"Фантастика 2023-49. Компиляция. Книги 1-13

3

Руф не любил эти длинные, тянущиеся, словно древесная смола, застывшая на солнце, мгновения перед боем.

Привыкнуть к тому, что в любую минуту мирное течение жизни нарушится и вокруг начнут кричать, истекать кровью и умирать близкие и знакомые люди, невозможно. Но если уж нельзя этого избежать, то во всяком случае хотелось, чтобы не нужно было ждать этого ужасного мгновения так долго.

Ожидание мучительнее всего.

Люди в крепости тщательно подготовились к осаде. Они по три-четыре раза перепроверили все, что можно было проверить, сделали все необходимое и теперь вынуждены были бездействовать, ибо, как уже упоминалось, нанести сокрушительный удар по вагру вне стен цитадели им все равно не удалось бы.

Казалось бы, жители Каина давно должны были привыкнуть к смертельной опасности и пользоваться редкими текселями затишья на всю катушку, однако на самом деле все обстояло иначе.

Во-первых, нынешнее нашествие палчелоров отличалось от всех предыдущих внезапностью, необычно большим числом войск, брошенных против гарнизона. Сразу стало ясно, что на сей раз Омагра не ограничится коротким набегом, а будет вести долгую и кровопролитную войну, стремясь установить свою власть на всей территории Рамора. И Каин — это своеобразный символ его грядущих завоеваний; это тот даспадоклит, который отчаянно защищают воины своей и стремятся захватить бойцы вражеской армии; это ключ от ворот его нового царства. Без Каина его победа будет неполной. Омагра не сдвинется с места, пока последний камень непокорной цитадели не падет к его ногам.

И это сулит защитникам крепости тяжелые дни и неспокойные ночи.

Во-вторых, в Каине жили не только воины гарнизона, но и гражданское население. Здесь находились жены солдат, их маленькие дети и дряхлые родители. Прежде, хоть битвы и бывали жестокими и кровавыми, не шло речи о том, что Каин может пасть, и каждый воин рисковал только собственной жизнью, пребывая в твердой уверенности: его близкие надежно защищены мощными стенами и с ними в любом случае ничего плохого не произойдет.

Теперь же каждый с ужасом спрашивал себя что будет, если палчелоры возьмут Каин? что станется с моими? какая судьба их ждет?

Войска, которые должны были прислать из Газарры на помощь осажденным, ждали с равной степенью надежды и недоверия. Первая заповедь воина: надеяться только на себя.

Омагра оказался не только отменным организатором, но и неплохим психологом: он не торопился атаковать неприступные стены и давал осажденным возможность поразмышлять о том, с какой силой им придется столкнуться. И место для лагеря выбрал очень удачное (для палчелоров, естественно) — буквально перед носом у воинов Кайнена, однако на несколько полетов стрелы дальше, чем может выстрелить самый мощный биратор.

Будь у защитников крепости другой командир, они бы уже растратили довольно большую часть запаса камней и стрел, пытаясь попасть в такую близкую — ну вот же, только прицелиться получше — мишень.

Но Аддон Кайнен назубок знал каждый камень, кустик и деревце в своей долине. И потому мог с закрытыми глазами сказать, куда долетит снаряд из биратора или стрела тезасиу, а куда и пытаться не стоит, все равно на три-четыре пальца, но ошибешься. И потому он не тревожил зря своих людей, не подвергал опасности лучников, не утомлял нелепыми приказами инженеров, которые даже спали возле своих орудий.

Это явно раздражало Омагру.

Но вождь палчелоров наверняка знал, что ему предстоит сразиться с великим полководцем. Хотя глава клана Кайненов никогда не вел завоевательных войн и никогда его войска не вторгались в чужие пределы, все, кто носил оружие, обязательно о нем слышали. Аддон был ходячей легендой, и новый вождь варваров просто не мог не слышать о человеке, не потерпевшем ни одного поражения.

Это противостояние должно было стать одним из самых великих и жестоких из тех, что помнил Рамор.

Что же до сна — не удавалось никому в Каине заснуть в ожидании неизбежной атаки варваров. Только вот когда она начнется — вечером, или ночью, или на рассвете?

