – усмирение новгородских раскольников, записанных в военные поселенцы, или «Чугуевская бойня» 1819 года, когда шпицрутенами было засечено насмерть 70 участников протестов.

Если идея военных поселений не принадлежала Аракчееву, то ее реализация со всеми ее «прелестями» как самого уродливого произведения российского крепостничества по праву должна считаться его личным достижением.