Дартс: палитра души

9. Справедливое возмездие

Лаванде Браун было всего двадцать три. Или уже двадцать три.

Многие волшебницы в этом возрасте перестают грезить о красавце-маге на золотой метле, но продолжают мечтать о романтических приключениях, счастливой семейной жизни, нагрянувшей славе или, на худой конец, о внезапно свалившемся наследстве троюродной бабушки. Лаванда была в каком-то смысле нетипичной молодой волшебницей и мечтала о двух совершенно разных, но важных для неё вещах: об успешной карьере и о справедливом возмездии. Они разделили жизнь Лаванды пополам: на явную и скрытую, на дневную и ночную, на размеренную — и полную приключений. Родители, коллеги и друзья Лаванды прекрасно знали, что она закончила колдомедицинский колледж и устроилась на работу в одну из больниц на севере Англии, чтобы со временем стать душевным хилером и открыть свою собственную практику. Что касается её второй мечты (о справедливом возмездии) — она уже несколько лет оставалась тайной, в которую были посвящены только трое: сама Лаванда и две её подруги по школе и колледжу, Сандра Фосетт и Патрисия Стимпсон.

После финальной битвы за Хогвартс юная мисс Браун, как и многие другие волшебники, надолго задержалась в больнице Святого Мунго, и для неё, как и для многих, короткая эйфория от победы быстро сменилась тревогами и разочарованиями. Она с ужасом узнавала имена погибших друзей, переживала за раненых и за тех, кто потерял в войне своих близких. Общая боль была настолько сильной, что на время заставила забыть Лаванду о её собственном здоровье. Правда оказалась неожиданно горькой.

— Если магической раны коснулись зубы оборотня, шрамы никогда полностью не затянутся, — сказал Лаванде лучший колдомедик Святого Мунго после месяца лечения. — Радуйтесь, мисс Браун, что это не случилось в полнолуние и вас не заразили ликантропией! Магия творит чудеса, но и она не всесильна.

Лаванда, как во сне, послушно выполняла советы врачей, лечивших её изуродованное тело, и радовалась: они победили, её родители живы, она сама практически здорова, и всё у неё впереди! Радовалась — и плакала по ночам в подушку оттого, что никогда уже не будет прежней. Да, ей, в отличие от многих, повезло выжить, но уродливые шрамы на левой груди и животе первое время так пугали Лаванду, что ей казалось, будто это вовсе не её тело: откуда эта кривая красная дорожка и рваные полосы, напоминающие колючки? Они не её, а чьи-то… Принимая душ или переодеваясь, Лаванда представляла, что случайно выпила оборотное зелье, скоро его действие закончится, и она вернётся в своё собственное, молодое, красивое тело. Или думала, что это сон, и она вот-вот проснётся — здоровой и прежней. Проснётся собой. Проходили дни, но шрамы не исчезали и не светлели. Это казалось ей нелепым и несправедливым — на глазах у Лаванды колдомедики возвращали раненым здоровые руки и ноги, восстанавливали потерянное зрение, залечивали самые страшные раны, но не могли помочь ей избавиться от нескольких уродливых полос, пересекающих тело. Родители доставали для неё самые редкие и дорогие мази, она смело принимала экспериментальные, ни на ком не проверенные зелья, но ничего не помогало. И всё же Лаванда верила, что со временем сможет исцелиться. Просто нужная ей мазь малоизвестна, твердила себе она, а зелье… пока не изобретено!

Лаванда много размышляла о том, чем заняться в мирной жизни. С тех пор как хрустальный шар, в который она заглянула перед финальной битвой, предсказал ей «героическую гибель в бою», Лаванда забросила прорицания, в больнице окончательно и бесповоротно решила посвятить себя колдомедицине и после выписки поступила в Высший Магический Колдомедицинский колледж в Рединге. За годы учебы в колледже, к сожалению, ни чудодейственная мазь, ни зелье так и не отыскались, но Лаванда ничуть не пожалела о выборе карьеры и со временем привыкла к своему новому телу. В конце концов, кто видит, что у неё там на груди или на животе? Под одеждой всё равно ничего не заметно, а интимные встречи… Во-первых, когда они ещё будут, а во-вторых, их можно проводить в темноте, рассудила она, и примирилась сама с собой.

