Дартс: палитра души

— Рон, ты знаешь, какое сегодня число?

— Э-э-э… Нет. А что?

— А то, — обиженно сказала она.

— Прости, прости… У нас какая-нибудь годовщина? Нет, подожди, я сейчас сам вспомню! Годовщина нашего третьего поцелуя? Нет, нашего первого раза! Это как раз было на Рождество, — ответил Рон.

Гарри был уверен, что мог бы вполне обойтись без столь интимных подробностей из жизни лучших друзей, и глубоко вздохнув, сделал то, что должен был сделать давно: собрался трансгрессировать. Его удержали долетевшие из кухни всхлипы Гермионы.

— Какая годовщина, Рон? — в её голосе было столько отчаяния, что Поттер замер на месте от неожиданности. — У меня… у меня была задержка целых семь дней, а сегодня... — она судорожно сглотнула и расплакалась.

Стыд окатил Гарри горячей волной. У него появилось неприятное ощущение, будто он в мантии-невидимке забрался ночью в чужую спальню.

— Ты же знаешь, солнышко, — виновато ответил Рон, — я никогда не слежу за календарём…

— Целых семь дней, Рон!

— Гермиона, всё будет хорошо, вот увидишь, — в ответ раздались лишь судорожные всхлипы. — Ну, не плачь, прошу тебя, родная моя… Мы же договорились пока оставить эту тему.

— Я старалась, Рон… я молчала, — Гермиона жалобно икнула, — но, когда я молчу, внутри меня мысли накапливаются, как снежный ком… Я была уверена, точно уверена, что на этот раз всё получилось, — за этим горьким признанием последовали не менее горькие рыдания.

Несмотря на охватившее его волнение, Гарри изо всех сил сконцентрировался и аппарировал почти беззвучно.

Родная гостиная встретила его темнотой и безмолвием. Гарри подошёл к окну и уставился на сугробы во дворе. Его сердце сжало тревожное, холодное кольцо. Он-то думал, что Рон и Гермиона безоблачно и безоговорочно счастливы… Оказалось, он ничего не знал о сокровенных переживаниях самых близких ему людей. Гарри было ужасно стыдно из-за того, что он стал свидетелем этого разговора, и немного горько от иронии своей собственной семейной жизни: Джинни никак не поддавалась на его уговоры завести второго ребёнка.

Постояв немного у окна, Гарри вдруг решительно направился на кухню, зажёг свет и открыл шкафчик, в котором Джинни хранила травы и зелья. Пошарив на верхней полке, Гарри вынул прозрачную стеклянную бутылочку. Он измерил на глаз количество содержимого, уверенно вынул пробку, вылил всё, до последней капли, в раковину, а затем, налив до нужного уровня обычной воды и закупорив бутылку, вернул её на место. Это был странный и импульсивный поступок, который не поддавался логике, но в тот момент казался Гарри правильным и необходимым.

Он знал, что женское защитное зелье не имеет ни вкуса, ни запаха и что Джинни не заметит подмены. И пусть на него обрушится Петрификус Тоталус или Летучемышиный сглаз!

* * *

Сразу же после встречи с Роном, Лаванда заперла кабинет мистера Штолле заклинанием и отправилась в лабораторию, где стоял больничный котёл и хранились все необходимые ингредиенты для зелий. Доступ в эту часть больницы был далеко не у всех сотрудников, но Лаванда часто помогала мистеру Штолле в приготовлении лекарств, а потому знала его личное заклинание, отпирающее дверь. Естественно, ничего противозаконного она делать не собиралась. Провозившись над котлом почти целый час, Лаванда с довольным видом вышла из лаборатории, держа в руках фиал с зельем для восстановления памяти. Ей ещё ни разу не приходилось видеть его в действии, но она отлично помнила рецепт, изученный в колледже. Для душевного хилера было важно знать такие вещи. Она намеревалась завтра же передать это зелье миссис Трустоун, а на сегодняшний вечер у Лаванды были планы, которые заставили её улыбнуться. Дома, в её арендованной квартирке в Рединге, Лаванду ждал Флориан.

