"Фантастика 2023-49. Компиляция. Книги 1-13

* * *

— Сегодня у нас с вами предпоследний сеанс, Андрей, — сказал мне Владимир Вениаминович, тщательно отряхивая валенки перед тем, как войти в дом.

— Вы уже всё выяснили? — удивился я.

— Да нет, — улыбнулся Беглов. — Просто мне нужно на какое-то время вернуться в Ленинград. Знаете ли, служба. Хотя мне и оформили длительную командировку, но наглеть без меры тоже не стоит. Хотя, по своей воле я бы из Черёмуховки не уехал.

— Вас отвезти завтра на электричку? — спросил я.

Владимир Вениаминович махнул рукой.

— Не нужно, завтра вечером за мной придёт машина. Не знаю, сколько я пробуду в Ленинграде — две недели, или месяц. Но вы продолжайте практиковаться, только осторожно. Спешить нам некуда, так ведь?

— Наверное, — ответил я.

— Я вот что хотел с вами обсудить, — пророкотал Беглов. — Мне кажется, пора посвятить в наш замысел некоторых жителей Черёмуховки.

— Вы имеете в виду Фёдора Игнатьевича? — прямо спросил я.

— Его в первую очередь. Иначе рано или поздно он начнёт подозревать нас в чём-то непонятном, а значит — нехорошем. И в силу подозрительности станет вставлять палки в колёса, насколько сможет.

Беглов вошёл в дом и принялся стаскивать с себя полушубок. Я плотно закрыл дверь, из-за которой тянуло зимним холодом.

— Я мог бы просто внушить Фёдору Игнатьевичу, что он должен нам содействовать, — сказал Владимир Вениаминович. — Но человеческая психика — сложная штука. Вот представьте, кто-нибудь из сельчан спросит его — чего ты, председатель, так радеешь за приезжих. Если Фёдор Игнатьевич будет знать ответ, он всё и объяснит так, чтобы не вызвать подозрений. А если ответа у него не будет — он сам удивится своему поведению. Начнёт копать, подозревать, и всё пойдёт насмарку.

— Я понял, — ответил я. — И согласен с вами. Но как это сделать?

— Пока мне было нужно только ваше принципиальное согласие, — сказал Владимир Вениаминович. — Говорить будем вместе, и непременно подкрепим разговор гипнотическим вмешательством. Но сначала Фёдор Игнатьевич должен сам увериться в вашей правоте. Тогда и закрепление пройдёт намного легче.

Беглов привычно набрал воды в чайник и поставил его на газ. Конфорка сердито вспыхнула обжигающим ярко-синим цветком.

— Есть и другие люди, которым придётся сказать правду, — добавил Владимир Вениаминович. — Например, наши семьи.

Об этом я как-то не подумал.

— Но мы же договаривались хранить тайну! — возмутился я.

— И будем хранить, — невозмутимо кивнул Беглов, — если вы против. Я всего лишь прошу вас подумать. Поймите — союзники будут для нас куда полезнее, чем исполнители. Да и контролировать исполнителей мы никак не сможем.

Я упрямо покачал головой.

— Не знаю. Пока я против.

— Ну, хорошо, — согласно кивнул Владимир Вениаминович. — Давайте приступим к сеансу.

И снова в моём сне была зима — такая же злая и безнадёжная, как за окном. Холодный ветер швырял в лицо обжигающую снежную крупу. Руки и ноги застыли так, что я не мог ими пошевелить.

Я снова стоял на берегу замерзающего озера. Полынья серой воды сузилась до размеров кухни в хрущёвке. Утка в ней уже не плавала, а тихо сидела на воде и безропотно ждала своей участи.

Я бросил на лёд горсть холодной и липкой разваренной перловки. Птица даже не шевельнулась. Голова её была спрятана под крыло, словно утка устала смотреть в глаза смерти.

— Брось ещё, Серёжа, — со вздохом сказала мама. — Птички прилетят и склюют.

Я вдруг вспомнил, что ещё совсем ребёнок. Этой осенью мне исполнилось только три года. Вчера вечером мама с отцом о чём-то долго спорили на кухне, а я лежал в кровати и прислушивался к их спору. Но ничего не мог разобрать, кроме отдельных слов.

— Куда… ребёнка? Ведь ты же мне обещал…

— …работа. Не отпустили…

— День… завтра… Я не могу…

Я слушал их спор, временами переходивший в тихое монотонное «бу-бу-бу», и глаза сами собой слипались.

Потом я уснул, а рано утром мама разбудила меня и одела потеплее.

— Пойдём, Серёжа, птичек кормить, — грустно сказала она.

Я обрадовался. Кормить птичек интересно. Эти живые прыгающие пушистые комочки всегда мне нравились. А сейчас зима, и птичкам нужна еда. Это нам объясняла воспитательница в садике — тётя Ира.