В колледже Лаванду увлекло лечение душевных недугов, поэтому, сдав выпускные экзамены, она устроилась на работу ассистентом к знаменитому мистеру Штолле (лучшему душевному хилеру во всей магической Британии), который практиковал в магическом поселении под названием Северная Пустошь. Мистер Штолле, с виду строгий и суровый колдомедик, на деле оказался очень милым и покладистым стариком. Этот великолепный лекарь имел одну слабость, которая мешала ему выходить на работу по понедельникам: маггловский шотландский виски. После долгих лет употребления этого напитка антипохмельное зелье почти не помогало, и Лаванда без возражений подменяла своего наставника, когда этого требовало его недомогание. Своей надёжностью и добрым отношением к больным мисс Браун заслужила молчаливое одобрение мистера Штолле. Она старательно перенимала его опыт, надеясь в будущем открыть собственную практику — желательно в Рединге — уж очень ей приглянулся этот городок за студенческие годы. Когда её подружка по колледжу уехала работать во Францию и попросила присмотреть за своей квартиркой в маггловском квартале Рединга, Лаванда согласилась, не скрывая ликования. Она радовалась новой работе и независимости от родителей и в целом считала свою карьеру очень перспективной — в отличие от личной жизни.

И дело было вовсе не в шрамах.

Всё началось с Кевина — дементор его раздери… Если бы не он, возможно, всё у Лаванды сложилось бы по-другому, и она бы никогда не задумалась о справедливом возмездии.

Кевин Флинт, молодой художник из чистокровного шотландского семейства, писавший виды бухт и пляжей, стал по-настоящему её первым. Они познакомились на одном из речных пирсов Рединга в первый год её учёбы в колледже: очаровательный маг, рисующий реку, сразу привлёк внимание Лаванды. В его облике было что-то завораживающе-романтичное: он опускал свою кудрявую белокурую голову, поднимал красивую, перепачканную красками руку, и крупные мазки на холсте превращались в отражённое в серой речной воде небо. Лаванда смотрела, как он рисует, с сожалением думая о том, что в Хогвартсе неприлично мало внимания уделялось изучению искусств — не магических, а эстетических. Почему в программе школы чародейства не было ни пения, ни рисования, ни танцев, ни театрального искусства? Не трансфигурацией единой жив волшебник! Она поняла, почему её в своё время так привлекали Прорицания: там можно было в полной мере применять не логику, а фантазию и воображение. Их у Лаванды всегда было с лихвой.

— Когда я смогу написать ваш портрет? — вдруг спросил художник, оборачиваясь к Лаванде, которая сделала вид, что дышит свежим воздухом и любуется красотами старой верфи.

— Я не знаю, — робко ответила она. Парень был всего лишь незнакомым уличным художником, но его внимание всё равно польстило. — Разве вы не пейзажист?

— Я пишу и портреты. Не волнуйтесь, не в стиле «девушка-груша» или «лицо-фруктовый сад». Вы будете похожи на себя!

Лаванда пожала плечами, улыбнулась, и они разговорились.

После занятий в колледже она частенько отправлялась с Кевином на этюды, а в холодные дни приходила к нему в студию и подолгу смотрела, как он пишет. Точнее, приходила она с целой кипой учебников по колдомедицине, раскладывала их на коленях, а в перерывах между зубрёжкой названий костей и ингредиентов для зелий, поднимала голову и любовалась его работой.