* * *

Рассказывая Рону о своей жизненной философии и цитируя слова Сандры Фосетт, Лаванда немного слукавила, ибо философия её в последнее время пошатнулась, корабль под названием «Справедливое возмездие» дал крен, его паруса наполнились свежим бризом и понесли Лаванду навстречу новым приключениям. Она оставалась убеждённой феминисткой и активной участницей ночных рейдов в пабах вплоть до пятого ноября 2003 года — того самого дня, когда в больницу Северной Пустоши южным лондонским ветром занесло молодого адвоката по имени Флориан Клифф.

Общение с этим пациентом оказало на Лаванду такое сильное влияние, что уже в начале декабря она решила завязать со своим «клубным прошлым». Когда Сандра и Патрисия узнали, что причиной тому стал мужчина, то сначала посмеялись над ней, а потом искренне посочувствовали.

— Всё закончится, как всегда, — заявила Сандра. — Как только он поймёт, что ты влюблена по уши — а ты, Лаванда, по-другому не умеешь, прости — он найдёт себе другую. И не говори, что мы тебя не предупреждали.

— Пойми, мы тебя не отговариваем, — сказала Патрисия, — но лучше ты его бросишь, чем он тебя.

Сандра продолжила:

— Нет, здесь дело совсем в другом! Лаванда, скажи, кто, если не мы? Увеселительных пабов открывается всё больше, хоть они и запрещены; магические законы не соблюдаются — кто-то должен сказать своё слово в защиту женщин? Кто, кроме нас, будет наказывать развратных мужчин? К тому же секс с мужчиной это ещё не повод выходить из клуба, — Сандра лукаво улыбнулась. — Девочки, помним главное правило?

Все трое наклонись друг к другу с заговорщицким видом и негромким хором повторили девиз:

— Женщина всегда должна быть сверху! — по кафе разнесся их дружный смех.

— Ты всегда была сверху? — шутливо спросила Сандра, но, видя, как Лаванда неуверенно кивает и густо краснеет, поспешно добавила: — Ладно, ладно! Прости, это не наше дело… У Патрисии сейчас отношения с колдомедиком из Мунго, у меня спортсмен из «Кенмарских Коршунов» — но это не значит, что мы отказываемся от своих убеждений. Мы нашли равноправных партнёров, от которых можем отказаться в любой момент. Второе правило?

Они снова склонились над столом:

— Ничего личного, только секс! — и снова смех на весь паб. Им было плевать, что люди за соседними столиками стали обращать на них внимание.

— Девочки, но вы же прекрасно понимаете, что справедливое возмездие не может продолжаться вечно, — сказала Лаванда.

— Конечно, не может! Когда мы состаримся, то придумаем что-нибудь другое — боюсь, что на старух в увеселительных пабах будут плохо клевать, — сказала Сандра, и они снова дружно расхохотались.

— Я думаю, на этот раз это не просто секс, — Лаванда сама не понимала, почему в её голосе прозвучали виноватые нотки. В конце концов, это её жизнь, она ни перед кем не должна отчитываться!

— Он что, тебя замуж зовёт? — спросила Сандра, мигом возвращая Лаванду с небес на землю.

— Пока нет.

Сандра с Патрисией переглянулись с видом «что и требовалось доказать».

— Пойми, Лаванда, даже если вы поженитесь, как только ты начнёшь ругать его из-за грязных носков, он назовёт тебя раненой уродиной — извини за прямоту! — Сандра умела невзначай ударить по самому больному месту, и эти жестокие удары неизменно попадали в цель. Лаванда почувствовала, как у неё кровь отливает от лица. — Кстати, кто он по профессии?

— Адвокат, — упавшим голосом сказала она.

Сандра закатила глаза.

— Известно, что лучше адвокатов умеют врать только риэлторы. Ладно, подруга, не хочешь ходить на охоту — не нужно, мы будем сами, правда, Патрисия? Ты нам только с палочками помогай, хорошо? И запомни, у тебя всегда есть тыл. Что бы ни случилось, тебе есть к кому прийти и поделиться проблемами.

Они не стали ссориться и выпили за неугасимую женскую дружбу. На тот момент в душе Лаванды, помимо большой влюблённости, жила очень большая неуверенность. Её отношения с Флорианом были неоднозначными. И она решила повременить с выходом из женского клуба — до тех пор, пока точно не убедится, что исключения из правил действительно существуют. Она почему-то вспомнила Рона с его предостережениями и дала себе слово, что будет осторожной.