Третьи войны пустыни

Глава 13

— Представительницы Бене Джессерит поставлены в известность о новом распорядке? — спросил Лито.

Он и его свита вступили в глубокую выемку, прорубленную в скалах дороги, которая будет петлять и резко идти вверх и вниз, приближаясь к мосту через реку Айдахо. Солнце стояло в первой четверти утра, некоторые придворные накинули плащи. Айдахо шел на левом фланге с небольшим отрядом Рыбословш, на его мундире начали появляться следы пыли и пота: идти и бежать рысцой на скорости королевского шествия было тяжелой работой.

Монео споткнулся и опомнился.

— Они поставлены в известность.

Нелегко было осуществить изменение в распорядке, но Монео был уже приучен беспорядочной изменчивости фестивалей. У него всегда были наготове запасные варианты.

— Они до сих пор ходатайствуют об открытии постоянного посольства на Арракисе? — спросил Лито.

— Да. Я дал им обычный ответ.

— Вполне бы хватило простого «нет»,— сказал Лито.— Им больше не надо напоминать, что у меня вызывают отвращение их религиозные претензии.

— Да,— Монео держался как раз на предписанном расстоянии от тележки Лито. Червь сегодня утром был очень заметен — телесные признаки, явственно различимые для глаз Монео. Нет сомнения, из-за влажности воздуха. Влажность, похоже, всегда вызывала Червя.

— Религия всегда ведет к риторическому деспотизму,— сказал Лито.— До Бене Джессерит лучшими в этом были иезуиты.

— Иезуиты?

— Ты, наверняка, читал о них в исторических книгах?

— Не уверен. Когда они жили?

— Неважно. Ты достаточно узнаешь о риторическом деспотизме, если будешь изучать Бене Джессерит. Разумеется, они не начинали с подобного самообмана.

«Преподобных Матерей ждет тяжелое время,— сказал сам себе Монео.— Он собирается наставлять их на путь истинный. А у них от этого с души воротит. Это могло бы вызвать серьезные неприятности».

— Какова была их реакция? — спросил Лито.

— Как мне сообщили, они были разочарованы, но не настаивали на своем.

И Монео подумал: «Мне лучше приготовить их к большему разочарованию. Их следует держать подальше от делегаций Икса и Тлейлакса».

Монео покачал головой. Все это способно вылиться в какой-нибудь очень неприятный заговор. Лучше предостеречь Данкана.

— Это ведет к самодовольным пророчествам и оправданиям любых видов непотребства,— сказал Лито.

— Этот ... риторический деспотизм?

— Да! Он огораживает зло стенами уверенности в своей правоте, непрошибаемыми для всех доводов против зла.

Монео настороженно следил за телом Лито, замечая, как почти беспорядочно подергиваются руки и содрогаются огромные рубчатые сегменты.

«Что мне делать, если Червь выйдет из него здесь?» — на лбу у Монео выступил пот.

— Он активно идет на умышленное искажение значений, ради дискредитации оппозиции,— сказал Лито.

— Всякий риторический деспотизм?

— Иезуиты называли это. «заботой о сохранении основы своей власти». Он напрямую ведет к лицемерию, всегда разоблачаемому пропастью между действиями и их толкованиями. Действие и истолкование никогда не согласуются.

— Я должен более тщательно это изучить.

— В конечном итоге основой его правления становится общая вина, потому что лицемерие ведет к охоте на ведьм и к требованию козлов отпущения.

— Возмутительно.

Кортеж миновал поворот, с кручи на секунду открылся вид на отдаленный мост.

— Монео, ты внимательно следишь за мной?

— Да, разумеется.

— Я описываю тебе инструментарий религиозной власти.

— Я понимаю это.

— Тогда почему же ты так напуган?

— Разговоры о религиозной власти всегда вызывают у меня беспокойство.

— Потому что ты и Рыбословши завладели ей во имя мое?

— Да, конечно.

— Основы власти являются очень опасными, потому что они привлекают людей, которые и вправду ненормальные, людей, которые ищут власти только лишь ради самой власти. Ты понимаешь?

— Да. Вот почему Ты редко удовлетворяешь ходатайства о назначении в Твоем правительстве.

— Великолепно, Монео!

— Спасибо.

— В тени каждой религии таится Торквемада,— сказал Лито.— Ты никогда не встречал этого имени. Я знаю, потому что именно я велел вычеркнуть все упоминания о нем.

— Почему так?

— Он был непотребством. Он творил живые факелы из людей, которые расходились с ним во мнениях.

Монео понизил голос.

— Как те историки, которые Тебя прогневали?

— Ты сомневаешься в моих действиях, Монео?

— Нет!

— Вот и хорошо. Историки умерли мирно. Ни один из них не почувствовал пламени. Торквемада, однако, наслаждался тем, чтобы посвящать своему богу агонизирующие крики своих пылающих жертв.

— Как ужасно и отвратительно.

Кортеж сделал еще один поворот, опять открылся вид на мост. Но расстояние до моста как будто не сокращалось.

Монео опять пристально вгляделся в Императора. Червь вроде бы, немного притих. И, все равно, слишком уж близок сегодня Червь.

Монео содрогнулся. Монео знал, что услышать подобное от Императора было и привилегией, и тяжелой ношей. Это было частью платы, которую надо было платить за Мир Лито. Поколение за поколением двигались по приказанному им пути, по требованиям этого мира. Только круг приближенных к Твердыне знал о тех частых нарушениях этого мира — инцидентах, когда предвидя насилие на место будущих событий отсылались Рыбословши.

Предвидение!

Монео поглядел на притихшего теперь Лито. Глаза Императора были закрыты, на лице еще один плохой признак близости Червя — выражение меланхолической задумчивости... Монео затрепетал.