Мы с мамой пришли на остановку и долго ехали на автобусе, и ещё шли пешком. Я удивлялся — неужели нельзя было покормить птичек возле подъезда? А потом покататься с горки и покачаться на скрипучих качелях. Вообще-то, на качелях зимой никто не качается — на деревянном сиденье всегда лежит холодная снежная шапка. Но если смахнуть её рукавом — то можно немного покачаться, пока холод от металлических поручней не доберётся сквозь шерстяные варежки к пальцам.

Но мама упрямо вела меня куда-то, и я подумал, что мы идём кормить особенных птичек. Таких, которые не водятся возле нашего подъезда.

Мы перешли по деревянному настилу через железнодорожные пути, и я всё время оглядывался — не идёт ли на нас поезд. Эти поезда такие быстрые! Только покажется издалека, не успеешь оглянуться — и вот он уже налетел с ужасным рёвом и грохотом! И отскочить не успеешь!

Но поезда не было. Мы благополучно перебрались через рельсы и пошли по узкой тропинке между высоких деревьев и низких металлических оград. За оградами были присыпанные снегом холмики, из которых торчали памятники.

Возле одной ограды мама остановилась. Утоптала пушистый снег и открыла калитку.

— Входи, Серёжа, — тихо сказала она мне. — Поздоровайся.

Я вошёл в ограду, оглянулся, но никого не увидел. И всё же, на всякий случай, сказал:

— Здрасте!

Потом мама специальным веником быстро смела в сторону снег с холмика, и под ним оказалась клумба с увядшими и примёрзшими к земле цветами. Рядом с клумбой лежала небольшая наклонная плита, а на ней — овальная фотография какого-то мальчика и табличка с красиво написанными буквами и цифрами. Буквы я ещё не знал, а вот цифры мы в садике уже учили.

— Один, девять, пять ноль. Один, девять пять, восемь!

Я старался говорить громко и смотрел на маму — обрадуется ли она тому, что я не перепутал цифры.

Но мама вдруг заплакала и прижала меня к себе. Я задрал голову в меховой шапке и видел, как слёзы текут и замерзают на покрасневших маминых щеках.

Потом мама шмыгнула носом, вытерла слёзы рукавичкой и протянула мне кулёк с пшеном.

— Держи, Серёжа! Побросай крупу вот сюда, для птичек.

Я снял варежку. Горстью доставал крупу из кулька и разбрасывал её прямо на замёрзшие цветы. А сам крутил головой по сторонам — где же эти удивительные птицы, которые живут так далеко от нашего дома?

— Прости, Андрюша! — тихо сказала мама. — Андрюша, Андрей…

— Андрей! Андрей Иваныч! Приди в себя!

Я открыл глаза и недоумённо заморгал. Надо мной склонился встревоженный Беглов.

— Что? — почти выкрикнул он. — Что с вами?

— А что со мной? — хриплым голосом спросил я, жмурясь от яркого света.

— Мне показалось, что вы потеряли сознание, — облегчённо выдохнул Владимир Вениаминович. — В какой-то момент, контакт прервался. Вы перестали отвечать на мои вопросы. Молчали и делали рукой вот так.

Он сделал движение, словно разбрасывал перед собой крупу.

— Что вы видели?

— Ничего особенного, — так же хрипло ответил я. — Просто кормил птиц.

Так вот почему в прошлой жизни у меня не было брата. Буквы, которые я не мог разобрать во сне, сейчас складывались в слова.

«Синицын Андрей. Одна тысяча девятьсот пятидесятый — одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмой».

Я почти не заметил, как ушёл Беглов. Кажется, даже чаю ему не предложил. Но Владимир Вениаминович сам поставил чайник и отыскал в кухонном столе банку растворимого индийского кофе, который когда-то давно принесла Лида. Психотерапевт протянул мне кружку горячего горького напитка, и я выпил его равнодушно, словно простую воду.

Пропустил мимо ушей вопросы Владимира Вениаминовича.

— Завтра, — сказал ему я. — Завтра всё расскажу, ладно? А сейчас мне пора встречать брата из школы.

Это была неправда. Обычно Серёжка сам приходил ко мне, закончив уроки и проводив Таню.

Но Владимир Вениаминович не удивился и спорить не стал. Он поднялся с табурета и натянул полушубок.

— Завтра — значит, завтра.

Пожал мне руку и закрыл за собой дверь.

Наверное, он всё же сумел что-то понять, сложить из разрозненных кусочков. Вот и не стал меня дёргать. Ничего, возможно, завтра я и сам ему всё расскажу.

Я подождал, пока Беглов уйдёт. А сам завёл машину и поехал к школе. Нужно было отвезти Серёжку в Киселёво, чтобы он успел на дневной автобус до Волхова.

У самых дверей школы в снегу катались и дрались трое парней. Шапки и портфели были разбросаны по сторонам. Парни молотили друг друга кулаками, пинали коленями, пытались повалить и придавить противника к ледяной корке.

А чуть в стороне, закрыв лицо руками, молча стояла Таня.