Лаванда долго не соглашалась позировать для Кевина, потому что он настаивал на портрете в полный рост и в обнажённом виде. Потом призналась в том, что у неё есть шрамы, но это вовсе не оттолкнуло его, а, наоборот, заинтриговало. Когда же она, сгорая от стыда, всё-таки поддалась на уговоры, Кевин какое-то время разглядывал её тело с немым восторгом и в конце концов изрёк:

— Великолепно! — он внимательно рассмотрел её обезображенную кривым, рваным шрамом грудь и мечтательно добавил: — Я назову её «Раненая роза»…

— Я могу ненадолго осветлить шрамы, если буду неделю принимать имбирное зелье, — нерешительно сказала Лаванда.

— Ни в коем случае, — ответил Кевин, направляя на неё свет и выбирая правильный ракурс.

Ни он сам, ни его шотландские родственники с Гебридских островов не участвовали в войне с Волдемортом, и истории Лаванды, которые она рассказывала, пока писался портрет, заставили Кевина ещё больше восхититься своей новой знакомой. Картина была готова через месяц. На ней была изображена светловолосая обнаженная девушка со шрамами на груди и животе, спящая на чёрно-красном покрывале (которое символизировало войну и смерть, пояснил автор). В одной руке, закинутой за голову, она держала волшебную палочку, а в другой — белую розу с кривым стеблем и надорванными лепестками. Лаванда прониклась и идеей, и исполнением.

Их отношения были бурными, но недолгими: клятвы в вечной любви сошли на нет, когда оказалось, что у Кевина Флинта имеется шотландская невеста, давно намеченная родителями. Против воли отца он пойти не мог (или не хотел), зато рассказал Лаванде длинную и путаную историю о волшебных шотландских кланах и обязательном родстве семей с островов.

Для неё этот разрыв стал первым серьёзным ударом взрослой жизни. Чуть позже Кевин интеллигентно предложил ей семейную жизнь на троих, что вообще повергло Лаванду в глубокий шок.

— Так все живут, дорогая, — заметил он, пожимая плечами.

— Только не я, — уверенно ответила она и потребовала назад свой портрет. Шедевр «Раненая роза» в тот же день был испепелён заклинанием, но вместе с ним сгорела и часть души Лаванды, которую не смог бы восстановить ни один, даже самый лучший, душевный хилер.

После отъезда Кевина Лаванда с головой погрузилась в учёбу, люто возненавидев реку, пирсы, лодки и белые розы. По вечерам после занятий она лежала в своей комнатке в общежитии, которую делила с Сандрой и Патрисией, и подолгу смотрела в потолок, пытаясь отыскать на его белом полотне смысл жизни, и немного успокоилась, только когда прочла в «Северных Хрониках» о свадьбе Кевина Флинта и увидела фото его жены. Такую натуру ни один художник рисовать не станет, подумала Лаванда — впрочем, может, он извращенец, и ему нравится уродство во всех его проявлениях?

Её соседки по комнате в студенческом общежитии (знакомые ещё с Хогвартса) оказались настоящими подругами: в ответственный момент перед экзаменами, которые Лаванда с горя чуть не завалила, они устроили небольшую вечеринку, выпили сливочного пива и дружно сошлись на том, что все парни сволочи.

— Нет худа без добра — когда они нас бросают, мы переживаем и худеем! — сказала неуклюжая, полненькая Патрисия. Лаванда с сомнением посмотрела в зеркало на свои впалые щёки — ей показалось, с них даже ямочки сошли. — А вообще, этот придурок Кевин прав: все так живут.

Отец Патрисии, мистер Стимпсон, как раз в том году сообщил миссис Стимпсон о том, что нашёл себе другую, но не хочет разводиться, потому что среди волшебников это не принято. Делясь этой неловкой правдой, Патрисия презрительно фыркнула. Её личный опыт общения с противоположным полом сводился к насмешкам мальчиков в Хогвартсе (в особенности, близнецов Уизли, с которыми ей не повезло учиться на одном курсе), к безразличным взглядам парней в колледже и страданиям по одному молодому доктору, который Патрисию в упор не замечал.