Предвидит ли Лито даже эти свои моменты взрыва безудержной и дикой силы? Как раз предвидение насилия и жестокости заставляло трепетать Империю от благоговения и страха. Лито знал, куда надо направить гвардию, чтобы подавить временное возмущение. Он знал все до того, как это происходило в действительности.

При одной мысли о подобных делах у Монео пересохло во рту.

Монео верил, что временами Император может читать в любом уме.

О да, Лито использовал шпионов. Порой наглухо закутанная фигура проходила мимо Рыбословш, чтобы подняться на верхушку башни Лито или спуститься в подземелье. Шпионы, никаких сомнений, но Монео подозревал, что Лито их использует лишь для подтверждения и так ему известного. Словно специально подогревая страхи Монео, Лито сказал:

— Не старайся заставить себя понять мои пути, Монео. Пусть понимание придет само собой.

— Я постараюсь.

— Нет, не старайся. Скажи мне пока, объявил ли ты уже, что будут изменения в нашем распределении поставок спайса?

— Нет еще.

— Повремени с этим объявлением. Я, пожалуй, передумаю. Ты знаешь, конечно, что будут новые предложения взяток.

Монео вздохнул. Суммы предлагаемых ему взяток достигли просто нелепых высот. Лито, однако, как будто развлекался резким увеличением этих сумм.

— Отказывайся от них,— велел он перед тем Монео.— Посмотрим, до какой высоты они дойдут. Заставь их поверить, что тебя можно, наконец, подкупить.

Теперь, когда они еще раз повернули, и опять на короткое время открылся вид на мост, Лито спросил:

— Дом Коррино предлагал тебе взятку?

— Да.

— Ты знаешь миф, который говорит, что однажды Дом Коррино вернется к своей древней власти?

— Я слышал этот миф.

— Пусть Коррино уничтожат. Впрочем, это работа для Данкана. Вот мы его и испытаем.

— Так быстро?

— До сих пор известно, что меланж способен удлинять человеческую жизнь. Теперь пусть станет известно, что спайс способен ее сокращать.

— Как прикажешь.

Монео отвечал так тогда, когда не мог выразить вслух испытываемое им. резкое неприятие того, что должен исполнить. Он понимал также, что и Лито понимает его чувства, и что они его забавляют.

— Постарайся не быть со мной раздражительным, Монео,— сказал Лито.

Монео подавил чувство горечи. Горечь приносит опасность. Горечь движет бунтовщиками. Горечь нарастает в Данканах перед тем, как они умирают.

— Время имеет разное значение для Тебя и для меня,— сказал Монео.— Хотелось бы мне знать, что оно значит для Тебя.

— Ты мог бы узнать это, но не узнаешь.

Монео услышал укор в этих словах и примолк, вместо этого обратясь мыслями к проблемам меланжа. Не часто Лито заговаривал о спайсе и, обычно, заговаривал о нем только тогда, когда назначал или отнимал меланжевые пайки, выдавал награды или посылал Рыбословш за только что обнаруженным хранилищем. Величайший из остающихся складов спайса, знал Монео, находился в некоем месте, известном только Императору. Когда Монео был только первые дни на королевской службе, Лито надел на него капюшон, закрывавший глаза, и провел в тайное место по извивающимся проходам.

Монео ясно понимал только, что идут они где-то под землей. «Когда я снял капюшон, мы были где-то под землей».

То, что увидел Монео, наполнило его благоговейным трепетом: огромные корзины меланжа, ими заставлено гигантское помещение, высеченное в цельной скале и освещенное старинными глоуглобами с металлическими витыми арабесками. Спайс светился ярко-голубым в тусклом серебряном свете. И запах безошибочно узнаваемый, горький запах корицы. Где-то рядом текла вода. Их голоса эхом отдавались в каменном помещении.

— Однажды все это кончится,— сказал тогда Лито. Потрясенный, Монео спросил:

— Что же тогда будут делать Космический Союз и Бене Джессерит?

— То, что они делают и сейчас, только более яростно.

Оглядывая гигантскую комнату с ее необъятным запасом меланжа, Монео подумал о том, что происходило в Империи в тот самый момент — кровавые убийства, пиратские налеты, шпионаж и интриги. Император крепко держал самое худшее под спудом, но даже остававшееся было достаточно дурным.

— Искушение,— сказал Монео.

— Разумеется, искушение.

— А когда-нибудь меланж появится снова?

— Однажды я уйду в песок. Я стану тогда источником спайса.

— Ты?

— Я произведу кое-что не менее чудесное — иную песчаную форель — гибрид и плодовитую производительницу.

Трепеща при этом откровении, Монео воззрился на затененную фигуру Императора, говорившего о таких чудесах.

— Песчаная форель сцепится между собой большими живыми пузырями, которые впитают всю воду этой планеты и унесут ее далеко вглубь, точно так, как было во времена Дюны,— сказал Лито.

— Всю воду?

— Большую часть. За три сотни лет здесь опять воцарится песчаный Червь. Это будет новый вид песчаного Червя, я тебе обещаю.

— Как это так?

— У него будет животный разум и новая хитрость. Спайс станет намного опасней искать и еще более опасно хранить.

Монео поглядел на каменный потолок помещения, воображением своим сквозь камень видя поверхность планеты.

— Всюду опять будет пустыня?

— Водные источники занесет песком, злаки задохнутся и погибнут. Деревья скроются под огромными движущимися дюнами. Песчаная смерть будет распространяться до тех пор, пока ... до тех пор, пока не последует неуловимый сигнал, слышимый посреди бесплодных земель.

— Что за сигнал?

— Сигнал к началу следующего цикла, к приходу Создателя, к приходу Шаи-Хулуда.