Воины пытались было дремать на своих постах, да разве расслабишься и отдохнешь в доспехах? Разве удастся смежить веки и увидеть хотя бы мгновенный сон, если любой звук, любое шевеление заставляют проснуться и напряженно вслушиваться в странные ночные звуки.

Всякий скажет, что лучше уж бодрствовать несколько десятков литалов подряд, нежели засыпать и просыпаться каждые пять текселей — просыпаться в холодном поту и смертельном ужасе: все, проспал и именно здесь варвары смогли забраться на стену и теперь уничтожают ничего не подозревающих защитников крепости. А виной всему я… Что? Это крыса пробежала мимо по каким-то своим крысиным делам? Уфф… Приснится же такое…

И именно поэтому Руф терпеть не мог эти последние (мгновения?) перед боем, для него было несомненно, что неизвестность — один из самых опасных и беспощадных врагов. Ее кривые, цепкие когти впиваются в сердце, заставляя его бешено колотиться, выламываясь из грудной клетки.

Чем дольше Омагра будет сдерживать своих неистовых подданных, тем более уставшими, измотанными и обессиленными будут воины Каина.

Что до самого Руфа, то он находился где-то посредине между покоем и суетой, между хладнокровием и тревогой. Он не был вправе утверждать, что совершенно невозмутим и в любую секунду может заснуть со спокойной совестью, но, в отличие от своих воинов — он действительно не переживал так сильно. Просто не умел, не научился переживать.

Руф Кайнен понимал, что Уна, выжидательно и требовательно глядевшая на него в это мгновение, ждет решающего объяснения. Он наверняка знал, что она никак не может понять, отчего он медлит и не просит ее руки у Аддона. Тем более что грядет страшное сражение.

Однако Руф несравненно больше, чем смерти на бранном поле, страшился этих слов: я тебя люблю. И не потому, что он не любил У ну, а потому, что знал, что не сможет принадлежать одной, пусть даже самой любимой женщине.

Конечно, дело было не в других.

Не в других женщинах.

Со вчерашнего дня он ощущал смутное и тоскливое желание рассказать У не о том, что чувствует, но сдерживал себя, ибо понимал, что это будет слишком жестоко. Отобрать у девушки ее любовь и нежность, ее мечту и счастье, не дав ничего взамен и даже ничего толком не объяснив…

Толковых объяснений у Руфа не было.

И вот теперь он сидел, примостив на колене табличку, и сосредоточенно царапал на ней что-то острой бронзовой палочкой. То, что ему удалось написать, было правдой гораздо в большей степени, нежели могло показаться, и он тешил себя тем, что У на это пусть и не поймет, но почувствует.

А может, повезет и его просто убьют. И тогда ничего не нужно будет говорить…

В том краю, где старик без меча оживляет цветы, Где слепой прозорлив п ему даже жребий не нужен, В том краю, где влюбленным даруют счастливые сны,

Мы однажды сойдемся все вместе на дружеский ужин. Мы вернемся с полей, на которых давно полегли, Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали…

О каком старике он писал, и почему вместо письма стала получаться песня, пусть наивная и несовершенная по форме, и когда он научился так складно подбирать слова — обо всем этом Руф не задумывался. Он только остановился на мгновение, чтобы найти (вспомнить) следующую строку, однако оказалось, что этого мгновения у него нет.

Оно принадлежало уже кому-то другому, будто копье, которое удалось вырвать из рук владельца: будто верный конь, потянувшийся влажными губами к ладони чужого человека; будто тайное послание, вскрытое врагом прямо над телом убитого гонца.

В этот перехваченный судьбой миг словно всколыхнулось море, с грохотом ударившись о прибрежные скалы, — это забили огромные барабаны, обтянутые шкурами дензага-едлагов.

Сокрушительная волна — мутная, мощная, тяжелая — слепо толкнулась в крепостную стену.

/Ну наконец-то! /

Пошел в атаку первый отряд мехолнов.

Красноглазый великан взвесил в руке тяжелую шипастую палицу и ухмыльнулся своему противнику.

Слепой юноша ползал в траве, пытаясь нашарить потерянные…